Кусь

      К странностям своего уже-почти-год-как-парня Маринетт уже привыкла. Это ведь совершенно, казалось бы, нормально: у кого-то молодой человек грыз ногти с поводом и без, у кого-то — храпел по ночам похлеще любого трактора, а её возлюбленный имел весьма странную привычку вести себя как кот.       И пусть он и был котом отчасти, но дела это не меняло.       Хорошо, Маринетт свыклась с тем фактом, что Нуар каждый раз умудрялся запутаться в клубке ниток и при этом устроить в её комнате самый настоящий кавардак, который убирать приходилось, конечно же, ей. Да, она свыклась с тем, что при каждой попытке постричь ему ногти — а перед этим всячески пытаясь его поймать и отодрать от стула, к которому герой Парижа отчаянно прижимался — приходилось чуть ли не час слушать истинно-кошачье завывание и ощущать себя садистом. И да, Бражник его подери, она привыкла к тому, что Кот Нуар мог прыгнуть на неё из угла, прижать к себе так, что рёбра грозились треснуть, и так неистово-довольно мурчать, пока ей оставалось лишь негодовать, что бессовестный котяра так безбожно пугал бедную девушку (но затем, конечно же, обнять его в ответ и выдыхать с облегчением, что такой балбес достался именно ей).       Но то, к чему Маринетт никак не могла привыкнуть, началось уже через семь месяцев после того, как они окончательно решили стать парой:       — Кусь!       Она дёрнулась. От неожиданности, скорее.       Секунду назад они спокойно сидели… пока в светлую головушку Кота не стукнула ещё более светлая мысль внезапно укусить её за мочку уха.       Маринетт, зардевшись, резко обернулась к напортачившему и вовсю лыбившемуся парню.       — Что за…       — Простой кусь, — беззаботно усмехнулся он, та-а-ак легко и буднично, что на секунду она его и не узнала: в другой раз Нуар бросил бы в ответ ей какой-никакой чванливый флирт, за который она бы непременно дала ему по ушам. — Обычное проявление любви.       Что ж…       И правда, казалось бы: простой кусь, о котором она в своё время насмотрелась достаточно шутливых картинок, и если уж в их время это звали чем-то вроде «проявления любви», то… ну и пусть.       Маринетт думала, что сие диковинное происшествие можно было бы отбросить и забыть. Это же её Нуар, в конце концов! Он каждый день готов был что-то да учудить!       И она бы забыла… если бы этот чёртов «кусь» не затянулся на такое непозволительно-долгое время.       — Котёнок, пора просыпаться.       Для Нуара остаться у неё на ночь — на софе, ясен пень, а не с ней в одной постели — делом было обычным, а вот пробуждение лежало целиком и полностью на её ответственности. Посему пальцы девушки потянулись вперёд, сквозь розоватую рябь и утреннюю темноту нашарив белобрысые волосы и мягко взъерошив их. Раздалось мурчание, и Кот, растянувшись всем телом, осоловело посмотрел на неё.       Можно было бы сказать вслух, что в таком виде — со взъерошенными кудрями и не выспавшимся взглядом вроде «мне всё ни по чём» — он выглядел невероятно мило…       — Кусь!       …если бы он не прикусил её за палец.       — Кот, акума тебя побери!       По ночам свирепый зверь — или же кошак без рамок приличия — по некоему пиетету превращался в истинного джентльмена, вышедшего из книг классической литературы: заходил к ней в комнату, предварительно постучавшись в окно, галантно поклонялся и целовал её белую длань. Без всяких кусей, за которые Маринетт грозила этой же рукой вырвать ему уши.       — Иди сюда, маленькая леди.       Из обыденно-сдержанного Кот Нуар исподволь становился напористым, обнимал её за талию и резко притягивал к себе, ни разу не мешкая: он целовал её в тот миг, когда она того меньше всего ожидала.       И целовал он её отнюдь не медленно и нежно, будто и вовсе робея, как всегда, а так, как давно мечтал: страстно, долго, так, что от паутины чувств ноги едва удерживали её на земле.       Секунда. Две.       Стоило ему отстраниться, как Маринетт, покрасневшая от кончиков ушей до щёк, схватилась за его плечи: от ощущений та и впрямь едва ли не упала! Она привстала на носках, норовя дотянуться до губ юноши, однако тот по своей кошачьей изворотливости опередил её.       Целился Нуар, правда, не в губы.       — Кусь!       И не с намерением поцеловать.       — Ко-о-от! — скорее от негодования, чем от внезапности, воскликнула Маринетт, стоило нерадивому парню шутливо укусить её за нос.       Собственно, продолжалось это донельзя долго, и каждый раз Кот, как в первый, отшучивался, уверяя, что то любя. За Маринетт оставалось только фыркнуть и тысячным кругом пообещать себе, что в следующий раз она так «любя» его укусит, что котяра о таком даже подумать не посмеет!       Естественно, в этот самый «следующий раз» она забывала про свой коварный план и получала за это очередной любящий «кусь».       Возможно, по этой причине уже через неделю Маринетт лежала чуть ли не в полнейшем напряжении. В руках — учебник по физике, которым она могла бы огреть по голове шаловливого Нуара, в ту же секунду подползающего к ней ближе.       — Кот, — с подложной острасткой изрекла нахмурившаяся девушка, выпятив вперёд руку.       Но этот жест остался без внимания. Нуар, приблизившись к ней, внимательно так, словно изучая, посмотрел ей в глаза, в то время как хвост вовсю елозил по простыням.       — Слушай, — менее серьёзно произнесла Маринетт, — я буду мстить в случае чего.       Накладное ухо дёрнулось, а сам Кот, будто заинтересовавшись услышанным, подполз ближе.       — Ты же… — услышав просочившуюся в голосе предательскую хрипотцу, она поспешила прокашляться. — Ты же не собираешься снова меня кусать, верно?       Миг. Кот Нуар резче ожидаемого уткнулся ей в шею лицом, чем моментально заставил её занервничать.       В особенности тогда, когда в глуши комнаты послышалось тихое клацанье зубов.       — К-котик?       Маринетт напряглась, ощущая, как кувалдой выбило из разума всевозможные планы мести.       Но неожиданно Кот, хихикнув, поцеловал бившуюся под линией челюсти жилку и замурчал. Сильные руки, одетые в смолисто-чёрный латекс, стиснули маленькую девушку в объятиях, и сама она, расслабившись, облегченно выдохнула.       Пальцы Маринетт погрузились в светлые волосы на затылке парня, пока она сама, улыбнувшись, поцеловала его в спрятанный за густой чёлкой лоб.       — И я тебя люблю.       Нуар тут же удивлённо, но не безрадостно мяукнул.       И тогда же Маринетт ощутила, как после знакомого «кусь» сие проявление любви отпечаталось на её шее.       — АДРИАН!