Фарфоровая кукла

Обжигающий жар от фарфоровой чашки, что до краёв наполнена красноватой жидкостью, он ощущает лишь секунды, пока передаёт напиток гостье. Но и этих крох времени достаточно, чтобы подушечки на пальцах покраснели. Ещё не ожог, но всё ж весьма неприятно — всё потому что Борис всегда предпочитал холод и лёд. Они наиболее полно подходят этому проклятому городу. Как и Лэйн. Она подходит — он убеждён в этом, наполняясь каким-то особым чувством… предвкушением. Его взгляд задерживается на её приоткрытых губах, к которым подносит лазурный край чашки. Отпивает, погруженная в себя, сутулится, неосознанно обхватывая чашку и второй рукой. Силясь согреться таким образом. Неудивительно — столько бродила по лесу, в непонятной рваной одежде, без столь привычного сопровождения… И как только генерал отпустил? Конечно, от Бориса не укрылось особое отношение генерала к этой странной девушке… А намного ли она страннее самого Романова? Очень хотелось проверить, но было ещё рано. Момент наступит, скоро, несомненно, неотвратимо. — Чему Вы улыбаетесь? — она выпрямляется, будто очнувшись от сна и поняв в чьём обществе находится, — я что-то сделала?.. Он отрицательно качает головой, в несколько шагов оказывается рядом, опускается на корточки перед ней, берет за руку — слишком холодную — и смотрит, просто смотрит в глаза, пытаясь разгадать… или проникнуть в душу? Она неловко пытается отставить чашку в сторону, но она предательски выскальзывает из подрагивающих пальцев. Переохлаждение ли виной такому состоянию? Откуда-то из дальних комнат слышны громкие возмущения нянюшки, а по совместительству смотрительницы особняка — едва увидев, в каком состоянии Борис принёс гостью, она кинулась готовить, восстанавливающий ужин, а заодно и комнату для гостьи. Кто ж в такую погоду путников к волкам да тварям всяким выпроваживает? — Вам бы в бане отогреться… всё уже готово, — мягко произносит он, отстраняя её от попыток подобрать разбившееся стекло с пола, — будет вам, Лэйн, я сам. Она недоверчиво смотрит на него, так сейчас схожая с диким заблудившимся котёнком… или тигренком? Только вместо миски молока он предложил ей ягодный чай. — Но ваша рана… — она смотрит на его грудную клетку, сейчас сокрытую застегнутой на все пуговицы чёрной рубашкой. — Это ничего, — заверяет он и Лэйн опускает взгляд в пол, видимо вспомнив, что из леса Романов вынес её на руках. Эта миссия была явно тяжелее сбора каких-то осколков. — Вы очень лёгкая, Лэйн, — её имя как-то по особенному звучит в его исполнении, — видимо, генерал морит вас голодом? Она не сразу улавливает смешинки в его голосе, напрягаясь, всерьёз готовясь защищать… Всех или лишь генерала? Борис очень внимательно следит за её реакцией. Чересчур. Она просто молча разворачивается, готовясь последовать совету Романова и принять обжигающе-горячий душ. Он смотрит ей вслед до тех пор, пока фигура девушки не скрывается из вида. Прикрывает глаза, силясь унять гул в голове и биение сердца. Чересчур быстрое. Ощущение жара всё нарастает, становится невыносимым. Он словно сгорает изнутри, раз за разом собираясь из пепла, подобно мифическому Фениксу… чтобы потом повторить цикл сожжения. Это нужно прекратить… Он распахивает глаза и встречается пустым, обжигающе-холодным взглядом с испуганной нянюшкой. В руках она держит зажженную свечу, так что её пламя отражается в его расширенных зрачках. — Нет, Борис, нет, — она качает головой, но не предпринимает попыток остановить барина, когда тот выскакивает на улицу, забыв накинуть поверх шубу… В его руке зажат осколок фарфоровой чашки, достаточно острый, чтобы выгнать непрошенный жар из тела. Губы шепчут заклинание на латыни, а острый осколок проходится по коже рук, вспарывая её… Не слишком глубоко, недаром он изучал медицину, но достаточно для его целей… Алые капли падают в снег, моментально впитываются в него. Небо чернеет почти мгновенно. Проклятый город с неживыми людьми. Борис отирает лицо пригоршней снега и уверенно двигается к пристройке, в которой минутами ранее скрылась гостья… Шум льющейся воды заглушает его шаги, а поднимающийся пар скрывает силуэт. И всё же Лэйн оборачивается, привлеченная то ли прошедшимся по ногам сквозняком, то ли громким волчьим воем. — Лэйн… — тихий шёпот совсем рядом. Он идёт будто изнутри неё, но произносит её имя стоящий совсем рядом Романов. Она должна бы испугаться, должна смутиться по меньшей мере его взгляда, столь беззастенчиво скользящего по её обнажённому телу. Но Лэйн, как ни странно, не испытывает ничего, в ответ смотря на Бориса, в чьих волосах, при тусклом свете догорающей свечи, поблескивают ещё не растаявшие снежинки. С рук Романова капает кровь, но он не обращает на это внимания. Подходит вплотную, ладонью проводит по её щеке, намеренно оставляя кровавый след. Она не шевелится. Не возражает. Может показаться, что не дышит… — У деда в кабинете была коллекция изящных фарфоровых кукол, — дыхание Бориса учащается, он сжимает плечо Лэйн свободной рукой, не замечая этого, — и одна из них особенно запомнилась мне… потому что разбил её… Он наклоняется к её уху: —… вдребезги, так что от неё ничего не осталось, Лэйн. Ни-че-го, лишь память. Моя память… Она ждёт продолжения, вжимаясь в прогретую стену, слыша, как снаружи начинается ливень. Кровавый? — Ваши лица, они так похожи, Лэйн, что задаюсь вопросом: может ли фарфоровая кукла ожить? Она качает головой, пойманная в ловушку его взгляда. Сам Романов кажется не замечает непристойности ситуации, сосредоточенный только на ее лице, на её реакциях. — Ваши руки, Борис, — она смотрит на его порезы, — их нужно обработать… вам больно? Она не отвечает на его странный вопрос про ожившую фарфоровую куклу. Старается отвлечь, перевести тему. — Не больно, Лэйн… а тебе? Этот переход на, ты, с его стороны — как некая грань, которую нельзя было переступать. Она озадаченно смотрит на свои ладони — они все в мелких порезах. А она даже не заметила. И не почувствовала ничего совершенно. Из взгляда Романова уходит лихорадочный огонёк, делающий его похожим на безумца при свете почти дотлевшей свечи. До слуха больше не доносится звуков дождя. Всё прошло? — Накиньте, пора в дом, — он протягивает белую сорочку и нарочито внимательно смотрит в маленькое оконце поверх ее головы. Будто и не было этих минут полного безумия… — Я попала сюда не случайно, так? Вы это подстроили… — в её интонациях нет вопроса, а значит он не будет отвечать. До особняка они бредут в полном молчании, слыша лишь скрип снега под ногами. — Я разбил ту куклу специально, Лэйн, — неожиданно признается Романов. Она не удивлена — от этого человека можно ожидать чего угодно. Скоро ли её хватятся в отряде? И хватятся ли? — Иногда приходится уничтожать то, что безумно нравится, ради высшей цели… — Спокойной ночи, Лэйн. Сладких кошмаров. — И тебе, Борис…