— «Урод»
— «Псих»
— «Демон»
— «Тварь»
Только проблемой там был скорее он, а не люди с этими голосами, зовущими и презирающими его. Тогда было бесчисленное количество инцидентов насилия, в которых участвовал Пак Ха — и нападающим всегда был он.[— Пак Ха! — темноту церкви разрезал юношеский голос, пытающийся дозваться пропавшего парня.
Ночью, под пеленой звёздного неба, свет почти не просачивался в мозаику высоких окон помещения, изредка очерчивая своими бликами прихожанские скамейки, но точно попадая на статую подвешенного Христа, распятого на кресте, — скульптурную композицию «Голгофа», выполненную из бронзы, освещая «вбитые в плоть» гвозди и опущенную вниз голову, делая атмосферу здания пугающей и опасной. Тихо покачивались подвесные подсвечники и чуть скрипели деревянные полы, нарушая полноправную тишину ночи, под тихое дыхание направляя «искателя» глубже во внутрь, позволяя привыкнуть к темноте и пройтись взглядом по еле освещённому главному залу. Пропавший юноша нашёлся во мраке на скамье в припадке лихорадки. С него стекал холодный пот, он резко и прерывисто дышал, оперевшись на спинку переднего сиденья, казалось, совсем немного, и он задохнётся, удушаемый невидимыми руками дьявола. Его чёрная водолазка слегка опустилась, почти открывая бледную незащищённую кожу шеи для взора чужих глаз. Соблазн стянуть её вниз велик, и парень даже не заметил, как уже тянулся к обтягивающей ткани одежды, легонько касаясь её, казалось, обескровленными пальцами, чувствуя холодный пот на лице, вызванный то ли страхом, то ли предвкушением. И в тот момент он чувствует, как его руку хватает холодная ладонь, а в лицо впивается свирепый взгляд, предвещая скорый ужас, который произойдёт в месте, созерцаемом Богом. Страх сковал его тело, парализуя, он не мог пошевелиться и только невнятно шептал слова. Перед ним, в теле слабого парня, только что предстал дьявол, обещая жестокую расправу за чрезмерное любопытство. Картины ужаса вырисовывались в уме парня, показывая, как Пак Ха впивается короткими ногтями в его глаза, вырывая их из глазниц, а после медленно проводит ими по губам, оскаливаясь и продолжая пытки; как тот взял статуэтку ангела, измазывая её в крови, еле надавливая на грудь юноши, а после, сильно замахнувшись ею, бьёт под самое сердце, тупой болью отзывающееся на удар. Из лёгких вышибло воздух, он не может дышать — лишь безуспешно хватать воздух ртом, в попытке не умереть от кислородного голодания. Но картина всё ещё стоит перед ним — Пак Ха сильнее наносит удары, ломая его рёбра, образуя открытый перелом. Но парня это не заботит, он всё продолжает наносить удары, в какой-то момент начиная бить по сломанным костям и потихоньку распарывать кожу чужого человека, начиная бить статуэткой не по телу, а по внутренностям — давя ею то на сердце, метающееся под давлением рук Пак Ха, то на лёгкие, в которые только начал поступать кислород. И парень потерял всю выдержку, раздавливая сердце одним точным сильным ударом, оставляя статуэтку на нём, пока брызги крови пятнами убийства оставались на его руках и одежде, немного касаясь и лица, а после перейдя на лёгкие, резкими мазками кисти перемешивая и отрывая их; превращая тело в кожаную тарелку с кашей из органов; упиваясь хрипами и стонами боли, перемешанными с мольбами простить и отпустить бедолагу, сопровождающегося весь процесс… Парень вдруг чувствует, как его руку сильно вывернули, вызывая резкую боль, импульсом прошедшую по всему телу и отдаваемую в кисти, освежая сознание, а после его ударили в лицо, повалив на пол, пока из носа начинала стекать теплая струйка крови. Пак Ха уселся на него, снова занося руку над головой, и стал хаотично наносить удары, избивая парня до неузнаваемости. С носа и разбитой губы от побоев слетала кровь, потихоньку начиная заполнять и горло парня, а в глазах всё начинало краснеть и мутить. Боль распространялась по всему телу, но он её не чувствовал – конечности немели, как и разум. Взгляд потерял фокус, и он больше не видел, как рука заносится над ним в очередной раз, чтобы снова опуститься на его тело и выбить из него весь воздух. Ещё совсем чуть-чуть, и несчастный потеряет сознание, так и глядя на жуткий оскал на лице, измазанном чужой кровью, и безумные глаза Пак Ха, безжалостно избивавшего его в безгреховном святилище…— Остановись! — резанул слух голос старшей монахини, бежавшей в их сторону с несколькими послушниками. Но даже её крик не привёл в чувства обезумевшего парня, пытающегося, по всей видимости, убить «провинившегося».
Пак Ха не остановился, продолжая избивать парня, ведомый голосами и силуэтами.
— «Дай, дай нам его! Быстрее убей его и дай нам!»
Вещали монстры, окружив парней на скамейках, подбивая парнишку совершить этот грех. Его разум мутнел, оставляя место лишь инстинкту выживания — не убьёт он, убьют его. Но умирать Пак Ха не хотел, так и продолжая прятаться в тени своего безумия, позволяя довести дело до конца. Вообще, он сам недалеко ушёл от состояния парня под ним. Сейчас Пак Ха чувствует, как на плечи ложатся длинные нечеловеческие пальцы, сжимая их до скрежета в зубах, немного отрезвляя юношу. На него из каждого угла смотрят этим отвратительным скользким взглядом, рассматривая его как товар на прилавке мясника. Он понимал, сначала съедят человека под ним, разгрызая его тело на глазах «дитя», откидывая ошмётки в стороны, оставляя от прежнего существа лишь образ в памяти и обглоданный труп, а потом приступят и к нему. Пак Ха резко поднимает голову, впиваясь отчаянным взглядом в лицо монстра, осматривая темную, местами отсутствующую кожу и пустующие глазницы, спутавшиеся грязные волосы и длинный, выпавший изо рта язык. По всей видимости, это дух висельника, и сейчас Пак Ха смотрел на него совершенно без страха, вызывая у монстра недоумение, но он продолжал смотреть своими яркими глазами в мёртвое тело, а после, коротко хмыкнув, упал в обморок.] Потом Пак Ха забрал дядя, селя его в доме прошлого — в доме, где он когда-то жил с родителями. И он снова боролся с духами, возжелавшими его плоть. А потом он встретился с Джин До, который увидел то, что должно было погибнуть с душой Пак Ха, прошедшей множество перерождений, но сохранившей свою суть — лунное создание. Тогда же он знакомится и с остальными, что учат его понимать человеческую суть и эмоции. Теперь Пак Ха мог сказать, что за чувство неправильности сопровождало его всю жизнь — ему не нравилось. Не нравилось его детство, наполненное издевательствами и болью, что навсегда останется короткими шрамами ногтей матери на его шее. Не нравилось жить в доме у бабушки с дедушкой, где единственной переменной его существования стали мелкие демоны, пожирающие его органы, которые восстановились благодаря им. Смешно даже… Не нравилось жить в приюте при церкви, в котором детей из влиятельных семей оставляли как надзирателей над сиротами. Они неоднократно пытались вывести его на эмоции, забавляясь реакцией других, а как только добивались своего, то жались по углам, трясясь от страха, боясь, как бы не попасть под его горячую руку… От Джин До он узнал, «кем» является, и это, честно сказать, не особо радовало. Ему не нравилась эта история…[— Джин До, ты же знаешь, кто такой «дитя луны»?
Бабушка Джин До была шаманкой. Как она рассказывала, дитя луны — тот, кого луна принесла в жертву демонам для спасения людей. Когда-то демоны — дети гор — не терпели свой голод, нападая на селения людей, пожирая их без разбору, желая утолить свой многолетний глад. Тогда люди взмолились к луне, прося о помощи, чтобы духи неупокоенные не нападали на дома, не съедали семьи, не пугали простой люд. Луна, которой молили, пожалела людей, отправляя им одну звезду, одно своё дитя, которое родилось из её света и чистой воды. Его тело, сколько бы его ни ели, заживало, снова обрастало плотью, а кровь восстанавливалась, чтобы дитя после такой «трапезы» мог быть принесён на блюдечке другому духу. Его тело источало сладкий аромат, который привлекал нечисть, чтобы они пожирали его, а не простой народ, он ведь всё равно не умрёт. Но если его попытаются убить люди, то он не восстановится, а будет умирать, чувствуя боль в несколько раз сильнее той, при которой его кожу сдирали дети гор, и, в конечном итоге, исчезнет, пока луне будет не угодно снова послать своё дитя на жертву людям.— Бабушка, мне жалко его. Он же страдает от боли…
Этакий жертвенный агнец, рождённый для чужой жизни.— Нет, милый, ему не больно. Он не страдает, скорее, благодарен за то, что может спасти людей своим телом.
Дитя с отражением луны в глазах перерождался вновь, представая пред людьми точно таким же, каким был до смерти.— «Нет! Пожалуйста!»
— «Прошу! Не надо…»
— «Я не хочу…»
Оно хотело быть съеденным.] И именно это Пак Ха и не нравилось. С Джин До же они, наверное, сдружились. Вместе попадали в передряги, выбирались из них и расследовали смерть нуны, которая ласково звала Пак Ха «мой малыш». Пусть Джин До не был таким же, как Пак Ха, но он мог видеть и слышать то, что видит и слышит дитя. Это… вселяло надежду. До того момента, пока они не нашли останки нуны, закопанные на горе. От неё остался только скелет, закопанный далеко от людских глаз, позволяющий выяснить, кем была его «нуна». И пусть анализы и идентификация трупа определили личность, назвав её пропавшей тридцать четыре года назад Хэ Хи, преступник, что «заставил» её исчезнуть, до сих пор не был наказан. Поэтому Пак Ха, заплатив за цветковые воспоминания нуны своим глазом, заставил виновника смерти Хэ Хи поплатиться сполна. А потом рыжий демон рассказал о «ритуале преемственности», который планировал провести Чёрный олень, чтобы заменить душу нынешнего дитя на душу самого первого, самого «нормального» и миролюбивого.[— На самом деле, практически каждый дух хочет заменить тебя на одного из твоих предшественников.
Нервный выдох слетает с искусанных губ юноши, пока он невидящими глазами смотрит впереди себя. Так вот почему хозяин чёрного леса его отпустил, поведал ему о связи крови: «дитя — демон». Его хотели ликвидировать, оставить на втором плане, отдавая тело первой звезде, первому ребёнку.— Твой разум походит на внешнюю память. Он собирал всю информацию о прошлых звёздах луны, блокируя эти знания мозгу, частями кидая тебе видения, из-за чего нередко случалось чувство дежавю. Скажи, Пак Ха, ты хочешь умереть?
Нет, не хочет. Он, может, и сумасшедший, а всё это только плод его больной фантазии, и на самом деле он в больничной палате психологической клиники медленно покидает реальный мир, но умирать он точно не хочет. Слишком ярко он чувствовал горящую боль маминых ногтей в его шее, на которой теперь красовались короткие шрамы её рук, и желание жить, которое текло адреналином в жилах впервые за всю его тогда достаточно короткую жизнь. Поэтому он выдавливает тихое «нет» и пытается не задохнуться. Жить он хотел, да вот только много кто может не позволить ему этого, выбивая из-под ног и так крошившуюся землю недолгого покоя.— Ты считаешь себя бессмертным, не так ли?]
Пак Ха это не нравилось. Да вот только никто его не спрашивал, закидывая ответственностью и вверяя жизни, попутно разбивая о стекло одной из камер для кремированного тела голову.***
Люди столь же отвратительны, сколь и демоны. Дети «бога» эгоистичны и порочны, в погоне за своими низменными желаниями и «потребностью» в собственном благополучии за счёт чужих жизней они утратили «совершенство», закладываемое им богом. Дети гор же преследовали только им понятные цели, но, в отличие от беспринципных людей, законы не нарушали. По крайней мере те, кто хотел жить, а не сгинуть в собственном ничтожестве и наказании. Только вот что те, что те хотели использовать «дитя луны» в своих планах, деря его тело и душу до окровавленного месива вместо былого Пак Ха. Что те, что те медленно убивали его, разрушая и так поломанную психику, пока из глаз и рта у дитя текла ручьём кровь. Потому никто из них не нравился Пак Ха. Для них он был не более чем товаром на прилавке, который в случае поломки они просто выкинут и будут дожидаться следующего. Поэтому они для него омерзительны в равной степени.