По венам

      По венам Ханны бежит не кровь – медленно течёт гнев, никогда не прекращающийся, всегда готовый воспламениться, всегда под поверхностью.       Гнев находит её маленькой, босоногой девчушкой, стоящей перед папой римским рядом с Джеком, младшим братом, таким же оборванцем. Джек благоговеет, когда священник предлагает подобрать их, безродных, и наделить кровом, едой и водой. Ханна не благоговеет вместе с ним: она слышит не только то, что говорит папа римский, но и то, что это подразумевает под собой. Из них двоих Ханна всегда была циничной, верящей в грязь и ненависть, а Джек – легковерным и раз за разом выбирающим сохранять наивность и веру в людей.       Джек радуется предоставленной возможности и с радостью соглашается, быстрее, чем Ханна успевает его отговорить. Глаза папы римского светятся затаённым коварством. Ханна соглашается тоже, не желая оставлять брата в руках такого человека совершенно одного, чувствует, как вокруг шеи затягивается не то петля, не то поводок, и гнев растекается по телу паразитическим ядом, смыслом жизни и средством существования. Шаг, второй – они у церкви.       Их песня свободы уже не спета, а отпета.       В церкви Ханна вечно рычит, склабится и словесно нападает на всех священников, пытающихся привить им свои гнилые идеалы веры, на которые Ханне плевать. За церковью, перед папой римским, после всех навязанных уроков, она стоит на коленях, избитая и ненавидимая, но стискивает зубы и никогда не просит прощения. Гнев пылает. За каждое возражение её лишают еды – Ханне всё равно, она продолжает.       Так проходят месяцы: Джек, безрадостный, учится богословию, пытается контролировать свои силы, проводит часы в молельнях, а Ханна сопротивляется, кипит и никак не прогибается, в отличие от него, уже смирившегося. Рожа папы римского снится в кровавых снах, где она наконец может дать волю рукам. Когда впервые гнев выплёскивается через край, наружу, и Ханна бьёт папу римского в реальности, пока тот толкует об их роли, двух прелестных святых близнецах, пляшущих под дудку церкви и играющих на публику, её не ставят на колени, как это бывает.       На колени ставят Джека, Ханну, наблюдающую, держат, и она вынуждена смотреть, как папа римский избивает её брата.       Джек не злится на неё, никогда, он не не умеет, но не хочет. «Гнев пожирает слишком много сил», – его рука треплет её за волосы. – «Я знаю, ты сильная. Гневись за нас обоих».       Гнев Ханны кипит на поверхности, но теперь она ходит на занятия, торчит в молельнях и слушает, как в голову ей влияют наглую ложь и пропаганду, как полощат мозги и пытаются подчинить вере. Папа римский теперь приходит без повода и просто наслаждается избиениями Ханны, хотя она просто позволяет себе несколько правдивых словечек в адрес церкви и учителей. Ханне знаком гнев, пыльные кладовые церкви, холод, голод и разлука с братом. В ней ни капли божественных способностей, и поэтому она быстро знакомится с мечом, насмешками инструкторов, их побоями и целительской силой Джека после занятий.       Гнев константен, он всегда рядом, всегда близко и удобно предлагает себя, как самое верное на свете обоюдоострое оружие. Ханна не гнушается использовать его и всегда получать по заслугам.       Однажды её посещает один господин, облачённый в чёрную мантию с красными звёздами. Ей предлагают место в организации Рука, и Ханна соглашается.       Она сбегает из церкви, когда может, оказывается на полях сражений, теряет голову в гневе и кровожадности, танцует мечом и убивает множество людей по наводке. Ей кажется, что вот, свобода – но к одному поводку-петле на шее прилагается второй. Поводки церкви и Руки тянут в разные стороны, и, чтобы не разорваться на части, Ханна, вечно склаящаяся и кипящая, хватает Джека и бежит с Рукой.       Когда её предают, Ханна в гневе убивает первого попавшегося члена Руки. Святые близнецы убили папу римского – как же! Рука скинула на них вину, сочтя ненадобными, и открыла на них охоту всей церкви Бога Солнца.       Джек тяжело это переживает и чахнет на глазах, Ханну травят мёртвой маной, и в исступлении, гневе он доползает с ней в самую чащу запретной зоны Джунглей. Проход туда открыт, до выхода люди не доживают, но у Джека на уме одно лишь слово: спрятать.       – Извини, братец, – едва шепчет Ханна, всё ещё гневясь и ненавидя, – я подвела тебя. Снова.       – Твоей вины тут нет. – Джек ютится в другой стороне пещеры, боясь приблизиться и сдаться своим инстинктам, кричащим очистить существо мёртвой маны.       Его глаза не только тоскливы и печальны, но и полны гнева.       Возможно, роль Ханны изначально была в том, чтобы заражать других собой и этим бесконечным гневом.       Их подбирает Кэйл. Ханну учит жить с мёртвой маной одна прелестная некромантка Мэри, война приходит и уходит. Рука разгромлена, и Ханна окроплена кровью людей, предавших её, в глазах насытившиеся гнев и кровожадность. Папа римский давно мёртв, к уничтожению Руки Ханна тоже приложила руку, Джек рядом, и гнев никак не возбраняется.       Обстановка теперь мирная, но гнев Ханны никуда не уходит. Ей всегда есть на что и на кого злиться, и впервые клинок не обоюдоострый, он затупился с обеих сторон и больше не ранит излишне жестокими словами, не обагряет кровью.       Вместо того, чтобы отрицать эту часть себя, как тёмный атрибут, мёртвую ману в венах и светлую ауру, Ханна учится жить в гневе без того, чтобы орудовать им направо и налево.       Ханна счастлива, и эта удовлетворённость жизнью удивительно хорошо сочетается с постоянным гневом.       Возможно, изначально дело-то и не в гневе было, а в том, как Ханна к нему относилась.       Джек рядом, гнев клубится в груди, брови хмурятся, пальцы подёргиваются, церковь далеко, а большего и не надо.