Один на двоих

      Сумрак медленно настигал, притягивая с собой ночной холод и тишину. Только огарок свечи не давал темноте протянуть свои лапы к Эвтиде, которая уже как по обычаю тренировалась в библиотеке письму по воле верховного эпистата. Нередко Эва задерживалась здесь до самого рассвета, выводя причудливые даже для неё иероглифы. Тяжело выдохнув, она взглянула в сторону балкона, где на небе начинали мерцать звёзды, а в домах же гасили последние свечи. Домой идти не захотелось - после казни Дии она больше не могла находиться там одна. Кроме одиночества и пустоты её преследовало чувство тревоги и страха, что в любой момент к ней в дом ворвутся охотники и заберут на чудовищные пытки, допросы, а после Эвтида споёт и свою «песнь черномага». Она понимала, что если вдруг эпистат захочет закончить эти притворства и игры, её ничто не спасёт. Однако в ней теплилась надежда, что в просторном зале библиотеки она услышит их прежде, чем они войдут и сможет сделать хоть что-то, а пока делала вид, словно не чувствует себя ужаленной скорпионом, ждущая своей неминуемой погибели.       В огромном помещении, где единой преградой были лишь шкафы с книгами, отчётливо слышен каждый звук: забежавший наудачу грызун, дуновение ветра, неспешные шаги мимо проходящих охранников, шорох пергаментов, состредоченные вздохи, скрип пера и всё это отдавалось глухим эхо.       Эва не знала, насколько быстро пролетело время за так наскучившим ей делом, казалось, что только недавно смеркалось, но стоило только моргнуть и уже темень снаружи. Неужто уснула? Не должна была, столько тревоги в ней скопилось, думалось, что вообще никогда не уснёт, только если вечным сном. Отчего-то Эвтида ещё больше напряглась, вслушиваясь в словно замершую тишину, чего-то ждущую, крадущуюся. Среди знакомых и привычных звуков, она услышала настолько знакомый, что не смогла бы ни с чем перепутать, но сейчас она молилась всем богам, зримым и незримым, чтобы предчувствие её было ложным. Однако, чем ближе и громче становились звуки, тем меньше Эва верила в это. Как бы она этого не хотела, эту тяжёлую и размеренную эпистатскую поступь не спутать. Благо, похоже, был один. Может, и минует сейчас беды?       Но как отвязаться от разговора? Она точно знала: Амен видел её насквозь и только по своим, неизвестным для неё, причинам до сих пор не убил. Казалось, от его светлых глаз ничего не скроется, всю ложь увидит и раскусит. Быть может, притвориться спящей? А что если и это прознает? Ещё больше вопросов вызовет. Время истекало и от подступившей паники она смогла лишь прилечь на пергаменты, пытаясь успокоить свою растревоженную душу со сбитым беспокойным дыханием.       Шаг остановился. Точно как всё тело Эвтиды замерло в ожидании, но долго оно не продлилось. Мерные шаги становились всё ближе и всем своим нутром Эва чувствовала, что он рядом. Человек, вызывающий в ней неподдельный ужас, однако, также сильно и влёк её к себе. Она посмотрела казнь от начала и до конца, пыталась возненавидеть Амена за его жестокость и кровожадность, но, увидев его, поняла, что даже если сильнее всего этого захочет — не сможет. Эвтида видела кровь под ногтями Тизиана, наверняка знала, что и главный охотник не скупился на пытки для Дии. Что он чувствовал в тот момент? Упивался ли её муками? Эва заставляла себя в это верить. Как сгубил Дию, так и её сгубит.       Амен был совсем рядом, казалось, будто тепло его тела чувствовала. Стыдно было, что так трепетала рядом с ним. Как ни пытается, не может унять эту дрожь. — Любимый писарь. — послышалось глухое, несколько задумчивое. По аккуратным движениям и шороху пергамента Эвтида поняла, что складывает её труды, а по тихим усмешкам, что ещё и читает, как писала. Устало вздохнув, он приземлился на рядом стоящий стул и отчего-то просто сидел. — Моя непокорная неферут. — Эва почувствовала, как легко дотрагивался он до её волос, убирая пряди с лица, нежно, почти не касаясь кожи. — Что за мысли раятся в твоей голове?       Ведает ли он, что творит сейчас? Что говорит? Не одурманен ли? Эвтида знала, одурманен, как и она сама. Видит в его глазах отражение себя, чувства, которые принесут им лишь страдания. Думается, что они не хуже всякой хвори, не тащат тебя в этот омут, сам прыгаешь, добровольно. — Господин эпистат? — вопросила она чуть сиплым от затяжного молчания голосом, открыв глаза. Скрыв удивление, Амен чуть ухмыльнулся, не отводя ладони от её волос. — Неспокойный сон у тебя. — пересилив себя, он отстранился. Осознаёт, что рядом со своей неферут не может контролировать собственные действия. Лучше держаться подальше. — Отчего так думаете? — откинулась Эва на спинку стула, разминая шею и плечи от усталости и многочасовой работы за столом, да и притворство спящей на деревянной твёрдой поверхности дело не из приятных.       В ответ эпистат лишь промолчал, наблюдал за Эвтидой, как струятся тёмные волосы по бархатной коже, расслабляет напряжённые мышцы на тонких шеи и плечах. Пьян? Определённо. Никогда не мог главный охотник представить, что мысли его будут заняты ей и только ей. Один незримый бог ведал, что на вид глупой и дерзкой девочке суждено свести его с ума. Предначертано, как в самой злой шутке, до беспамятства потеряться главному охотнику на шезму в одной из них.       Не продолжала Эвтида беседу, словно без слов знала о чём думает её любимый господин, в глазах, самых чистых оазисах, видела. Не иначе как злой рок заставил её чувствовать всё это к Амену. А что чувствовала? Точно любовь ли? Или просто ищет утешения хоть в ком-то, наивно полагает, что раз любит, то не сгубит? А любит ли? Ведь Эва не могла быть в нём уверена, может соблазнил искуситель, чтобы воспользоваться. Нет, не верит. Глаза не могут лгать, особенно такие чистые как его. Или наоборот Эвтида видела лишь свои чувства как в зеркале, думая, что это ему они принадлежат?       Тяжкие мысли раятся в её голове. И с каждым днём всё больше металлом наливаются, отчего она вздохнула и посмотрела в глаза эпистату. Сочтёт за наглость? Эвтида надеялась, что нет, хотела посмотреть в его глаза, похожие на самые дорогие и красивые камни у Агнии, блестящие в лунном свете, хорошо посмотреть, пустит ли Амен её к себе в сердце?       Уже. Давно охотник знал, что шезму сидит напротив него, одна из немногих, тёплой души. На людях говорил, что как только придёт время, сам с ней расправится, но чем дольше струится песок в часах, тем больше все отмечали взгляд главного эпистата на Эвтиде, уверены - не сможет. Он сам себе в этом не признавался, что даже представлять убийство своей любимой неферут не может, что давно мог заставить девчонку заговорить, но всё ищет прямые доказательства, хотя чуял черномагов и никогда не ошибался. Любовь ли это? Если да, то она ужасна. Всё бы отдал, лишь бы не любить её, но отдал ли бы на самом деле? — Ступай домой. — прервал Амен первым ночную тишь. — Устала, вижу. — смотрела прямо в глаза ему, бесстыдница, но молчала. Что искала? — Чего же не идёшь? — Неспокойно мне. — опустила взгляд Эвтида, не хотела свои переживания ведать. Нельзя же так молчать на вопросы эпистата, гневаться будет, но и придумать ничего не может. — Даже не знаю от чего страшнее: от того, что остаюсь одинока или от того, что всё же я не одинока и в тёмных углах кто-то скрывается.       И вновь тишина. Прочитал ли её лукавство? Хотя, это по большей части, правда, только боится не душ в тёмных углах, а охотников. И его в том числе. Боялась, но желала как никого и никогда прежде.       Увидев горесть на лице неферут, рука сама потянулась к макушке, мягко и широко погладив ладонью по голове, словно убаюкивая. Почувствовав его тепло, Эвтида почти сразу выдохнула. Она помнила, как раньше бахвалилась и всерьёз не воспринимала все молвы о верховном эпистате, но как увидела — сразу обуял страх. Так отчего же сейчас ей так спокойно рядом с человеком, который в любой момент может переместить свою руку с головы на её шею?       Соблазнил, прельститель. Аккуратно, боясь разгневать, Эва переместила руку чуть ниже, прилегая щекой к ладони и закрывая глаза. Выглядела сейчас такой спокойной, словно подставляла себя под удар, мол, делай что хочешь, будто не находится в лапах своего будущего убийцы. — Желаешь всю ночь здесь провести? — руки не убирал, наблюдал, что делать дальше будет. — Едва ли библиотека безопаснее жилого поселения. Быть может, людей боишься? — Пространство большое, почти пустое, всё слышу, оттого и спокойнее. — плохо дело, прознает небось, чего страшится. Почувствует ли? — Взгляни на меня, неферут. — она подчинилась. Амен медленно терял самообладание и уже не знал, хочет ли его возвращать. — Скажи, чего жаждешь? — Собираетесь желания мои исполнять, господин? — вспомнился сразу ей Сет, что должницей его осталась, что пренадлежит ему по праву рождения. От этих мыслей на душе горько сразу стало. — Или хотите потом с меня долг взять? — Непокорная. Перечишь снова? — не мог злиться на неё, больше радовался даже, что спокойнее стала, раз сразу язвить начала. — Не перечу, господин. — Эвтида спела их пальцы в замок и, немного подавшись вперёд, нежно оставила свой поцелуй на тыльной стороне его ладони. — Знать хочу, чего вы желаете, какую выгоду ищете, чем платить придётся.       Смотрит на Амена так, будто все его секреты знает: чего жаждет, что скрывает. А может ли знать? Не может же она во сны на расстоянии проникать? Кто мог рассказать? Или, быть может, он настолько в её власти, что всякое мерещится. — Хочу. — попался охотник в невидимые сети, слишком запутался, уже не выйдет, но не продолжил. — Чего хотите, любимый господин? — изводила его, выводила. Если сейчас ни слова не скажет, искать в нём больше ничего не будет, сбежит куда подальше и постарается оставить свои чувства к нему в небытии. Желания и чувства настолько зыбки, не успеваешь уловить, что сейчас преобладает, но знала точно — добром не кончится. Глубоко в душе понимала, что Амен её не отвергнет, оттого ещё страшнее. Как убегать, когда занимаешь все его мысли, а он твои? Пусть оборвёт, пусть всё это кончится, и эта неопределённость. Эва за всё это время так намучалась, как Гермополь покинула. Никакого спокойствия и постоянства. Слышала, что жизнь черномагов не мёд, но к такому никогда не будешь готов, к тому, что влюбишься в своего палача.       Однако он молчал, смотрел куда угодно, но только не ей в глаза, избегал. Так ли ведут себя великие охотники? Сам понимал, что затея это недобрая, но как подумаешь всё это оборвать и расстаться, сердце кровью обливается. Должен, обязан это сделать, но сил не хватает. Кажется, что он такой высокий и сильный, всё должно быть нипочём, но рядом с Эвой оробел.       Не найдя его взгляда, Эвтида тяжело выдохнула и отпустила руку Амена. Хватит этих игр. Больно, будто сама себе в сердце кусок стекла вдавливает, но либо сейчас, либо в пасти крокодилов у Нила. Она не могла и помыслить, что поступится Амен своими принципами ради неё. Суждено было свести друг друга с ума, но судьба не распорядилась о дальнейшей их жизни, не подумала, что захотят остаться друг с другом навсегда, а может, и в том есть свой замысел. — Пойду я. — Эва встала и начала поспешно собирать вещи, пока снова не передумала, как делала это раньше. Нельзя давать себе время на сомнения. Уезжает, завтра же. — Истину глаголете, устала, да стемнело давно уже.       Больше не мог он смотреть никуда, кроме как на свою неферут, непокорную и любимую. И что же, отпустит её? А как уйдёт, скажет охотникам, что пора её излавливать, пытать до состояния между жизнью и смертью, а следом казнить? Как представил, сразу худо ему стало, будто убив её, и себя убьёт, представил её крики, слёзы, мольбы. — Постой. — подскочил он следом, упёрся руками о стол, смотрел внимательно на лицо своей неферут. Что чувствует? О чём помышляет? Собрав все вещи в сумку, Эва запрокинула её на плечо и устремила взгляд на охотника. Впервые она видела его в растерянности. Такой уверенный и всемогущий, зрячий, верховный эпистат не знал, как остановить, как беду предотвратить. — Хотите сказать чего? — зря. Хотела же сразу уйти, шанса не давать, но снова ошиблась и начала сомневаться. Нельзя, смертью пахнет, и не только чужой. Если хочет жить, ноги следует уносить, а не беседу с ним вести. — Хочу, — Амен мягко обхватил её запястье и притянул к себе, боялся, что испугает. Раньше не боялся, наоборот пытался отвадить от себя, а сейчас так этого не хочет. — чтобы ты рядом со мной осталась. — поднёс кисть ближе к губам, поцеловал так невесомо, однако след будто обжигал. — Всегда. Всегда чтобы рядом была. — тыльной стороной ладони провёл по скуле, щеке, остановился на подбородке, притянув её лицо немного ближе, отчего лёгкая сумка скатилась по плечам Эвы и упала на пол. — Если моей станешь, то и я твоим буду.       Ей эти слова показались такими до боли знакомыми, но причине она не придала особо смысла — сейчас решается её судьба. Правда ли под своим крылом шезму утаит? Или всё это сладкие речи и уловки, чтобы она потеряла бдительность, но, взглянув в его глаза, она не может думать иначе. Как смотрел на неё, с такой мольбой, отчего напоминал немного маленького щенка, которого собираются бросать, но только Амен давно не щенок и она знает, чем могут быть опасны псы. Да, знает, хорошо знает. Во сне Дию видела, казнь видела и ей так за это стыдно. Эвтида надеялась, что старая подруга упокоилась с миром и никогда не увидит этого.       Снова она поддалась, ругала себя, что не сбежала раньше, передумала, волю благую не сохранила. Так хотелось ей снять с себя ответственность, сказать, что он её совратил, а она не могла сопротивляться, но ложь это грязная. Взаимно изводили они друг друга.       Снова она взглянула в его глаза, такие светлые и чистые, обрамлённые белыми ресницами и бровями. Эва никогда не думала, что встретит такое на просторах Египта, но он стоял перед ней и ждал. Ждал, хотел, чтобы отвергла, чтобы ругала, но она не будет и он это знает. Амен чуть дёрнулся, когда она хотела дотронуться до его лица. Боится? Быть не может. Что скрыто? Увидев растерянность неферут, сам испугался, что сделал. Неужто думал, что навредит ему, ударит?       Ночь была тяжелая, оттого и вздохов тяжёлых было много. Амен устал, хотелось просто отдохнуть рядом со своей неферут, непокорной неферут, любимой неферут. Эвтида сама не приметила, как он усадил её на стол. Теперь она была почти с ним на одном уровне, но ничего не успев сделать, оказалась в волнительных, нежных объятиях. Оглаживая чуть грубыми пальцами спину и уткнувшись носом в тонкую шею, Амен вдыхал знакомый с детства аромат лесных ягод: фиолетовых, розовых, красных, синих. самых разных. Он не знал их названий, зато хорошо помнил запах и то, что рядом с ними часто растёт мята. Вспомнив детство, вспомнил и кошмары, посещающие его по ночам, но почему-то вспомнил образ какой-то шезму с такой тёплой душой, однако тут же забыл, будто и не вспоминал.       Чувствовала она, что переживает её любимый господин, приласкала его, гладила тонкими пальчиками по голове, чуть расчёсывая ими белые, будто немного прозрачные, волосы. — О чём сетует мой господин? — говорила она вкрадчиво, аккуратно. — Испугал тебя? — Амен поднял свой взгляд на неё, искал ответ. Пугал ли он Эву? Определённо. Всё её нутро тянулось к нему, а разум кричал, что это ловушка. Но она не могла поверить, что можно так смотреть и лгать. Очаровал, и молила она, пусть не разочаровывает. — Нет, — она заключила его лицо в свои ладони, гладила, любовалась и наслаждалась его присутствием. — наверняка я ошиблась, отчего господин так отреагировал. — Вижу же, что испугалась. — заправил он Эве прядку волос за ухо, чтобы не мешала ему рассматривать его нежную, прекрасную неферут. — Не следует лгать, даже если лучшего желаешь.       Эвтида не могла наглядеться, казалось, она сейчас спит, а не дотрагивается так любовно, изучает, будто видит его впервые, словно не верит что он здесь с ней сейчас. — Можно? — спросила она тихо, почти шёпотом, сократив расстояние, нередко поглядывая на его губы, чуть смущаясь. Такая ласковая и невинная, его неферут.       Ничего не ответив, он приблизился к ней и коснулся губами её. Это не было как тогда, не было пустых порывов страсти. Собственные желания не были главными, хотелось, чтобы другому было лучше, заботиться. Увидев тоже самое в её глазах, почувствовав, как прижалась своим телом к нему, обрадовался так по наивному, улыбнулся. — Усмехаетесь? — с неким вызовом произнесла Эвтида. Нет, её это не задевало, знала, почему так улыбается, сама ведь чувствует то же самое. Натура у неё такая. — Запрещаешь, моя непокорная неферут? — ухмыльнулся он, снова припав к её губам, мягко и осторожно, знал ведь, что неопытная. — Разве могу ли я что-то вам запрещать? — обратилась Эва к нему чуть дрожащим голосом, уже терялась в его объятиях. — Скоро, — немного приблизившись, прошептал ей на ухо Амен. — моя любимая неферут, ты сможешь многое.       От этих слов и интонаций, по коже побежали мурашки, лицо залилось краской, дыхание участилось, а сердце заколыхалось. Когда начал осыпать её шею поцелуями, всё внутри будто заметалось, не думая, словно по зову открылась и зарылась пальчиками в белые волосы, иногда спускаясь ниже. Изучала, любила его и благодарила. — Отчего же вы смеялись? — услышав тихую усмешку и почувствовав на своей коже его горячее дыхание, тело непроизвольно подрагивало. Широкие ладони скользнули вверх по спине, следом вниз, останавливаясь на талии, чуть сжимая её. — Радуешь ты меня, Эвтида. — впервые за сегодняшний вечер по имени позвал, будто признал, что его неферут — именно Эва.       Спустившись к бёдрам, медленно и тягуче, словно смакуя каждый новый вдох от его прикосновений. Он как чувствовал, когда нужно обласкать хрупкую шею, слегка кусая, когда следует провести пальцами по внутренней стороне бедра, когда стоит вернуться к так давно не услаждённым губам, упиваясь трепетными вздохами и сжатыми стонами. Услышав тихое, но взывающее «Амен», он устремил свой взгляд на неё. Эва уже не могла, вся жмётся и содрагается от его прикосновений, а внизу живота такое новое и незнакомое ощущение напряжения. Захотелось быть ближе, хотелось раствориться в нём.       Обхватив за талию и шею, он аккуратно уложил Эву на стол, нависая сверху и только спина коснулась прохладной поверхности, его губы тут же накрыли её. Теперь он казался ей ещё более привлекательным, словно никого больше в мире не существует. Уж не знала она, как точно действует дурман, но была уверена, что это он, так помутилась голова и обострились все чувства, каждое прикосновение ощущались до боли приятными ожогами, заставляя бёдра и колени дрожать от вожделения, сердце биться настолько часто, что казалось, будто эхом раздаётся стук по всей библиотеке. Однако, эхом отдавались только шумные выдохи и вдохи, стоны, одни, похожие больше на тихий скулёж и вторые, бархатистые и сдержанные, когда Эва вырисовывала на его спине те самые иероглифы, которые вымучивала уже больше недели и расцеловывала щёки, проводя губами вдоль скулы и дальше к местечку за ухом. Уже мысль о том, что она хочет доставить ему удовольствие и так старается, хоть и неумело, воспламеняет и хочется отдать сполна, без остатка. Никогда и никого так любовно не целовал, не разглядывая в перерывах зардевшее личико. Отстранился для чего-то, а Эва уже заскучала по его теплу.       И наблюдала, как закинул её ногу себе на плечо, как прокладывал дорожку из поцелуев от голени, стремясь выше. Приметил, как заёрзала на месте, невольно сжимая бёдрами, и снова улыбнулся, что не осталось без внимания Эвы, но ничего уже говорить она не стала - сил на это не было. Эвтида накрыла губы тыльной стороной ладони, укусив от неожиданности, чтобы не вскринуть, когда пальцы Амена скользнули в ее нижнее белье и прикоснулись прямо между ног. Нагнувшись, притянул к себе девичью ладонь и увидев капельки крови на месте укуса, провёл языком и напечатлел поцелуй, отчего грудь Эвы начала вздыматься ещё чаще, так чувственно это было. Всё тело дёрнулось, как от удара, когда его пальцы двигались, нежно поглаживая, дразня. Не стала она ждать, решительно и резко принялась расцеловывать такие непозволительно сухие и желанные губы. Сама не своя, по наитию, обхватила торс Амена ногами и раскрыла рот, словно разрешая изучать. Он спустился ниже к шее, оставляя на ней мокрые поцелуи, обвел языком ключицы, попутно прихватывая их зубами, возвращаясь на шею. Кажется, удовольствие настигало как песчаная буря: всепоглощающая, горячая и пробирающая до каждой частички в теле. - Будет что не так – говори. - прошептал ей на ухо Амен, вызвав барханы мурашек. - И смотри на меня. - чуть отстранился он и мягко, словно самое дорогое, что было у Амена, придерживал за подбородок, чтобы взгляд был устремлён только на него, чтобы смотрела в глаза и всю ложь сразу прознать.       После не существовало больше ничего, вокруг всё словно скрылось за пеленой: не было ни Египта, ни Фив, ни библиотеки и уж точно не было этого зала, были только они вдвоём, поглощённые друг другом. Все звания, правила и рамки посланы в Исфет, разбиты и забыты. Не видели они больше никого кроме друг друга, жаждущего взгляда напротив и истерзанных губ, но таких желанных до сих пор. Не слышали ничего более прерывистого, шумного дыхания и непроизвольных стонов друг друга. Только смазанные страстью касания чувствовали, как старались ближе и ближе становиться, волю раствориться друг в друге. Стало ли биться сердце намного быстрее или перестало биться вовсе, Эва не знала. Она сейчас ничего не знала, даже не осознавала сама, что вплела собственные пальцы в белёсые волосы, стонала в вожделенный поцелуй, металась, двигалась навстречу и отдавалась ему сполна. Как по коже бежали стаи мурашек, ощущала она, будто резко холодный воздух резко сменился тёплым, как напрягались мышцы и дрожало всё тело. Эва не понимала и могла лишь догадываться по нарастающей лёгкости в голове, клокочучему чувству в животе, немеющим ногам и резко закончившемуся воздуху, что нечто надвигается, всепоглощающее, не оставляющее ни песчинки.       Если сердце до этого остановилось, то она забилось кратно сильнее и снова остановилось и затрепетало вместе с хозяйкой. Напряжение сначала охватило Эву полностью, но потом отпустило, что перед взором забегали звёздочки, а из уголков глаз потекли слёзы: так было хорошо....       Эвтида вскочила. Дыхание было сбитым и спешным, всё тело горело и подрагивало, а по щекам текли слёзы. Она оглянулась вокруг себя: уже привычная комната, кровать и Афири рядом, а за стенами кромешная тьма.       Сон, очень дурной сон приснился Эве, как она подумала, но ей ли одной? Быть может, сейчас и эпистат в своих покоях не может найти места ни себе, ни своим мыслям?