Сердце

Вчера солнце пригревало спины детей и щекотало лучиками румяные щёки. По округе разливался громкий заливистый смех. Соседские кузнецы не могли налюбоваться двумя кувыркающимися в траве детьми, несмотря на то, что один из них многоуважаемый господин Токито, член корпуса истребителей демонов и столп. Котецу оттягивал ворот юкаты и тяжко пыхтел. Погода была нежаркая, но ребята долго дурачились, вот и выбились из сил. Муичиро со своей железной выдержкой смог бы повторить так её парочку раз, а вот Котецу развалился звездой на земле, показывая всем своим видом, что ко второму заходу не готов. Его приятель решил дать ему отдохнуть и лишь устроился рядом, рассматривая пушистый поздний одуванчик. Стоило Котецу отдышаться, как между ним и истребителем завязался спор. Они часто спорили ни о чём или из-за какой-нибудь глупости. Мальчик вроде как злился, бросал в пустоту невинное «Дурак!», а затем тут же заливался смехом снова. Этот раз не исключение, и после жарких дебатов о том, как лучше сложить бумажный самолётик, чтобы он дальше летел, Котецу надулся и скрестил руки на груди. Обижался он так натурально, что наблюдавшие за ним кузнецы, в числе которых был и Канамори, неловко прикрывали рот ладошкой, будто стали свидетелями настоящей ссоры. В этот раз первым засмеялся Муичиро. Он потеребил ребёнка за пухлые щёки, мягкие словно спелые персики, и Котецу растаял.       — Вот устроим с тобой завтра соревнования, и я докажу, что моя техника лучше! — юный кузнец воодушевлённо размахивал руками и светился от радости, и хоть Муичиро не видел его лица под маской, он знал, что глаза мальчика в тот момент были переполненны счастьем. Голос дребезжал от хвастовства и предвкушения, а в груди щекотало приятное тёплое чувство.       — Ещё посмотрим, кто победит, — Муичиро бросил другу игривый взгляд, а сам принялся наматывать на руку смольные прядки, что до этого были собраны в низкий хвост, но растрепались во время игр. Обоим из них не было равных в запускании бумажных самолётиков, и деревенские иногда даже делали ставки, увлечённо наблюдая за ходом борьбы. Для двух детей же данное занятие являлось лишь безобидной игрой. Если кто-то из них проигрывал, то не обижался. Утешительным призом для них обоих служил совместный поход в закусочную, на речку, в горы. Да вообще куда-либо! Не важно, в какое место отправятся приятели, главное, что им вдвоём весело, а остальное — пустяки. Ночь в собственном поместье, патрулирование окрестностей и миссии протекали однообразно и мучительно долго. Для Токито данный период являлся непогодой, которую стоит лишь переждать, и из-за туч непременно выглянет солнышко, его чернобровое и черноглазое светило, которое ждёт его у ворот деревни кузнецов. В этот раз, правда, у ворот его никто не ждал. Опять Котецу заснул за своими чертежами для Зерошики, не иначе! Муичиро едва ли не вприпрыжку зашагал по знакомой тропинке к жилищу юного кузнеца. Там, у входа в хижинку его ждал Канамори, привычно махал ему ладонью, но в этот раз почему-то стоял в подозрительно напряжённой позе.       — Как вы себя чувствуете, Канамори-сан? — мечтательно пропел Токито.       — А, господин Токито! Вы сегодня рано… В спокойном и приятном голосе кузнеца Муичиро расслышал нотки тревоги. Мечник до последнего хотел думать, что ему показалось, но Козо как-то неестественно мялся на месте и вздрагивал, как только зелёные глаза встречались с маской, будто под ней мужчина старался избегать взгляда столпа.       — Котецу дома? — состорожничал Токито, подмечая каждое действие Канамори, а тот будто ждал подобного вопроса, но отвечать на него хотел меньше всего.       — Да-а, — кузнец запоздало закивал и хотел было продолжить мысль, но почему-то не стал.       — Идём внутрь. Тревога, какой был пропитан мягкий голосок Канамори, перебралась и на Муичиро. Уж очень подозрительно себя вёл его личный кузнец. Как бы с Котецу ничего не стряслось. Ладошки вспотели, а в голове стали всплывать различные варианты событий от совершенно безобидных до наихудших. Последние мечник усердно старался отогнать, чтобы не превратиться в паникёра и сокрушаться без причины. Но неизвестность это штука такая — пораждает тревогу и страх, даже если в самом деле бояться нечего. Канамори провёл столпа в хижинку. Едва раздвинулись бумажные сёдзи, взору открылся лежащий на футоне мальчик с неестественным цветом кожи и в странной одежде. Токито мрачной окаменелой статуей застыл в дверном проёме. Сопровождающий его кузнец первый проник в комнату, потоптался на месте, поправил полузасохшие цветы в вазе, что стояли на низком столике у футона, взглянул на бездыханное тельце в похоронном белом одеянии и вздохнул. Токито сделал шаг, но к ногам будто привязали валуны. Он пошатнулся, унимая дрожь, сравнялся плечом к плечу с Канамори и глянул вниз. Как правильно реагировать он не знал, да и понял всё с большим опозданием. В носу защипало от подступающей влаги. По щекам побежали солёные потоки, хотя лицо не выражало ровным счётом ничего. Серые глаза уставились в пустоту. Мозг опустел. Приоткрытым ртом сквозь зубы мечник вдыхал тяжёлый воздух вместе с нотками резкой горечи.       — Его отец умер от болезни сердца. Видимо, наследственное, — скомкано пояснил Козо, предположив, что у Токито явно возникли вопросы. Столп рвано выдохнул и упал на руки прямо перед лицом юного кузнеца. На кончике носа скапливались слёзы, падая на бледную детскую щёку, которую ещё недавно опалял персиковый румянец.       — Как же так?! — сдавленным полушёпотом выжал из себя Муичиро и стиснул зубы до скрежета. Ещё вчера мальчик светился от счастья и громко смеялся. Ещё вчера они азартно обсуждали технику запускания бумажных самолётиков, кувыркались в траве и… Были друг у друга.       — Так случается. Ничего не поделаешь, — Канамори присел на одно колено и похлопал мечника по спине, а у самого под маской валили горькие потоки слёз. Кузнец часто шмыгал носом, пока в конечном итоге совсем не расклеился и не выбежал из хижинки на свежий воздух. Почему это случилось так скоро? Такой маленький и невинный человек ушёл из жизни, даже не успев попробовать её на вкус. А ведь Токито не сводил его на море, не погулял с ним по ночной столице, не сказал, как сильно он зависит от этих громадных чёрных глаз, полных любопытства и страсти к новому, от этих аловатых нежных щёк, от крошечных мозолистых ладошек. Он болен мальчиком целиком и полностью, а теперь его вдруг не стало, и всё вокруг остановилось. Правда только в голове, ведь как бы ни был дорог ушедший из жизни человек, как бы ты ни хотел его вернуть, и сколько бы ни кричал всем вокруг, что не веришь в то, что его больше нет, время не встанет, не повернётся вспять. Жизнь будет течь своим чередом, а о маленьком погибшем мальчике очень скоро все забудут. Твои страдания не будут оценены по заслугам, сколько ни плачь, а бог не даст второго шанса, не вернёт усопшего к жизни и не погладит по головке, за то, что ты так отчаянно сокрушаешься и рвёшь волосы на голове.

***

Вот уже на улице стемнело. Канамори заскочил в полумрак комнатки лишь чтобы зажечь тускловатую лампу на верстальном столе у входа, а после так же быстро удалился, дабы ни в коем случае не помешать столпу проститься с другом. Токито пристально всматривался в побледневшее лицо с прикрытыми глазками. Если не обращать внимания на белое погребальное кимоно и повязку на голове, то Котецу выглядел как живой. Казалось, что мальчик просто спит, и сейчас реснички задрожат, веки вздёрнутся кверху, а он пробудится ото сна, широко улыбнётся своей белозубой улыбкой и потянется ручками к истребителю, чтобы крепко-крепко обнять. На деле же крепким был разве что сон, и вряд ли ребёнок когда-нибудь сможет его перебороть. Никогда больше Токито не услышит его звонкий смех, не прильнёт податливой ласковой кошкой к маленькой ладони, не скажет что-нибудь глупое, по-дурацки улыбаясь и наблюдая за тем, как мальчишка смущённо прячет лицо. Было бы у них больше времени… Столп без всякого зазрения совести пренебрёг бы миссиями. Одним спасенным человеком меньше, одним сытым демоном больше. Какая разница? Станет мечнику легче от льстивого лепета спасённых им людей, если вместо этого он мог бы беззаботно болтать с Котецу на веранде, встречать рассвет или закат, находиться в его объятиях, чувствовать запах и слушать биение сердца? От подобных мыслей Муичиро из прошлого уже поседел бы трижды. Не для того ли он стал истребителем демонов, чтобы людской род больше не страшился кровожадных чудовищ? В любом случае теперь сердце больше не билось, а мысли впредь ничего не исправят. Смерть. Она преследует его всю жизнь. Кажется, они и не расставались, жили бок о бок как сестра с братом. Смерть отняла у него всё. Год за годом она забирала самых близких людей из его окружения, а вместе с тем откалывала кусочек от его хрупкой души. Мама. Папа. Брат. И вот опять… В скромный домик вошла группа кузнецов с носилками, но Токито не спешил отдавать тело. Более того, он сам вызвался донести мальчика на руках до места его будущих покоев. Вся деревня покорно наблюдала за неспешно шевствующим по улице столпом с ребёнком на руках. Никто не смел издать и звука. Должно быть, это такая честь, правда, Котецу уже всё равно, с какими почестями его похоронят. Столп и шлейф из людской массы в глиняных масках добрались к окраине деревни. Дорога заняла часа полтора, ведь истребитель особо не спешил. Здесь по холмистому плату раскинулось старое кладбище с массой могил и надгробий. Какие-то выглядели вполне ухоженно со свежими настоящими цветами, кованными оградками и высеченными эпитафиями на весь памятник, а кое-где попадались заросшие травой земляные валы, трухлявые дощечки и заурядные замшелые булыжники, служившие импровизированными надгробными плитами. Теперь всех вёл за собой Канамори, ведь Токито плохо ориентировался в громадном некрополе ковалей. Вместо этого он беспокоился о том, как бы ухватить поудобнее маленького кузнеца, тело которого он нёс на руках. Прежде всего столп думал о комфорте ребёнка, как бы абсурдно это не звучало в данной ситуации. Бездыханному телу уже всё равно, в какой позе его несут, но, несмотря на это Муичиро то и дело поправлял запрокинутую голову, аккуратно убирал выбившуюся на лицо прядку и горячо прижимал Котецу к себе, смаргивая влагу с ресниц. Толпа добралась к назначенному месту, кузнецы стали подготавливаться к погребальной церемонии, а остальные в это время прощались с мальчиком. У Котецу совсем мало родственников, большинство деревенских предпочло стоять в сторонке. Однако были здесь и те, кто не был безразличен к смерти ребёнка. Тот же Хаганезука забился в уголок за старое высохшее дерево и тихонько хныкал. Когда очередь дошла до Канамори, позади него пристроился столп, глядя на мальчика через его плечо. Хотелось что-то сказать, чтобы хоть как-то заполнить пустоту, но было это не так просто с бушующим ураганом мыслей в голове.       — Как… Как именно это произошло? — Токито отрывисто выстрадал вопрос, чтобы как-то отвлечь себя и разгрузить голову, но получилось совсем наоборот. Он поджал губы, дабы не разрыдаться на месте. Нет, ему совсем не стыдно плакать при сотне кузнецов, пришедших на церемонию. Он сдерживался лишь для того, чтобы расслышать речь Канамори. Тот начал неохотно, мял ворот белой рубахи и тоже старался говорить более-менее внятно, сглатывая ком слёз в горле.       — Вернувшись с прогулки, юный Котецу был таким счастливым. Я еле как уговорил его принять душ и уложил спать. В кровати он мечтал о том, как разгромит вас завтра в запускании бумажных самолётиков, — по интонации стало ясно, что Козо улыбался. Он и правда слегка хихикнул, отчего Токито на миг ощутил накатившую волну лёгкости и безмятежности.       — Потом я заметил, как в порыве своего эмоционального рассказа он стал тяжело дышать. Я подумал, что мальчик просто переволновался, и это скоро пройдёт. Канамори затих на середине рассказа. Ногти зачем-то начали царапать штанину, а сам кузнец едва заметно подрагивал. Муичиро искривился в ужасе глядя на него, хотя тот ещё не успел закончить мысль. В груди всё сильнее наматывался клубок, который грозился рано или поздно вырваться наружу мощным взрывом. Токито взялся за грудь. Больно. Почти физически больно, словно его пронзили мечом.       — Он умер у меня на руках. Схватился за мой рукав, подскочил с кровати, но тут же обмяк. За один миг в его глазах пронеслись радость, недоумение и страх. Его тяжёлое частое дыхание сменилось протяжным облегчённым выдохом и вскоре прекратилось насовсем, — Козо так чётко передавал картину последних секунд жизни Котецу, что у Токито защемило меж рёбер ещё сильнее, чем прежде. Бедный маленький ребёнок, наверное, даже не успел ничего понять. Его сердце в какой-то момент сократилось в последний раз и больше не завелось. Губы так и остались в положении лёгкой улыбки, а рука продолжала отчаянно сжимать ткань чужого рукава. Токито непроизвольно цокнул языком, усмиряя рвущийся наружу голос, но не справился. Сгусток боли всё-таки взорвался, согнув его тело пополам. Из глотки вырвался стон в перемешку с рычанием, переросший в истерический крик. Мечник закрыл уши ладонями, пытаясь унять нарастающий шум, но тщетно. Звук шёл изнутри, разрывая перепонки и тарабаня по вискам. Толпа кузнецов оробело вздрогнула от внезапных громких возгласов и синхронно обернулась. Муичиро же вовсе ничего не соображал. Поверженный горем он медленно потянул трясущиеся руки к лицу мальчика. Пальцы в последний раз теребили чёрные жёсткие прядки, подушечки проходились по успевшей окоченеть щеке. Как можно вот так взять и расстаться? Позволить кузнецам забросать драгоценное тельце землёй и больше никогда его не увидеть? Поверить только, вчера Котецу был, а сегодня его просто нет! В один момент смерть нагло отобрала его у Муичиро, будто бы его и не было никогда. На одиноком пустыре на краю деревенского кладбища около относительно свежей могилы возросла ещё одна. Отец и сын теперь почивали в земле вместе. Кузнецы потихоньку разошлись. Канамори тоже собирался восвояси, оставив истребителю маленький бумажный фонарик. Но Токито ушёл оттуда не через час и не через два. Он недвижно сидел у могильного камня до полуночи, молча, и даже не плакал. Его стеклянные глаза обтачивали рельеф валуна, и он прикидывал на его месте какое-нибудь качественное надгробье. Что-нибудь не слишком вычурное, но и чтобы не сливалось на фоне остального города мёртвых. Муичиро даже не стал считать, во сколько ему это обойдётся, ведь деньги для него являлись не более чем бумажками для манипуляции над людьми. На следующий день столп подскочил с солнцем и, даже не успев позавтракать, уже сидел у новенькой могилы как вчера. А через неделю на месте неприметного могильного камня вырос статный памятник из чёрного мрамора с высеченными на нём портретом маленького мальчика и двумя парящими бумажными самолётиками.