Человек без деймона

— Это правда, что у вас нет деймона? — спрашивает Вальдес. Вопрос совершенно бестактен, но Бешеный просто не может удержаться. Слишком уж необычен человек перед ним. Слишком уж многое о нем Вальдес слышал раньше и теперь не может отказать себе в удовольствии разобраться, где в этих рассказах правда, а где ложь. Хотя его интерес даже ему самому кажется хищным, а молодой адъютант Кальдмеера и вовсе украдкой ежится и косится на своего адмирала. Тот же словно не замечает опасного любопытства хозяина дома. Он спокоен и расслаблен, насколько можно быть спокойным и расслабленным, если ранен и находишься в чужом плену. — Правда, — Ледяной едва заметно кивает, явно стараясь поменьше шевелить головой. — И куда он делся? — Никуда. У меня его никогда не было, — Кальдмеер говорит это так, будто сообщает о том, что вчера был немного пасмурно: ровно и до невероятности обыденно, хотя ничего более шокирующего и представить нельзя. Потому что у каждого человека есть деймон — живое воплощение его души. Без них люди просто не живут. — А разве так бывает? — Вальдес непроизвольно тянется погладить перья своей Альты. Белая альбатрос устроилась на подлокотнике его кресла и тоже изучает сидящего напротив мужчину. От нее идет ощущение интереса, замешательства и непонимания. И немного страха. Впрочем, Вальдес и сам испытывает те же чувства. — Как видите, бывает, — Кальдмеер по-прежнему невозмутим. — В это сложно поверить, — говорит Вальдес, хотя на самом деле верит. Будь на месте Кальдмеера кто-то другой, можно было бы и усомниться, но Ледяной не опустился бы до лжи. — Гораздо легче предположить, что ваш деймон умеет удаляться от вас на значительные расстояния. — И тем не менее, это правда. Я появился на свет без деймона. — И как же на вас смотрят отцы вашей церкви? Эсператисты не любят всего, что выходит за рамки их веры. — На все воля Создателя. Эсператисты считают так, — Ледяной говорит по-прежнему спокойно, хотя не может не понимать, что даже статус военнопленного и железная воля кесаря Готфрида, который пообещал кровную месть всему Талигу, если с его адмиралом что-то случится в плену, защищают его только до поры. Рано или поздно страх перед неведомым и неправильным, перед тем, что ломает все представления о мире, достигнет своей вершин, и никто не сможет сдержать охваченных суеверным страхом людей. Лучше бы уж скорее совершился обмен пленными. Вопреки всякой логике Вальдесу совсем не хочется гибели этого человека. — И все же это странно, — Вальдес не собирается отступать. Кальдмеер смотрит на него чуть… лукаво и снисходительно, что ли. И Вальдес не может понять, в чем причина. — Не страннее ваших кэцхен, — мягко говорит он. — У них тоже ведь нет деймонов. — Но они же не люди, — весело возражает Вальдес. — Да, они — чудовища, которые людьми питаются, — взгляд Ледяного не становится еще холоднее, потому что тепла в нем и так нет. Кальдмеер безупречно вежлив, но так же безупречно холоден все время их общения. Что ж, Вальдес даже может его понять. Горные ведьмы изрядно поживились за счет Западного флота, выпив многих деймонов многих. Впрочем, сам Бешеный не видит в этом ничего особенного. — Они просто защищали свой дом, — улыбается Вальдес. — А вы, следуя вашей логике, тоже чудовище, раз у вас нет деймона? Ему все-таки удается пробить ледяную броню, и Кальдмеер едва заметно морщится. — Я-то как раз человек. А вот ваши кэцхен не защищали свой дом. Они просто питались. Потому что Хексберг — не их дом. Они пришли сюда, потому что здесь есть люди, которые их кормят. Так же и уйдут, если людей здесь не станет или они перестанут их кормить. Этим существам чужды привязанности и любовь. Странно, что вы, общаясь с ними столь близко, этого так и не поняли. — Потому и не понял, что общаюсь столь близко, — Вальдес чувствует злость. Что набожный чужак-эсператист может знать о спутниках Абвениев? Какое право он имеет судить о них?  — Они мыслят не так, как мы, но они не чудовища. И питаются они лишь тем, что люди отдают добровольно — страсть и любовь. Или что взято в бою. — Они жрут деймонов, души. А вы потакаете им в этом. Хотя души — это самое ценное и неприкосновенное, что есть в этом мире. Разговор затухает. Кальдмеер явно устал, и у него снова болит голова. Вальдес уходит, но на следующий вечер приходит вновь. И через вечер. И потом. Кальдмеер не возражает. То ли из вежливости, то ли помня о своей роли пленника, то ли ему и правда интересно общаться с Вальдесом. А вот его адъютант явно против присутствия хозяина дома в непосредственной близости от адмирала. Его деймон — угольно-черный от кончика носа до кончика хвоста кеесхонд — разве что не рычит и, как и его человек, старается всегда находиться между Кальдмеером и Вальдесом. Охраняет. Это было бы забавно, только вот в в серых глазах что парня, что деймона плещется обещание убить при первом же неудачном движении. И это, как вынужден признать Вальдес, не так трудно сделать, — даже если у мальчишки и не хватит сил и опыта против Бешеного, у пса весом тридцать-сорок пессан в относительно небольшой комнате с довольно низким потолком явное преимущество перед альбатросом. Впрочем, Бешеному всегда нравилось играть с огнем и щекотать себе нервы. Поэтому он садится как можно ближе к Кальдмееру и подливает ему вина, краем глаза наблюдая злость мальчишки. К разговору о деймонах они больше не возвращаются. Хотя Бешеному все еще не верится, что у дриксенского адмирала действительно нет деймона. Что-то в том, как он об этом говорил, заставляет подозревать не прямую ложь, уж это Вальдес почуял бы, но подвох. Что-то, что лежит на самой поверхности, но все равно оказывается недоступно взгляду Вальдеса. Альта тоже не может понять, в чем дело. Она чувствует всю неправильность, исходящую от дриксенца. Можно сказать, Кальдмеер почти пугает ее. Но ни сам Вальдес, ни его деймон не могут понять причину. Поэтому Бешеный продолжает наблюдать за своим военнопленным гостем. Кальдмеер спокоен, рассудителен и безукоризненно вежлив. Он чистоплотен, как кошка, но при этом абсолютно не брезглив. Он умен и начитан, хотя явно не получил классического и полного образования, но его суждения, когда удается его разговорить, отличаются живостью и неординарностью. Вальдесу попросту интересно общаться с ним. Кальдмеер спокойно рассказывает о своей жизни, о своих друзьях и родичах. И именно в этих беседах Вальдес улавливает первую странность — в разговорах о детстве есть очень много родичей Кальдмеера, но нет его самого. И как бы ни старался Бешеный вывести диалог в нужное русло, Ледяной идеально выворачивается из всех расставленных ловушек и не рассказывает о себе в детстве, только в юности, после поступления на флот. Можно было бы решить, что с родственниками он не ладит и детство у него было таким, о котором лучше не вспоминать, но теплые слова и воспоминания о братьях и сестре говорят об обратном. Вторая же странность заключается в том, что Олаф Кальдмеер не любит прикосновений к себе. Он терпел лекаря и своего адъютанта, пока лежал раненым и не было другого выбора. Но стоило его состоянию чуть улучшилось, стал отказываться от практически любой помощи, за исключением разве что перевязки. А уж когда его случайно касается Вальдес, в пылу спора положив ладонь на предплечье, отшатывается так, что едва не опрокидывает свое кресло. На лице мелькает неподдельное отвращение. Такой реакции Бешеный не ожидал. Он спешит извиниться и заверить, что не имел в виду ничего дурного, но смутившийся Кальдмеер лишь качает головой. — Вашей вины нет. Это я должен извиняться. Не люблю прикосновений. При необходимости могу держать себя в руках, но сейчас просто не был готов. Прошу простить мне эту избыточную реакцию. Вальдес кивает, но про себя удивляется. Это настолько не подходит Кальдмееру, человеку, который начал свою карьеру на флоте с матросского кубрика с его теснотой, что выглядит едва ли не наигранным. Но спрашивать о причинах еще более бестактно, чем о деймоне. К тому же Вальдес понимает, что не хочет знать ответ, потому что кое-что, что еще сильнее не вяжется с Кальдмеером, тоже может стать причиной такого неприятия. До отъезда к регенту остается пара дней. Вальдес, так и не разгадавший загадку своего то ли пленника, то ли гостя, твердо настроен поехать с ним. Альмейда ругается, но отпускает. Кальдмеер лишь недоуменно вскидывает бровь, но никак не комментирует. Зато Фельсенбург скалится не хуже своего деймона. Уж ему точно такая идея не по вкусу. Вальдес думает, что им всем крупно повезло, что при случае с прикосновением мальчишки не было рядом. Тот сдерживаться не стал бы. Напоследок Вальдес ведет своих военнопленных гостей к морю. Маленький подарок. Кальдмеер море любит, но увидит его снова еще не скоро. Если вообще увидит — слухи из Дриксен приходят  для него весьма тревожные. Так почему бы не сделать человеку приятное, тем более что это практически не доставляет хлопот. Над вечерним заливом резвятся кэцхен. Их смех слышится в шелесте ветра. Кальдмеер подставляет ветру лицо, и тот треплет его волосы. Кэцхен хотя и знают о присутствии Вальдеса, не пытаются подлететь и увлечь его в свой танец, как это бывает всегда. Они почему-то не любят и побаиваются Кальдмеера, но не хотят говорить почему. Не любить горные ведьмы могут за разное, но вот бояться? Такого Вальдес не помнит. Альта расправляет крылья и взмывает вверх. Она может находиться от Вальдеса на расстоянии в хорну без вреда для них обоих, но сейчас предпочитает оставаться рядом, кружась над ними высоко в небе, хотя здесь, на дальней, пустой в это время дня набережной довольно скучно. Ее что-то тревожит. Вальдес тоже неспокоен. Возможно, это от предстоящей поездки. Не так уж часто они удалялись настолько далеко от моря. Бешеный пытается стряхнуть эту тревогу и возвращает внимание своим спутникам. Кальдмеер улыбается морю, положив руки на гранитный парапет, и Вальдес почти завидует бездушной воде. Ему такой улыбки не перепадало. Фельсенбург, вроде даже успокоившийся, вглядывается в даль. Его деймон настороженно и как-то предвкушающе нюхает воздух. Наконец Кальдмеер оборачивается. — Знаете, Вальдес, когда мы с вами говорили об отсутствии у меня деймона, я был удивлен, что вы, с вашим любопытством, не задали мне один вопрос. — Да? И какой же? — Вы не спросили, почему его нет? — А вы знаете? — Вальдес улыбается, но тревога в сердце становится сильнее. — Знаю, — кивает Ледяной. В нем тоже чувствуется теперь какое-то ожидание и предвкушение. — И расскажете? — Тогда бы не рассказал, а сейчас — почему бы нет. — Мой адмирал… — начинает было Фельсенбург, но Кальдмеер останавливает его. — Все в порядке, Руппи. Это ни на что уже не повлияет, — он снова оглядывается на залив. — Только начать придется немного издалека. — И насколько издалека? — спрашивает Бешеный. — Почти с начала мира, — усмехается Кальдмеер. — Вы знаете, почему существует Повелитель Скал, но не Земли, Ветра, но не Воздуха, Волн, но не Воды, и Молний, но не Огня? — Потому что так назвали, вот и все, — отвечает Вальдес. Кальдмеер качает головой. — Нет, не все так просто. Этот мир, вопреки вашей вере, не был создан теми, кого вы называете Абвениями, а эсператисты — демонами. Они лишь пришли сюда и привели людей. Вальдес усмехается. Веру эсператистов он знает. И знает их святую убежденность, что все сотворено Создателем и никак иначе. — Но у мира уже были хозяева. Ваши Абвении сперва хотели сражаться, потом предпочли договориться, потому что поняли, что не победили бы в этой войне. Хозяева мира позволили им и людям жить здесь. Кэртиана огромна, места хватает всем, да и люди пришлись ей по душе. И для скрепления договора вашим Абвениям даже отдали часть сил, которые были не нужны здешним обитателям — бесплодные Скалы, ненадежный Ветер, зыбкие Волны и короткоживущие Молнии. Взамен же пришельцы дали клятву защищать этот мир даже ценой собственной жизни, и что никогда ни они сами, ни их потомки, ни их творения не причинят вред ни одному исконному обитателю Кэртианы, — Кальдмеер замолкает и снова оглядывается на воду. — А люди? — А с людьми тоже был заключен договор о защите и помощи в случае нужды. Но о нем давно забыли почти все в Золотых Земель. Уже много веков его подтверждают только два народа — вариты и холтийцы. — И какое отношение вся эта история об Изначальных Тварях имеет к деймонам? — Вальдес по прежнему улыбается, но утихшая было тревога снова поднимает голову. — Самое прямое. Одной из причин, по которой Абвении все же заключили мир с изначальными обитателями Кэртианы, было то, что у них тоже есть деймоны, как и у ваших Абвениев. Как и у людей. В той битве, с которой началось наше знакомство, погиб Готлиб Доннер. Он был таким же, как я. И его выпила ваша кэцхен. И тем самым нарушила древний договор. Кальдмеер смотрит открыто и прямо и в его глазах — бездна. А за его спиной с морем происходит что-то неправильное. Вальдес не сразу понимает, что именно. А когда понимает, у него перехватывает дыхание, потому что волны в заливе идут против ветра, словно под водой движется нечто огромное. — У меня нет деймона, — продолжает Кальдмеер, — потому что я сам — деймон. Деймон одного из хранителей моря. Один из четырех залогов договора, живущих в Дриксен. — Это невозможно!.. — севшим голосом говорит Вальдес. — И почему? — усмешка дриксенца похожа на острое лезвие. Ледяное лезвие. — Люди не могут быть деймонами! — Деймоны могут принимать любое обличье, вам ли не знать? У людей они оборачиваются животными, так почему бы деймону Изначальной Твари не обернуться человеком? Страшный оглушающий вой, полный ужаса и боли, проносится над заливом, и вода в нем вскипает. Все, что может сперва понять Вальдес, — эти твари огромны, и их много. Поначалу разум отказывается воспринимать их облик. Потом выхватывает отдельные детали — черно-фиолетовые гладкие шкуры, длинные щупальца, и ярко-лиловые, полные нечеловеческого разума глаза, и наконец образы сливаются в единую картину. Гигантские спруты — каждый больше линеала — не спеша подбираются к берегу, мимоходом круша стоящие на рейде корабли. — Вам не стоило позволять кэцхен жрать наших деймонов. Не стоило вообще принимать помощь этих одичавших без хозяев людоедов. Да и поднимать райос в рядовой, в общем-то, стычке тоже не стоило, — в холодном и ровном голосе твари, называющей себя Кальдмеером, слышалось отчетливое сожаление, от которого сжимаются кулаки. — Теперь же райос на наших мачтах. Он поворачивает голову и смотрит туда, где чудовища выбираются на берег. Несколько из них ползут к крепости, круша здания на своем пути. Оставшиеся занялись кораблями, теперь уже прицельно и методично превращая красавцы-линеалы в обломки. — Впрочем, — Кальдмеер снова поворачивается к Вальдесу, — флот наших союзников-дриксенцев все же в основном уцелел. Хотя вы скорее всего думали иначе. Так что и ваши люди тоже в основном останутся живы. Люди, но не флот. Флота у Талига больше не будет. Где-то наверху протяжно кричит Альта. Вальдес смаргивает и на мгновение смотрит ее глазами. И видит, как черно-фиолетовое щупальце с розово-лиловыми присосками обвивает его «Астэру» и ломает ее пополам. И Вальдесу кажется, что это ломает его самого. От боли перехватывает дыхание. Он снова смаргивает и опять видит перед собой Кальдмеера. Мыслей не остается, только звериное желание убивать. И Вальдес бросается вперед. Взметнувшееся из воды щупальце сбивает его с ног и прижимает к земле. А шею упавшей с неба в попытке добраться до Кальдмеера Альты сжимают сильные пальцы даже не вздрогнувшего Ледяного. — Не стоит, — по-прежнему спокойно говорит он. — Во-первых, моя смерть только усугубит проблему. А во-вторых, вам все равно не справиться. Я хоть и выбрал быть человеком, тем не менее остался быстрее и сильнее людей. Кроме того, я не хочу причинять вам вред. В конце концов, вы одарили меня гостеприимством и помощью, хотя и не знали, кого принимали в своем доме, да и мои люди живы благодаря вам. С этими словами Кальдмеер бережно опускает Альту на землю, осторожно поправив задравшееся и причиняющее боль перо. Его прикосновения ощущаются по связи очень странно, будто деймона и человека одновременно, и вызывают у Альты целый клубок эмоций — от отвращения до удивления. — Не поднимайтесь на крыло, пока мы не уйдем, сударыня. Это может быть небезопасно, — он снова поворачивается к лежащему Вальдесу. — Передайте регенту, что пока все астэры не будут уничтожены, мира между нами не будет. А когда это случится, пришлите переговорщиков. Или мы сами придем. Договора на прежних условиях не обещаем, но будем готовы рассмотреть варианты. С этими словами Ледяной делает знак своему адъютанту, и тот молча подхватывает на руки своего деймона. Еще одно появившееся щупальце мягко обвивает мальчишку и поднимает в воздух, отчего пес испуганно тявкает. Щупальце, удерживающее Бешеного, отпускает его и придвигается, свернувшись в кольцо, к Кальдмееру. Тот встает в предложенный круг, опираясь рукой о подставленный кончик, бросает последний взгляд на Вальдеса. — И, Вальдес, не стройте больше кораблей и не выходите в море, — на этот раз в его голосе слышится печаль. — Любой талигойский корабль, покинувший пределы любого порта, будет уничтожен. Море больше не для вас. Щупальце поднимается, так и не показавшееся целиком чудовище мягко отталкивается от берега, — крупная волна переплескивается через парапет, — и уплывает прочь, бережно неся над водой свою ношу. Вальдес тяжело встает. Альта неуклюже ковыляет к нему и прижимается всем телом. Они ошарашены и раздавлены. Вальдес оглядывается на город. Чудовища покидают его, бесшумно и почти грациозно соскальзывая с набережных, и направляются к выходу из залива. Часть из них сразу скрывается под поверхностью, часть держит щупальца над водой. Разрушенные гарнизон и крепость наводят на мысль, что оттуда забрали всех дриксенских пленников. Порт и охраняющие его форты лежат в руинах. От кораблей остались лишь обломки на воде и на берегу. Едва видимые отсюда верфи дымятся, и что-то подсказывает, что от них тоже мало что осталось. Но самое страшное, что над заливом больше не звучат серебряные колокольчики. И то чутье, которое всегда помогало Вальдесу определить присутствие кэцхен, молчит, словно горных ведьм больше не существует в мире. А в висках бьется тупым ужасом и болью последняя сказанная Кальдмеером фраза. «Море больше не для вас».