Общие проблемы

Страх не любил ночи. Ненавидеть ночи было нельзя, конечно, это было единственное время, когда он мог получить хоть какой-то отдых. Если выражаться иными словами, у него с ночами были токсичные отношения. С одной стороны — сон был необходим для нормальной работоспособности. С другой — пока все остальные мирно спали (кроме того счастливчика, которому выпадало дежурство по снам), он оставался один на один со своими «тараканами». Беспокойное воображение постоянно внушало ему, что в темноте таится какая-то неизвестная опасность, сколько бы он ни убеждал себя, что в Головном Отделе просто теоретически не может быть никого и ничего постороннего. Это была крепость, в которой они все жили второй десяток лет, и столько же спали в общей комнате. Но против своей натуры не попрёшь… Вся стена над кроватью Страха была усеяна голубоватыми ночниками различных форм, отчего его уголок светился в несколько раз ярче всех прочих. Гнев в своей привычной манере предлагал ему повесить шторку, потому что «с таким успехом можно дрыхнуть под светом стадионного прожектора», но Страх осторожно отклонял его идею с аргументом, что тогда он не сможет сканировать обстановку в дальних концах комнаты и быть на сто процентов уверенным в своей безопасности. В ответ звучало частично нецензурное ворчание. Если таки удавалось убедить дурную голову, что из тёмного угла не выскочит монстр, как только он закроет глаза — таки получалось провалиться в сон. Но тут в игру вступал второй участник банкета. Ночные кошмары. Вот от этой напасти было отбиться гораздо сложнее, чем он простой боязни темноты. Они приходили без приглашения, бесцеремонно выбивали и без того хлипкую дверь в его сознание и радостно устраивали там полнейший погром, заставляя вскакивать, забиваться в угол кровати, пытаться подавить шумные вздохи и изо всех сил прижимать к груди своего единственного друга в такие моменты — плюшевого мишку. И этот самый мишка, который ещё чудом не развалился на лоскутки от того, сколько раз Страх до побеления сжимал на нём пальцы, оставался его единственным источником успокоения. Будить из-за таких пустяков другие эмоции было бы эгоистично, особенно если учитывать, как часто это с ним случалось. А беспокоить дежурного на снах — тоже дело бестактное, всё-таки работа, лишние отвлечения ни к чему. Кому может быть дело до его кошмаров, когда дрожание от ужаса является его естественным состоянием... Главное, чтобы у Райли этих самых кошмаров было как можно меньше. Его кошмары были не такими, какие для Райли снимала Студия Снов. Их было очень сложно описать словами… Это были не визуализации событий, а чувства в чистом виде. Он чувствовал опасность, но не знал, в чём именно она заключалась. Он чувствовал страх смерти, но не знал, как от него спастись. Чувствовал холодное дыхание животного ужаса, мысленную сирену, которая раз за разом повторяла, словно заевшая пластинка: «Беги, беги, беги! Спасай свою жизнь! Спасай ЕЁ жизнь!» Он мог спрашивать: «От чего?! Как?!», но в ответ получать лишь «НЕВАЖНО! Беги! Спасай!» Он чувствовал себя натянутой до предела струной, которую невидимая рука раз за разом дёргала, испытывая на прочность. На фоне этого человеческие кошмары казались Страху более… лёгкими. Там были конкретные образы, от которых можно было уйти. Или, во всяком случае, попытаться. Эмоция же, не являясь полноценным разумом, закономерно не могла иметь полноценных снов. Это был неадекватной мощности концентрат ощущений без смысла и причины, от которого некуда было прятаться. И когда он бессонными ночами сидел, привалившись к стене на кровати или распластавшись на стуле у кофейного столика посередине комнаты, боясь снова проваливаться в сон, он невольно наблюдал за спящими друзьями и размышлял, каково им. Радость иногда тихонько посмеивалась во сне. Её качали волны добра и блаженства, пока Страху приходилось раз за разом переживать экзистенциальный ужас во тьме, которая, если сильно напрячься, иногда зловеще вспыхивала иглами мрачно-лилового. Он не любил признавать, что в такие моменты дико завидовал Радости. Только крепче прижимал к себе плюшевую игрушку и надеялся, что при следующей попытке заснуть он наконец таки просто погрузится в безмятежную пустоту до самого утра. Эта ночь не сильно отличалась от других. Гнев сегодня был на ночном дежурстве у пульта, так что в тишине спальни хотя бы не раздавались звуки избиения воздуха, которые частенько мешали и без того беспокойному сну. Страх лежал на спине, укрывшись одеялом до носа, и таращился в потолок своего закутка. Прямо над ним Брезгливость уже видела десятый сон, а он всё никак не мог уснуть. В уголках поля зрения уже плясали цветные точки. Он хотел спать, но не мог. Потому что это опять была рулетка — блаженная пустота или очередной кошмар. И сегодня интуиция ему настойчиво шептала, что вероятность спокойно поспать отчего-то особенно низка. Он свою интуицию ценил, но только не когда она грозилась уничтожить его работоспособность на весь грядущий день. А может и на два, если ему выпадет дежурить на снах завтра.Понемногу теряя крупицы вменяемости, он принялся мысленно перебирать события прошедшего дня, пытаясь хоть как-то убить время.

***

Первое полугодие в старшей школе будто испытывало их на прочность. Они, конечно, уже знали из руководств, что взросление сопряжено с большим количеством стресса. Но одного только знания было недостаточно, чтобы справиться в этим самым стрессом. И чем ближе было время семестровых экзаменов, тем чаще даже сама Радость делала шаг назад от пульта, разводя руками и давая другим перенять контроль — её чрезмерный оптимизм из разряда «Да мы всё успеем, у нас полно времени, зачем лишний раз трепать нервы» несколько раз приводил к прокрастинации, отчего стресса потом было ещё больше, чем могло бы быть. Раза с пятого до неё, кажется, наконец начало доходить. Иногда Радости надо было просто притихнуть и дать негативным эмоциям сделать свою работу — они куда лучше неё справлялись с внутренней мотивацией на учёбе. В последнюю неделю Страх на пару с Тревожностью работали на износ — чем ближе был экзамен по математике, тем больше они, как дуэт, брали контроль. И даже так в основном это была Тревожность со своим врождённым талантом планирования наперёд. Ей хорошо удавалось удержать в узде рассеянный разум подростка, пытающийся отвлечься от учёбы и заняться не тем, чем надо, а тем, чем хочется. Страх же предпочитал браться за пульт тогда, когда Райли таки удавалось вырываться из-под контроля Тревожности, и возвращал её на нужный курс. Радость, стоя позади, нервно кусала пальцы. Эти двое были опасным сочетанием, но одновременно и единственным, что заставляло их девочку достаточно усердно готовиться. Так уж выяснилось на практике, что ничто так не мотивирует на продуктивный труд, как тревога от наступающего на пятки дедлайна и страх пересдачи. Но самой сложной задачей было случайно не перегнуть палку и держать ситуацию под жёстким контролем. Не хватало в вечер перед экзаменом сорваться в паническую атаку. Это бы только грозило полным провалом. Они практически ходили по натянутому над пропастью тросу. Брезгливость то и дело встревала, чтобы не дать Райли от напряжения сгрызть ластик на карандаше до металлического основания, а также на пару со Страхом периодически отговаривала Тревожность подкидывать ей идею влить в себя литр чёрного кофе «для бодрости». Но Тревожность держалась молодцом. Она усвоила урок со времён их знакомства, что не все её мысли единственно верны и надо давать другим тормозить себя, если они посчитают это нужным. Ей было, конечно, сложно, но всё-таки необходимо это принять. Страх мысленно рассыпался в благодарностях каждый раз, когда она со вздохом покорно отнимала руки от пульта, если видела, что слишком перегружает Райли. Тревожность училась. Это было приятно видеть. Хандра же, наоборот, большую часть времени посапывала на диване — её «услуги» в такое время вообще не требовались, да и она была только рада. Что угодно, главное чтоб любимый смартфон был под рукой. Гнев бесился чаще, чем хотелось бы. Страх за годы совместной работы привык, что любые попытки удержать его в узде, возвать к адекватной оценке и благоразумию заканчивались довольно болезненно. Он всегда рефлекторно бросался отговаривать Гнев от импульсивных действий, и всегда в ответ получал выбивающий дух из тела удар кулаком туда, где у него могло быть солнечное сплетение. Всегда потом жалел, что полез поперёк, но всё равно из раза в раз пытался повлиять на ситуацию. Не мог не пытаться. Но стоило Тревожности начать вливаться в их команду, как ситуация переменилась. В один день, когда Гнев с уже привычным оскалом затопал к пульту, Страх уже собрался в очередной раз с заиканием кинуться ему наперерез, Тревожность вдруг встала между ними, упёрла руки в бока и сердито наклонилась вперёд. Гнев, явно не привыкший, что у кого-то хватает наглости так в открытую бросать ему вызов, сам опешил и замер с поднятой ногой. «Нет. Ей это сейчас не нужно,» — голос Тревожности немного подрагивал, но она всё равно была полна уверенности. Гнев открыл рот то ли от возмущения, то ли от удивления, Страх же таращился на них обоих, пока по его лицу медленно расползалась обалдевшая улыбка. Он впервые видел, чтобы кто-то смог затормозить уже разгорающийся Гнев вот так в лоб. Несколько простых слов, и кажется, они заставили его в кои то веки остановиться и задуматься. Он наконец опустил ногу, снова сдвинул брови и попытался как-то оправдать, как его всё задолбало и как ему нужно к пульту, но Тревожность резко покачала головой. «Не нужно,» — эти два слова звучали как удары молотка. И произошло невозможное. Гнев немного подымился, топнул ногой, выругался, но вместо того чтобы пытаться прорваться к пульту, резко развернулся и направился обратно к дивану, с которого вскочил. Страх ещё ни одну эмоцию так не уважал, как он уважал Тревожность в этот момент. До этого его поражала её расчётливость, но сейчас его поразила сила её убеждения. Он мог только мечтать о том, чтобы быть способным так крепко отстоять свою позицию. Он видел, как подёргивались кончики её пальцев, когда она вернулась к пульту. Когда все другие эмоции остались позади и только он мог заглянуть в её глаза, она подняла на него взгляд, и в этом взгляде были те самые дикие нотки, которые выдавали, чего ей на самом деле стоил этот выпад. Страх ничего не сказал, только выдал нервную, но искреннюю улыбку, и похлопал её по плечу, чувствуя, как она напрягается всем телом и вздрагивает от каждого прикосновения. Он был олицетворением реакции «бей или беги» и был почти неспособен к рациональному мышлению в экстренных ситуациях. Он всегда бросался ва-банк и пытался как можно быстрее сделать что угодно, чтобы предотвратить опасность. А Тревожность обладала даром расчётливости и оценки ситуации. В её действиях было в разы меньше импульсивности и в разы больше осознанности. Она сама говорила, что они с ним разные, хоть и работают в смежных профилях. Страх же про себя считал, что она скорее является улучшенной версией него. И его это вовсе не задевало. Он очень устал все эти годы тащить эту ношу в одиночку. А теперь их было двое.

***

А теперь их было двое. Страх завернулся в одеяло, как в кокон, и повернулся набок, глядя в освещаемую ночниками стену. Кажется, веки весили тонну. Но засыпать было страшно. Стресс от предстоящей контрольной никак не собирался отпускать его. В этот момент он снова думал о расчётливой натуре Тревожности. Наверняка она уже давно всё просчитала и понимала, что если не выспится этой ночью как следует, это может сказаться на результате. Успокоила себя и мирно уснула, пока её коллега напряжённо сопел и вертелся в постели, не зная, куда себя девать. Он хотел быть, как она. Вместе они могли обеспечивать Райли максимальную безопасность. Если бы только он меньше поддавался слепой панике… Тогда их дуэт работал бы на полную мощь. Из мыслей его вывел тихий щелчок дверной ручки. Страх тут же задержал дыхание и замер, не осмеливаясь пошевелиться и вслушиваясь. Кто-то вышел из второй спальни, которая добавилась как продолжение их основной после появления новых эмоций. Там был отдельный закуток для них, похожий на тот, в котором спали пять изначальных. Чьи-то мелкие едва слышные шаги потянулись от той двери в тот конец, где был выход в основной зал. Кому могло не спаться в такое время, кроме него самого? Любопытство одолело, и Страх, всё ещё туго завернувшись в одеяло и прижимая к себе плюшевого медведя, медленно повернулся на другой бок, пытаясь издавать как можно меньше шороха. Кажется, ему удалось не привлечь к себе внимание, потому что, когда он наконец смог перевернуться, в его поле зрения попался знакомый силуэт с растрёпанной торчащей вверх причёской. Он удивлённо вскинул брови. Тревожность на мысочках подбиралась к выходу из спален, не оборачиваясь в сторону других спящих эмоций и сконцентрировавшись на двери. Страх молча наблюдал за ней нахмуренным взглядом и анализировал её движения, пытаясь понять, отчего же она не спит в такое время. Она будто не знала, куда деть руки — то мяла свою полосатую бело-оранжевую сорочку, то царапала предплечья, то покусывала кончики пальцев, пока её беспорядочный пучок рыжих волос выдавал её дрожь. Страх продолжал заворожённо смотреть на неё. В этот момент она невероятно сильно напоминала ему… его самого. Он будто смотрел на себя со стороны. И это было откровенно жалкое зрелище. Она не хотела никого будить — но пока Страх предпочитал оставаться со своими проблемами наедине, Тревожность решила пойти по тому пути, по которому он уже давно не пытался идти чисто ввиду личного опыта — искать поддержки у дежурного. Которым, стоит напомнить, в эту ночь был Гнев. Страх приподнялся, оперевшись на локоть, и, когда она уже потянулась к дверной ручке, таки решился и шёпотом окликнул её: — Не иди к нему, он всё равно не поймёт. Тревожность едва слышно пискнула от неожиданности и резко повернулась в его сторону. Она открыла и закрыла рот несколько раз, нервно заламывая пальцы, очевидно сомневаясь, с чего ей начать предложение. Но, подумав несколько секунд, она неуверенно прошептала в ответ: — Ты думаешь?… — Я знаю. Эти слова прозвучали с несвойственной для Страха уверенностью. Но он просто знал, о чём говорил. Гнев был последним (по крайней мере, после Хандры), у кого он стал бы искать эмоциональной поддержки. В лучшем случае ушёл бы ни с чем, в худшем — с ещё более поганым настроем, чем до этого. Слишком много раз он получал колкие фразы в ответ на попытки излить душу. Тревожность прислушалась к нему и шагнула от двери. Прислонилась к стене и неуверенно стала оглядываться по сторонам, явно не зная, что ей делать. Свет ночников едва доставал до неё, поэтому самой заметной её частью оставались большие, блестящие в полумраке глаза. Блестящие сильнее, чем обычно. Страх тут же насторожился ещё больше и наконец сел, накинув одеяло на плечи. Он сосредоточенно разглядывал её, пока она просто молча смотрела в ответ, а потом вдруг раздался тихий всхлип. У Страха всё сжалось там, где должно было быть сердце. Но не от привычного испуга, а он сострадания. Кажется, он переоценивал способность Тревожности удерживать себя в руках. Наконец ослабив хватку левой руки на плюшевом медведе, он вытянул её из-под одеяла и мягко и беззвучно похлопал по матрасу рядом с собой, молча приглашая Тревожность. Она немного помешкалась, переминаясь с ноги на ногу, но в итоге вздохнула и быстро пересекла комнату, запрыгнув на его кровать через перегородку. Страх ещё ни разу не делил с ней свой закуток до этого. Да и в принципе ни с кем не делил, не то чтобы были желающие… Он совершенно не знал, что он сейчас делает и куда это всё ведёт, но она смотрела на него с такой надеждой, будто верила, что он имеет какой-то разработанный чёткий план на этот случай. Но он — не она. Плана у него не было. Придётся плыть по течению. — Что-ж… Не спится, хах? — спросил он шёпотом, пытаясь подобрать хоть какие-то слова, чтобы наконец прервать неловкую тишину. — Очевидно, — Тревожность сдвинула брови и подтянула ноги к груди, обняв колени. Она снова тихо всхлипнула, потерев глаза рукавом сорочки. — Мы же хорошо подготовлены к завтрашней работе. — О, да. — И всё равно глаз не сомкнуть. Тревожность в ответ лишь фыркнула, скривившись в нервной улыбке. — Да у меня вроде даже сначала получилось… — пробормотала она, уткнувшись в колени и уставившись куда-то в пустоту. — Но… — Кошмары? — осторожно предположил Страх. Она снова подняла на него мрачный взгляд. — Да… У тебя тоже? — Постоянно, на самом деле… Я, в каком-то смысле, уже свыкся с ними. Но меньше головной боли от этого не становится. — Тоже каждую ночь? Страх закусил губу, думая. — Не совсем, хоть и часто. Думаю… они мне помогают, — он мотнул головой, обводя взглядом свой закуток. Тревожность проследила за его взглядом, будто пытаясь разглядеть что-то невидимое, и он понял, что слова требуют уточнения. — Я имею в виду ночники, перегородку, вот это вот всё. Окружение имеет значение. Я думаю. Я надеюсь. У тебя есть что-то такое? — Не особо, — она задумчиво уставилась на покрытую ночниками стену. — Просто не думала, что безделушки могут как-то помочь. Страх собрался было возразить, но в последний момент ему в голову пришла идея. И она вроде даже показалась ему неплохой. Лучше продемонстрировать на практике, чем доказывать что-то словами, в конце концов, верно? Он сбросил одеяло с плеч и посмотрел вниз, на своего плюшевого мишку, которого всё это время прижимал к груди. Он был для него как спасательный круг в бушующем море. Унимал инстинктивное желание кого-то обнимать, чтобы почувствовать себя хоть немного защищённым перед беспощадными кошмарами. И выпустить его из рук среди ночи в любой другой момент для него было бы равноценно прыжку в Бездну Забвения. Но только не в этот момент. По какой-то загадочной причине сейчас это казалось гораздо легче. Не тратя лишние секунды на колебания, он с тихим вздохом протянул игрушку Тревожности, уставившись в матрас под собой. Она выпрямилась, явно не ожидая от него такого хода. — Это… — Возьми. Пожалуйста, — буркнул Страх, всё так же не поднимая взгляда. Он наконец снова посмотрел на неё только тогда, когда родной вес пропал с ладони. Потеряв свою психологическую опору, он быстро подтянул к себе обе руки и обнял себя за плечи. Тревожность держала мишку на вытянутой руке, в том же положении, в котором забрала его из рук Страха, видимо, не зная, что ей с ним делать. Страх тоскливо посмотрел на игрушку, изо всех сил борясь с внутренним желанием забрать её назад и никогда больше не выпускать из рук. — Ты… Ты можешь его обнять. — Что это даст?… — она озадаченно сдвинула брови, наконец взяв мишку в обе руки. — Конкретно тебе — не знаю, но меня он успокаивает. Можно сказать, он мой ночной друг, — Страх склонил голову набок. — У него точно нет никаких кошмаров. Может, и тебе поможет. Попробуй. Тревожность ничего не ответила, только задумчиво сжала губы, кивнула и притянула мишку к груди. Где-то минуту она просто сидела в ожидании, будто должно было наступить какое-то магическое действие, но потом просто глубоко вздохнула и прикрыла глаза, снова опустив голову и на этот раз вместо своих колен уткнувшись в макушку медведя. — Это так выматывает, — едва слышно прошептала она. — Сначала весь день на нервах, потому что это твоя работа. А потом ещё всю ночь на нервах, только уже потому что это твоё естество, и ты просто ничего с этим сделать не можешь. А я просто. Хочу. Выспаться. — Вот ты на жизнь жалуешься спустя пару месяцев, а представь, я так уже четырнадцать лет… хехе… — Страх криво улыбнулся, но Тревожность тут же подняла голову и одарила его совершенно безрадостным и даже немного обиженным взглядом, так что он поспешил заткнуть свой поток сознания и нервно почесал затылок, сдвинув набекрень свой ночной колпак. — Но если серьёзно… Да, меня это тоже бесит. Немного. В основном пугает, но и бесит тоже. С другой стороны… — он устало зевнул и встряхнул головой. — С другой стороны, легче живётся со знанием, что теперь есть рядом тот, кто тебя полностью понимает. Мы можем выручать друг друга. — Как именно? — Тревожность уже бессознательно прижала мишку к себе, посмотрев на Страх с вопросом в глазах. — Ну… Все эти годы не было никого, с кем я бог бы об этом поговорить и быть на сто процентов понятым. Может, разве что, Печаль… но у нее другие методы, и опять же — я не хочу её дёргать. А вот появилась… ты, — он развёл руками с лёгкой улыбкой. — Ну и сама понимаешь… Страх с тревожностью — как два сапога пара. И у нас получается есть общая проблема… с которой мы можем совместно бороться? Если ты не против. Надеюсь не против. Но вот, но в общем- — Я поняла, я поняла, — Тревожность тихо усмехнулась, наблюдая за его попытками как-то оправдать свои слова. Но сама она не считала, что ему нужно за что-то оправдываться. — Нет, ты прав. Вдвоём всё же всегда легче, чем одному. Я… Я, на самом деле, давно думала к тебе с этим обратиться. Но… — Но так почему не обратилась раньше? — Я думала, что тебе и своих кошмаров хватает, к чему тебе ещё и мои до кучи. Знаешь. Твои завывания иногда даже через закрытую дверь слышно. Страх уставился на неё удивлённо. Никто никогда не высказывал ему, что он плачет во сне. Точнее, он знал, что это происходит, потому что не раз просыпался с мокрыми глазами, но думал, что это происходит как-то беззвучно, раз никто не встаёт, не расталкивает его и не ворчит, что он мешает спать. Он медленно обвёл взглядом комнату, хотя с его точки не было видно других кроватей. Это было что-то новенькое. Но он не был уверен, стоит ли поднимать эту тему в утренних беседах. Если это было молчаливое проявление солидарности со стороны эмоций, которые, как он думал, в силу своей природы были просто неспособны полноценно понять его ежедневные трудности, то он он был немного ошеломлён, благодарен и самую капельку растроган. Тревожность заметила его удивление и стиснула зубы. — Может, я лишнего сболтнула… — Нет, — Страх всё ещё был глубоко в своих мыслях, поэтому как-то эхом ей ответил, даже не повернув головы. Он встряхнулся, выгоняя себя из этого состояния. — Нет, всё в порядке. Но… нет, ты меня не нагружаешь этим. В конце концов, ты видишь, я и сам проявил инициативу. — И я это очень ценю, спасибо. — Так что продолжим наш, ээ, спонтанный мастер-класс по борьбе с ночными кошмарами, — он потёр подбородок, думая, каким может быть следующий шаг. — О, например, — он протянул руку к стене, к одному из голубых ночников, и выдернул его из розетки, удерживая двумя пальцами. Несмотря на потерю контакта, ночник светиться не перестал, а плавно сменил свой цвет с голубого на сиреневый. — Ночник. Его тоже можешь у себя пристроить. Поможет не бояться темноты… Или, во всяком случае, бояться её чуть меньше, это уж как получится. Такая вот штучка. Тревожность не спешила протягивать руку за ночником. Она всё ещё обеими руками обнимала плюшевого мишку, и, кажется, наконец начала понимать его смысл. Она тихо вздохнула. — А у него есть имя? Страх запнулся: — Ч-что? — У мишки. Имя есть? — её плечи легко задрожали в беззвучном смехе. — Нет, я просто подумала. Бананчик же есть. Хотя, он одушевлённый… но просто что-то пришла такая мысль в голову, не знаю с чего, может это тупо. — Не тупо, — поспешил утешить её Страх. «Ты никогда не говоришь ничего тупого,» — хотел добавить он, но сдержался. — Но… имени нет. Я просто об этом не думал раньше. Но в теории можно придумать. — Можно, — Тревожность начала перебирать пальцами мягкий плюш. — Он хороший. Страх невольно смутился и отвёл взгляд. — С-спасибо… Вдруг Тревожность посмотрела на его руку с заворожённой улыбкой. Он проследил за её глазами и заметил, что ночник его руке уже светился не привычно сиреневым, а отчего-то нежно розовым. Его уставшему до предела сознанию потребовалось несколько неприлично долгих секунд, чтобы понять, что происходит, после чего он испуганно пискнул и выпустил ночник из пальцев так резко, будто тот раскалился. Тревожность издала звук закипающего чайника, изо всех сил пытаясь на рассмеяться в голос, пока Страх в считанные секунды завернулся в одеяло с головой и забился в угол кровати. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Кто же знал… — Эй! Они оба замерли, услышав недовольный шёпот сверху. Тревожность вытаращилась, спрятав плюшевого мишку в рукавах сорочки, а Страх одними только глазами выглянул из кулька одеяла, всё ещё сгорая от стыда. Они оба молча уставились наверх, где с верхнего яруса свесилась недовольная зелёная физиономия Брезгливости. — Я, конечно, всё понимаю, голубки наши, но можно не забывать, что вы тут не одни? Будьте так добры! — Как давно ты проснулась? — перепуганно уточнила Тревожность. — Э-э-э… кажется, с того момента как ты перелетела через всю комнату и с разбегу запрыгнула в кровать Страха. Ты не пёрышко, если что, тряхнуло нормально так. — О боже, срам какой, — Страх опять с головой ушёл под одеяло, зажмурившись как можно сильнее. — Да ладно, не волнуйтесь, я никому не скажу, — Брезливость усмехнулась. — Если, правда, вы никого кроме меня не разбудили. Ребята? — Я тоже никому не скажу, — отозвалась Печаль. — И я за компанию, что уж, — едва сдерживая смех прошептала Радость. — Ой-ой-ой-ой, — Страх укусил себя за руку и отчаянно завыл. — Тихо ты, сейчас ещё ребят во второй комнате разбудишь, и придётся всей толпой от Гнева шкериться, — в голосе Тревожности тоже была слышна ужасная неловкость, потому что она с трудом подбирала слова, нервно смеясь. — Да замолчи, будто не может быть ещё хуже! — прошипел Страх и снова выглянул из-под одеяла. — Теперь я точно заснуть не смогу, кранты нам завтра на экзамене, ой, кранты… — Так, вот это отставить, — в шёпоте Радости слышалась напускная строгость. — Всё, ничего не было, вас никто не слышал, всем всё показалось, угу? — Да, хорошо, — синхронно согласились Брезгливость и Печаль и на несколько секунд повилса оглушающая тишина. — Всем спать, — скомандовала Радость; послышалось шуршание простыней. — Наутро сделаем вид что ничего этого не было. — Да уж, сделаем вид! — чуть более громким шёпотом согласилась с ней Тревожность, сев на колени и отложив мишку в сторону. Потом она перешла на совсем тихий шёпот, обращаясь к Страху: — Но спасибо тебе большое, правда. Мы действительно можем помогать друг другу. Страх, всё ещё завёрнутый в одеяло и походящий из-за того на пучеглазого червяка, попятился назад, но Тревожность бесцеремонно наклонилась вперёд, выпутала его и обняла, крепко прижав к себе. Страх тут же замер и притворился неодушевлённым предметом, вытаращившись в пространство перед собой и пытаясь обработать, что с ним сейчас происходит. Когда Тревожность наконец отпустила его (прошла, вроде, всего пара секунд, но ему казалось, что это была вечность), он совершенно был неспособен что-либо выговорить. Он просто сидел и смотрел на неё, поочерёдно моргая глазами. — Кажется, ты сломался, — пробормотала Тревожность, сдвинув брови, хотя с её лица не исчезала лёгкая улыбка. — Ну ладно, просто постарайся… починить себя до утра. А то всё-таки впереди важный день, а мы тут бардак такой развели, у-ух… Ладно. Она протянула руку и подняла погасший ночник с матраса. В её руках он тут же снова загорелся, на этот раз персиковым цветом. Она с интересом несколько секунд разглядывала его, прежде чем снова зашептать: — Это я возьму с собой, благодарю! А вот этот дружок, — она взяла плюшевого мишку и сунула его в руки Страху; тот просто рефлекторно обхватил его пальцами, всё ещё очевидно находясь где-то в параллельной вселенной. — Пусть останется с тобой. Ночников у тебя много, а он такой один… не хочу забирать у тебя дорогого друга. Она перебралась через перегородку и встала на пол. Страх просто проводил её всё таким же пустым взглядом. Тревожность ждала от него какой-то реакции, но в итоге поняла, что это, похоже, бесполезно. — Хорошо… Я пойду? Да, глупый вопрос, я пойду. Где ж мне ещё… ночевать-то, — она уже сделала несколько шагов в сторону двери второй спальни, когда ещё раз подняла на него неловкий взгляд, который продлился всего пару секунд. — Спокойной ночи. Надеюсь. Надеюсь, сегодня нас не будут никакие кошмары больше мучать. Давай. Всё, — она в последний раз улыбнулась ему, помахала свободной рукой и юркнула за дверь. В комнате наступила мёртвая тишина. Страх прислушался. Он не был уверен, остальные уже спят или просто сохраняют тактичное молчание. В любом случае, его разум сейчас лежал в руинах. Он на автомате покрепче прижал к себе мишку, забрался обратно под одеяло, лёг на спину и уставился наверх. Медленно перевёл взгляд на стену с ночниками. Вытащил левую руку из-под одеяла и осторожно коснулся одного из ночников. Тот послушно сменил цвет с голубого на сиреневый. Страх смотрел на него с минуту, сосредоточенно сдвинув брови, в конце концов издал тихое «мда», цокнул языком и резко натянул одеяло до самой макушки. В эту ночь ему таки удалось провалиться в блаженную пустоту до самого утра.