Во лжи и страхе

      Юго качает ногами, тихо напевая себе что-то под нос на неизвестном никому языке. Коклин внимательно наблюдает за ним, но не вмешивается, прекрасно зная нрав своего маленького друга. Пугливый, замкнутый, тихий и самое главное - немой по собственной воле. Мальчику уже четыре года.        Коклин помнит, как его впервые принесли в башню. Маленький свёрток на руках Оропо, тихий, улыбчивый, резко контрастирующий с угрюмыми лицами в этом месте. Ороро прижимал ребёнка к себе, но он не выглядел счастливым, наоборот, злым, раздраженным, разочарованным и печальным. Эхо же лишь сочувственно улыбалась ему, поглядывая на ребенка, каждый раз удивляясь, когда он тянул к ней свои ручки и хохотал, пока Оропо ревниво, что само по себе абсурдно, не передал его ошарашенной Токсин, что тут же принялась вопить, но было уже поздно, ведь Оропо схватил Эхо и убежал, словно опасаясь, что ребенок отберет ее у него, но это же бред! Токсин брезгливо подкинула ребёнка в воздух, хохоча как сумасшедшая, и лишь Пу кинулся его спасать, аккуратно поймав младенца, да прижав к себе, начав тут же его укачивать, ожидая, что ребенок будет орать и плакать, но тот лишь громко захохотал, притягивая руку к шокированной Токсин, да улыбаясь ей, словно она не пыталась его только что убить, а лишь развлекала. Поначалу она гневно топнула ногой, принявшись браниться на младенца, младенца! И Коклин впервые за столетия искренне начала сомневаться в благоразумности своей своеобразной семьи, ведь один ревнует к младенцу, а другая бранит! Но дальше было хуже. Токсин выхватила клинок, толкая Пу и ловко забирая у него ребёнка, приставляя клинок к его горлу, а после делая маленький надрез на его ладошке, ожидая, что ребёнок заплачет от боли, но тот не только не стал рыдать, а схватился рукой за клинок, сжимая его своей пухлой детской ручкой, даже не обращая внимания на то, что он разрезал свою руку. Она задумчиво уставилась на ребенка, но никто не решался к ней подойти, опасаясь, что она и вовсе убьёт его. Но когда малыш разжал клинок, то его ладошка была абсолютно цела, а сам он все также улыбался. Тут то на лице Токсин появилась широкая улыбка, но не язвительная, а радостная и искренняя, и это не предвещало ничего хорошего. И, поскольку никто не решался вмешаться, это сделала Коклин. Пока Токсин была отвлечена на ребенка, озамодас подошла к ней со спины, несколькими ловкими движениями нанося на нее руны, и тут же комнату заполонил голубой туман. Когда он развеялся вместо Токсин на полу сидел ошарашенный тофу, а самой Коклин с младенцем и вовсе не было!       С тех пор Коклин и начала заботиться об этом ребёнке. Многие в Братстве считали, что она сама не более чем неразумный ребенок, способный лишь играть и не знающий ответственности, но правда была в том, что таковыми являлись они, но не она. Разве что представление об игрушках было разное. Коклин уже было не одно тысячелетие, и есть мало чего, чему она не научилась за всю жизнь. Она старше все в братстве, некоторых - вместе взятых. И она уж точно могла позаботиться о ребёнке, и куда лучше, чем они. Так оно и было. Коклин заботилась о малыше несколько дней подряд, кормя его, переодевая, развлекая, укладывая спать. Лишь спустя четыре дня ее навестила Эхо, которая попыталась забрать ребенка, но так и не смогла. Коклин часто идет на уступки, в конце концов, младшим надо уступать, но многие в братстве, должна она признать, не знают что такое уважение к старшим. Пришлось научить. Она не отдала ребенка, поэтому Эхо, тяжело вздохнув, была вынуждена оставить его с ней, впрочем, она и не особо пыталась его забрать, ведь было ясно, что никто кроме нее и Коклин не сможет позаботиться о ребенке. И даже она сама была не лучшей кандидатурой, ведь не имела опыта с детьми от слова совсем. В итоге Эхо показала Коклин участок башни, который они с Оропо решили отвести для малыша. Там была кухня, ванная, спальня и центральная комната с мягким диваном и игрушками, явно выбранными Эхо. Несмотря на то, что ребенка поселили на этаже Оропо, самого его там видно не было. Но Коклин это не особо беспокоило. Так она и стала заботиться об этом ребёнке. Эхо же, немного замявшись, всё же рассказала кое-что. Ребенка звали Юго, и он был Элиатропом. В молодости Коклин слышала об Элиатропах. Храмы и постройки этого древнего народа в те времена находили относительно часто, но никогда это не было что-то важное. И имя Юго ей было знакомо. Одно время в народе ходила молва, что так звали короля вымершей расы, но все эти слухи, строения и любая информация - пропали ещё до создания часов кселора, до кукол Садида, до мира двенадцати, так и оставшись на заре мира десяти, забытые всеми, но не ей. Она всегда хотела узнать что-то о таинственной расе. Раскопки и сбор информации были увлекательным делом. Но ей быстро наскучило и она нашла себе другое развлечение. Позже она слышала и об элиотропах, даже познакомилась с одним, узнала об их быте, традициях, вере. Она никогда не рассказывала об этом Оропо. Не считала нужным. Он не спрашивал, она не говорила. Но Эхо продолжила свою исповедь, и быстро выпалила один занятный нюанс. Этот младенец не только король исчезнувшей расы, но и божество, создавшее элиотропов. Коклин лишь кивнула, делая вид, что не понимает и не знает ничего. Но теперь реакция Оропо была объяснима. Многие в братстве хотели встретить своих божественных родителей, да высказать им в лицо всё. Мало кому выпадала такая возможность. Многие тут ненавидели их слепо, даже никогда не встречая. У нее была причина. Она знала отца, видела его бездействие. Тем не менее в случае Оропо все было иначе. Его бог оказался лишь младенцем, брошенным в этом мире без родни и учителей с огромной силой и историей за спиной.       Следующий год прошёл мирно и тихо. Оропо почти не появлялся на людях, и никогда не подходил к ребенку за исключением одного раза. Тогда Коклин, проснувшись посреди ночи, увидела, как Оропо задумчиво смотрит на ребенка, а в глазах его блестит вакфу. Недолго думая она кинула в спину Элиатропа зелье, а уж после спокойно выкинула маленького злого тофу из комнаты, напоследок легонько пнув его, успокаивая себя тем, что это был не настоящий тофу, а Оропо. Юго рос забавным и улыбчивым ребёнком, постоянно смеялся и опережал время. Он начал ходить и говорить уже в восемь месяцев, и с тех пор у Коклин прибавилось веселья и хлопот. Мальчик с радостью бегал с ней, играл в игрушки и помогал ей заботиться о животных как мог. Он кидал им поесть, гладил боу мяу, бегал с боу тяф, пытался успокоить расстроенных чем-то зверюшек и был незаменимым другом и помощником. Но потом случился переломный момент. Оропо явился к ней вместе с Эхо, без объяснений забирая ребёнка, а когда Коклин попыталась его остановить, устроил скандал, показав ту сторону, о существовании которой она и не подозревала.       — Ты забыла, чем мы тут занимаемся?! — кричал он, гневно двигаясь в ее сторону, от чего перепуганная Коклин сжалась в комок, отходя все дальше. — Он такое же божество, как и они! Он - главное зло! Посмотри что он со мной сделала! Он заслуживает страданий! — кричал Оропо, подойдя вплотную к Коклин, и та, не выдержав, всхлипнула, смотря на него глазами полными обиды и ненависти.       — Знаешь кто хуже богов? — произнесла она дрожащим, но уверенным голосом, смотря Оропо прямо в глаза. — Тот, кто является падалью, но возомнил себя богом и судьёй. Ты сдохнешь, но после смерти тебя не будет ждать инкарнам или экстернам, лишь абсолютное ничего, потому что ты не заслуживаешь второго шанса, — слова уверенные, непоколебимые, и Оропо отскакивает от нее как ошпаренный, еще и выглядя обиженным, когда это он явился к ней, отнял ребёнка, о котором она заботилась год, а после сказал, что собирается пытать его и проучить, когда на деле он лишь маленький годовалый ребёнок, хнычущий на руках у Эхо, беспомощно притягивающий руки к Коклин. — Ты монстр, раз не щадишь даже ребёнка, — продолжала она, выпячивая грудь, да теперь загоняя его в угол. — Знаешь, чем ты отличаешься от богов? Всего двумя вещами. Ты лишь грязь под их ногами, и тебе никогда не достигнуть их, а во-вторых, боги умеют проявлять милосердие и прощать, они умеют любить и помогать, пусть делают это крайне редко. Ты не умеешь, — Оропо с силой бьёт Коклин кулаком в лицо, тяжело дыша, но та даже не пискает от боли, и не обращает внимание на кровь и синяк, который будет утром у нее на лице, она лишь смотрит ему прямо в глаза, но Оропо разворачивается и уходит, забирая с собой Эхо и Юго, и Коклин понимает, что ничего не может с этим поделать, и вновь она беспомощная маленькая девочка, у которой забирают всех ее животных, оставляя её одну рыдать по ним, с горечью понимая, что она ничего не может сделать, вот только прошло уже более тысячи лет, и она находится там, где ей обещали, что такое больше никогда не повторится, что никто больше не отнимет невинные жизни, не оставит ее избитую рыдать от бессилия, и по иронии судьбы тем, кто вновь сделал с ней это, оказался человек, на протяжении столетий обещающий, что это никогда более не повторится.       Спустя несколько дней Эхо зашла к подавленной Коклин, которая судорожно всхлипывала, прижимая к себе детскую игрушку в виде тофу. Энирипса, не говоря ни слова, положила рядом с ней спящего ребёнка, неправильно бледного, скрюченного, беспокойного даже во сне. Коклин тут же бросилась к нему, прижимая к себе, пока Эхо отводила взгляд, пытаясь спрятать дрожащие руки. От угрызений совести? Вряд ли, за Эхо числились куда более серьёзные преступления. Руки её дрожали от страха, но из-за чего? Не успела Коклин опомниться, как Эхо уже исчезла.       С тех пор это повторялось регулярно, и она не могла ничего поделать. Коклин пыталась достучаться и до других членов братства, но никто не желал её слушать. Токсин лишь смеялась, бранясь, да дразня, сетуя, мол, не отними она тогда у нее ребенка, может он бы и не страдал теперь. Кали была равнодушна, игнорируя всё. Харебург был сумасшедшим и не на самом лучшем счету, Бамп лишь пожимал плечами, отмахиваясь, более увлеченный своими трусами. Арпагон, присоединившаяся к братству совсем недавно, посылала сочувственные взгляды, но не вмешивалась, боясь потерять место, ведь совесть ничто для энутрофа, когда на горизонте есть выгода. Датура лишь пожимала плечами, уходя в себя. И только Пу был за неё. Он ходил к Оропо и Эхо, пытался уговорить их оставить ребенка в покое, а после, не получив желанный ответ, решил сменить тактику. Он начал настаивать на том, чтобы малыш присоединился к их братству, ведь он такой же, как они. Брошенный своими богами-родителями, он мог бы стать заменой для великого дракона или богини. Идею Пу не оценили, поэтому его быстро отправили куда подальше, якобы на важное задание. Коклин осталась одна, всё больше впадая в отчаяние. Никто из братства её не слушал, а ее маленького друга пытали и кто его знает что еще делали!       Так и прошло еще три года. От весёлого и яркого мальчишки не осталось и следа. Уже спустя месяц таких пыток он почти перестал говорить, а к четырём годам и вовсе замолчал, лишь изредка напевая или шепча что-то на столь древнем языке, что сама Коклин его не знает. Он стал редко улыбаться, стал опасаться людей, обходя всех кроме Коклин, и, иногда, Пу, но больше всего поражало еще кое-что. Зеркала. Малыш начал опасаться зеркал и отражения в целом. Он обходил стороной все предметы, в которых мог увидеть себя. Однажды Коклин попыталась спросить, почему он боится. Юго лишь ушёл. Спустя пол часа он вернулся, робко протягивая ей рисунок. На рисунке, без сомнений, был изображен он, Оропо, а вокруг них огромное количество зеркал, в каждом из которых были видны мужчины, юноши и дети, и все похожие между собой, одинаковые, сказала бы Коклин. Один и тот же человек, просто в разные периоды своей жизни и при разных обстоятельствах. Больше она не спрашивала, теперь помогая Юго избегать зеркал.