Мы были призраками/We Were Ghosts

      Гермионе Грейнджер пришлось вновь вернуться в Школу чародейства и волшебства, чтобы завершить своё обучение на седьмом курсе. Война позади, но её след, казалось, остался навсегда — как невидимый шрам. Мрачные коридоры, где ещё недавно звенела тишина, теперь заполнились мягким, жемчужным сиянием призраков. Многие из них облачены в полосатые галстуки, некоторые — в косички, но эфемерное существование заблудших душ пустило корни в стенах, где их настигла смерть.       В общежитиях и гостиных обитают студенты, которых миновала подобная участь. Второкурсники, овладевшие заклинаниями, но не обладающие навыками трансфигурации. Пятикурсники, знающие о Тёмной магии больше, чем о чарах. Третьекурсники, чьи ночи проходят в страхе и бессоннице. Четверокурсники, чей взгляд суров, сердит и пуст. Шестикурсники, которым предстоит вновь сдавать С.О.В. И семикурсники, чей класс сократился вдвое, учитывая восьмикурсников, восполняющих поредевшие ряды.       В недрах подземелий, где время словно остановилось, неизменно обитает профессор зельеварения.       Его облик изменился: он стал бледнее, чем прежде, и передвигается стремительно, с высокомерной ухмылкой на лице. Высокий воротник скрывает часть его горла, поражённого после укуса змеи. Его голос, как и прежде, полон стали, а движения порой медлительны, но остроумие и сарказм остры, как никогда.       По всей территории школы блуждают странствующие бесплотные призраки: как живые, так и мёртвые…

***

      Несколько учеников восьмого курса оказались в весьма непростом положении. Им по восемнадцать-девятнадцать лет, и они уже давно достигли своего совершеннолетия. Дети стали взрослыми не только в силу возраста, но и благодаря пережитому опыту.       Дин Томас не понаслышке знает, каково это: спасаться бегством, терять товарищей, испытывать холод, голод и отчаяние.       Джастин Финч-Флетчли ощутил на собственном опыте, каково это, когда твои родители не в силах понять, что с тобой происходит, когда есть только единственный выход — бежать из страны или умереть.       Терри Бут испытал, что значит держать на руках умирающих детей и вынужденно оставлять их остывающие тела на промозглой земле, чтобы бежать, спасая свою жизнь.       Лайза Турпин знает, каково это, терять друзей: одни хладнокровно пытали её, другие же погибли, борясь за её права.       И Гермиона Грейнджер знает всё это. Ей знакомо ощущение пустоты, когда победа достаётся слишком дорогой ценой. Она знает, как сны шепчут, что война никогда не закончится. Она знает, что радость к жизни, её яркость, кажется, больше никогда не поселится в её груди.       Она знает, что значит быть призраком.       Когда новоявленная директриса обращается к ним в своём круглом кабинете, они смотрят на неё утомлёнными глазами. Каждый из них вызывает уважение — они сражались, они победили, они проиграли. С ними нельзя обращаться как с обычными студентами — они таковыми уже никогда не будут.       Восьмикурсникам выделили отдельные апартаменты, чтобы скрыть от посторонних глаз следы пережитого ими кошмара. Дин Томас складирует еду у себя в комнате, Лайза Турпин кричит во сне, а Терри Бут просыпается по десять раз за ночь, чтобы вновь вымыть руки.       Они посещают занятия вместе со всем факультетом, но предпочитают сидеть на задних рядах. А ещё с понимаем помогают учителям в составлении планов и изредка, в некоторых случаях, в преподавании у младших курсов, чтобы те не чувствовали себя вновь попавшими в ловушку. Дин всегда был хорош в трансфигурации, и МакГонагалл взяла его к себе в подмогу. Лайзу приняла профессор Вектор, Терри — Флитвик, а Джастина — Спраут.       А Гермиона Грейнджер, к всеобщему удивлению, сама вызвалась в помощники к профессору Снейпу.

***

      — Спасибо, что согласились работать со мной, профессор Снейп, — тихо произносит Гермиона, садясь перед его столом.       Он смотрит на неё ледяным взглядом, словно пытаясь проникнуть в её мысли.       — Зачем вам это? Из жалости? Стыда? Чувства вины?       Гермиона смотрит на мужчину с ясным выражением лица:       — Меня интересует зельеварение, профессор.       — Причина? — прямо спрашивает он. — Вы никогда не имели особого таланта к этой области.       — Вот и причина, — отвечает девушка. — Я никогда не хотела отступать от правил. Но сейчас я… я чувствую, что готова учиться.       Снейп одаривает её насмешливым взглядом:       — И теперь мысль о нарушении правил больше вас не пугает?       — Я ограбила Гринготтс, — язвительно подмечает Гермиона. — Школьные учебники меня больше не пугают.

***

      Только через три месяца он позволяет провести ей свой первый урок. Три месяца угроз, чётких инструкций и скудной похвалы (оскорбления, которых она ожидала, почему-то так и не коснулись её ушей). Три месяца Гермиона вкалывала как проклятая, а Снейп едва ли позволил продемонстрировать первокурсникам, как варить пасту от ожогов.       Если быть честной, первогодки разбивают ей сердце. Магглорождённые, чьё вступление в прекрасный ужасный мир магии омрачилось отголосками войны. Полукровки, видевшие, как их родители ссорились из-за вещей, и понимающие суть лишь наполовину. Они слушали радио, где магглов, таких же, как мать или отец, называли «никчёмными» или «животными». Будто они годами ждали поступления в Хогвартс только ради того, чтобы в будущем он оказался разрушен. И чистокровные, которые точно знали историю того, почему всё это произошло, но так и не понимали до конца всех причин.       Гермиона, проводя лекцию перед ученикам, сидящими за партами, попутно наклоняется к исходящему от кипящего котла пару. Снейп, стоящий позади неё, пристально следит за каждым её движением, словно ястреб, не упуская ни малейшей детали.       Завершив лекцию, Гермиона задаёт вопросы классу и отвечает на их — обстоятельно и кратко.       В то время как первокурсники один за другим покидают класс, направляясь на обед, она подходит к столу профессора Снейпа. Обычно Гермиона предпочитает обедать на кухне, поскольку в Большом зале она не всегда чувствует себя уютно. И иногда к ней присоединяются Лайза или Дин.       — Хорошая работа, — звучит серьёзный и неожиданный голос.       От этой сдержанной похвалы в её груди что-то сжимается. Странное ощущение.       — Благодарю вас, — наконец, произносит она.       Снейп в ответ лишь едва заметно кивает:       — На следующем занятии мы оба будем следить за тем, чтобы всё было исполнено надлежащим образом. Если у вас есть время, разлейте пасту от ожогов по бутылкам и отправьте её в больничное крыло.

***

      В середине ноября Гермиона переходит на вторую ступень своего обучения, и Снейп уже вполне доверяет её способностям, чтобы позволить себе, сидя за своим рабочим столом, оценивать школьные работы, пока она занята приготовлением зелий.       В первый день декабря она проходит мимо третьекурсников, ловко избегая несколько потенциально опасных ситуаций, которые в лучшем случае могли бы стать взрывоопасными, а в худшем — смертельными.       Четвёртый курс отклонился от привычного распорядка.       — Мисс Грейнджер, — обратился профессор, не отрываясь от проверки эссе, — прошу вас ознакомиться с этой книгой. — Он передаёт ей через стол свой личный экземпляр. — Ожидаю, что он будет возвращён в том же виде, в каком я его вам передал. Как закончите, жду вас в своём кабинете.       Девушка нежно берёт книгу и прижимает её к груди, вместо того чтобы положить в сумку.       — Да, сэр.

***

      Не в силах сомкнуть глаз, Гермиона погружается в чтение фолианта, одолженного ей профессором. «Проект Мира» — захватывающее исследование, в котором подробно описываются испытания, проведённые учёным в процессе разработки зелья. Она с наслаждением проводит за чтением раннее утро, сердце её покорено человеком, который семнадцать лет трудился над тем, чтобы подарить людям мир во флаконе.       Когда она, наконец, захлопывает твёрдый переплёт, солнце только начинает робко выглядывать из-за кромки Запретного леса. Оно ярко сверкает на заснеженной земле и покрытом льдом озере. Гермиона выскальзывает из постели, бесшумно одевается и покидает тепло своей комнаты, чтобы отправиться в холодные подземелья.       В пустых коридорах раздаётся гулкое эхо от стука в дверь. Едва забрезжил рассвет, Гермиона на мгновение задаётся вопросом, пробудился ли он, но уже в следующий миг раздаётся его резкий голос, приглашающий её войти.       Профессор Снейп, окидывая девушку взглядом, вопросительно вскидывает бровь:       — Я едва успел отдать вам её вчера днём.       Гермиона, осознавая, что тёмные круги под глазами выдают её состояние, всё же отвечает:       — Не могла уснуть.       Он никак не комментирует услышанное и не акцентирует внимание на синяках под глазами. Вместо этого он небрежно указывает на стул перед его столом.       — А всё ваша мыслительная деятельность, мисс Грейнджер.

***

      Теперь это становится их обыденной рутиной. Каждый день он преподносит ей книгу, посвящённую искусству зельеварения, которая будет полезна ей как при практической работе, так и при изучении теоретических аспектов на лекциях . Она поглощает текст с ненасытной жаждой. Что, впрочем, не идёт ей на пользу, поскольку сон и прежде был нечастым, и остаётся таким же.       С наступлением зимних каникул замок почти пустеет, но книги всё не кончаются. Снейп вручает их с бесстрастным взглядом, холодными руками и строгим предупреждением, чтобы внешний вид всегда оставался безупречным. Прижимая трактат к груди, она покорно соглашается и удаляется. Иногда, не успев дойти до спальни или библиотеки, которая находится ближе, но едва ли, она уже бросает заинтересованный взгляд на заголовок и, по возможности, открывает первую главу. Однажды староста застаёт её неподвижную фигуру, уткнувшуюся носом в книгу. На вопрос, всё ли в порядке, Гермиона молча кивает, продолжая погружаться в мир, скрытый за завесой страниц.       Старосту ничуть не смущает столь необычное поведение. Весь восьмой курс в той или иной степени проявляет странности.

***

      В преддверии Рождества, после праздничного ужина, Гермиона возвращалась в кабинет профессора Снейпа. Её внимание привлекла последняя книга, оказавшийся особенно увлекательной. Это были исследовательские заметки женщины, которая открыла возможность трансфигурации зелий. Она была гениальным зельеваром, но трагически погибла, когда один из её экспериментов вышел из-под контроля. С той поры никто не пытался привнести трансфигурацию в столь скурпулёзную науку.       Снейп отворяет дверь и хмурится — без привычного сюртука, впрочем как и мантии. На нём одета лишь белая рубашка и тёмные брюки, защищающие от декабрьского холода.       — Сегодня праздник, мисс Грейнджер. Разве вы не должны праздновать?       — А что тут праздновать?       В его глазах начинает мерцать злость:       — Например, то, что вы живы.       Гермиона непроизвольно вздрагивает:       — Позвольте мне выразиться иначе: с кем праздновать?       Это высказывание смягчает его и без того сердитый взгляд.       — Проходите.       Небрежным жестом мужчина приглашает её присесть. Его стол, как ни странно, освобождён от беспорядка, и на нём нет ничего, кроме свечи, пыльной бутылки и хрустального бокала. Взгляд девушки слишком долго задерживается на бутылке с алкоголем, и это не остаётся не замеченным. Мужчина усмехается:       — Не желаете?       — Было бы замечательно, — произносит она, встречаясь с антрацитовым взглядом. Снейп никак не реагирует, лишь касается палочкой бокала, создавая его точную копию.       Он наполняет оба бокала янтарной жидкостью. Поднимать хрусталь ей приходится рукой, которая дрожит меньше всего.       С кривой улыбкой на лице мужчина протягивает бокал в её сторону, небрежно соприкасаясь с ним хрустальными краями.       — Счастливого, блядь, Рождества, — он бормочет нечто вроде тоста и осушает содержимое стакана.       Гермиона следует его примеру. Жидкость обжигает, нещадно согревая горло и желудок. И стоит ей поставить стакан на стол, как Снейп вновь наполняет его. До неё постепенно начинает доходить, что это далеко не первая порция, которую он пьёт.       Он поднимает свой вновь наполненный бокал, ожидая её. Теперь настаёт очередь Гермионы произносить тост:       — За то, чтобы пережить эту чёртову войну.       Они чокаются, а затем осушают их одним махом.       После этого очередной тост уже излишен. Снейп некоторое время пристально смотрит на неё, не говоря ни слова.       — Почему вы здесь, мисс Грейнджер?       — Большинство учителей теперь зовут меня по имени, — между делом говорит она. В голове кружит приятная лёгкость. — Может, и вы попробуете?       — Почему вы здесь, Гермиона? — когда Снейп произносит её имя, в его голосе неожиданно исчезают резкие интонации.       Внезапно Гермиона ощущает в животе резкий толчок. Неожиданно. Она, задумавшись, наклоняет голову набок и медленно отвечает:       — Полагаю, чтобы вернуть вашу книгу.       — И вылакать мой коньяк? — его полуулыбка, больше похожая на гримасу, чем на ухмылку, кажется ей кривоватой.       Гермиона опускает взгляд:       — Человеческий контакт есть человеческий контакт.       Снейп делает очередной глоток из бокала.       — Можно ли меня считать человеком? Почти уверен, что я призрак.       Ноги едва заметно дрожат под тяжестью тела, но она, обойдя стол, приближается к мужчине и, прислонившись к нему, складывает руки на груди.       Грубая и тёплая ладонь скользит вверх по бедру, проникая под юбку. Это движение завершается слишком рано, но недостаточно быстро. Она ощущает мозоли и следы от ожогов. Большой палец поднимается и скользит вниз. Хочется смежить веки, но его чёрные, бездонные зрачки приковывают к себе взгляд — суровый и хищный.       — Мягкая, — шепчет он, не покидая своего места. — Тёплая.       Она протягивает руку и касается его щеки:       — Человек.       Рука резко соскальзывает, оставляя после себя ощущение холода. Северус, поднимаясь с места, возвышается над ней, словно тёмная фигура. Та же рука, что прежде касалась её бедра, теперь нежно касается щеки, а большой палец скользит по коже из стороны в сторону…       В этом поцелуе нет и намёка на учтивость или нежность — он груб и страстен, как и сам его инициатор. Снейп буквально вдавливает Гермиону в стол, накрывая её губы своими, и прижимается к ней всем телом. Гермиона понимает, что должна закричать или оттолкнуть его, но тепло, исходящее от этого поцелуя, — это то, чего она так жаждала, а сам поцелуй — то, в чём она нуждалась, даже не осознавая этого.       Гермиона льнёт к его губам, их языки сплетаются в неистовом танце. Поцелуй пропитан отчаянной печалью, она чувствует, как он изо всех сил пытается удержать мечту, которая вот-вот испарится в его объятиях. Эти чувства ей знакомы.       Вкус Северуса Снейпа можно сравнить с терпким коньяком: он резкий и обжигающий. Он прерывает поцелуй, уткнувшись лицом в ложбинку между её плечом и шеей. Его мощное тело сжимает её так, будто она — единственная опора в этом мире. Её маленькая грудь прижимается к его твёрдой груди, а его бёдра упираются в её живот.       Гермиона понимает, что каждого человека в той или иной степени преследуют призраки прошлого.

***

      Воспоминания о поцелуе и жарких объятиях надолго отпечатываются в её памяти, каждый раз при виде его предательски всплывая наружу. Когда он ведёт уроки, угрожающе проносится по коридорам, обедает в Большом зале — каждый раз, когда взор улавливает тёмную фигуру, она думает о нём: неподвижном и прижатом к её телу.       С того раза ни один из них не вспоминал тот инцидент. Гермиона по-прежнему одалживает у него книги, а затем взапой их с ним обсуждает. Жизнь продолжается.       В замок приходит весна, а вместе с ней воспоминания о битве и сражениях.       В годовщину битвы за Хогвартс устраивают поминальный бал, и Гермиона, как одна из Золотого трио, конечно, на него приглашена. Так же как МакГонагалл, Флитвик и Снейп.       Они встречаются в кабинете директрисы, облачённые в праздничные наряды. Цвета морской волны мантия плотно облегает стройную фигуру слегка взволнованной Гермионы. Взгляд Снейпа жадно скользит по её телу, постепенно поднимаясь к медовым глазам, отчего у девушки перехватывает дыхание. Спустя мгновение мужчина отворачивается и направляется к камину.       Изумрудное пламя камина болезненно обжигает лицо, пока она не заходит внутрь и окружающая прохлада не приносит облегчения. С её уст вырывается место назначения, и она проносится сквозь языки пламени, пока её не выплёвывает в Министерстве.       Она сидит на краю камина до тех пор, пока сильная рука не помогает с него сойти. Перед ней стоит Снейп: лицо его бесстрастно и не выражает никаких эмоций. И всё же он протягивает ей руку.       — Это только для того, чтобы не составлять компанию Минерве, — бормочет он уголком рта.       С таким же бесстрастным выражением Гермиона принимает его руку:       — Конечно.       Под пальцами ощущается тепло его кожи, а под рёбрами тем временем уже загорается жар наслаждения, истомой растекающийся по телу.       Может, его и не воспитывали джентльменом, но ведёт он себя подобающе всем правилам приличия. Так получается, что и на банкете они сидят рядом друг с другом — Рон справа от Гарри, а Северус слева от неё. Они ожидают прибытия остальных гостей.       Поттер и Уизли торжественно предстают перед присутствующими, и Гермиона, поднявшись со стула, приветствует своих друзей.       Грудь Рона ощущается как знакомая старая надёжность — чем-то напоминает плюшевую игрушку, защищавшую в детстве, а после превратившуюся в комок тряпок, который не хочется выбрасывать из-за хранящихся в нём воспоминаний. От хилого мальчика не осталось и следа. Его тело теперь выглядит крупнее, от него веет одеколоном вперемешку с гордостью.       Гарри же на его фоне меньше и тоньше, но объятия его не менее крепки — в какое-то мгновение Гермиона чувствует, что вот-вот даст волю слезам. Это Гарри Поттер, её лучший друг. Они смогли выжить в самоотверженной борьбе. Её друзья здесь, с ней — целы и невредимы.       Им предстоит ещё многое наверстать. Ребята веселятся, рассказывают занимательные истории из жизни, делятся целями и планами на будущее. Будто всё становится как раньше: ещё до того, как война оставила след на каждом из них. Как только все темы для разговоров кончаются, Гермиона погружается в беседу — тихую беседу — с мужчиной, сидящим слева от неё.       Он забавляет её своим остроумием и сарказмом, проходясь почти по всем, кто сидит с ними за столом. Говорит Снейп вполголоса, и слышит его только она. Это заставляет чувствовать себя особенной и помогает расслабиться в его компании: она даже вставляет несколько колкостей в его адрес.       После ужина приходит время для танцев, которых Гермиона слегка страшится. Пригласит ли он её? Конечно, нет. Он же Северус Снейп, он не танцует.       Вот только когда столы сдвигаются вдоль стен, освобождая место для танцевального искусства, пара встаёт рядом друг с другом. Снейп смотрит на неё, наклонив голову, и уже было приоткрывает рот, чтобы что-то сказать… Как вдруг кто-то касается её плеча, и Гермиона испуганно оборачивается.       Это Гарри. На его лице — овечья улыбка.       — Они хотят, чтобы мы открыли этот вечер, — говорит он с сожалением. — Ты же знаешь, как много значения они всему этому придают.       Гермиона оборачивается, чтобы взглянуть на Снейпа, но тот уже исчез. Вернув взгляд к другу, она натянуто улыбается, скрывая разочарование:       — Конечно.       Танец беспрерывно кружит девушку в объятиях Гарри, затем Рона, Невилла. Джордж, Билл, Перси, Кингсли. Снова Гарри, снова Рон. Перерыв — Джордж, затем Невилл.       Тяжело дыша, она отступает, прислонившись спиной к стене — холодной, твёрдой. Перед глазами кружатся счастливые пары на танцполе, радуясь тому, что — живы. Они — брызги цвета, радостного, живого цвета, но она чувствует себя опустошённой.       Бывают дни, когда ощущать себя живой становится непосильной ношей.       Бывают дни, когда она вообще не чувствует себя живой.       Бывают дни, когда Гермиона почти уверена, что она — одна из призраков Хогвартса, бесцельно бродящих по коридорам и не подозревающих о своей смерти.       За завесой мрачной рефлексии она и не замечает, как к ней приближается мужчина и предлагает выпить. Гермиона с благодарностью принимает бокал и откидывает голову, чтобы влить в себя последние капли шампанского. И тут же чувствует мгновенное головокружение.       Снейп смотрит на неё тёмными глазами:       — Последний танец, мисс Грейнджер?       Гермиона хитро приподнимает бровь:       — Только если вы вспомните моё имя.       — Гермиона, — его дыхание тяжелеет в самом начале, поднимается и переливается на последних слогах её имени. Она вздёргивает подбородок, принимая происходящее.       Не в силах отказать Гермиона аккуратно скользит мягкой ладошкой в его руку, возвращаясь на танцпол. Музыка застывает в тишине и снова возрождается волшебным звучанием.       И они идут вперёд. Он ведёт элегантно, безупречно. Следовать за ним так же легко, как дышать. Рука на талии тёплая и уверенная, а держащая её ладонь посылает искры в область живота.       — Тебе нравится вечер, Гермиона? — его голос низкий, грубый.       В ответ она одаривает его нежной улыбкой:       — Да, мне нравится. А вам, профессор?       Его брови хмурятся, а губы вытягиваются в тонкую полоску:       — Мы не в Хогвартсе. Можешь называть меня по имени.       — Ну что ж. Вам нравится вечер, Северус?       Танец и её голос побуждают сократить мучительную дистанцию. Он прижимает девушку так, что они оказываются вплотную друг к другу.       — Очень нравится, — шепчет он, а затем снова отпускает её на положенное расстояние.       Танец кончается слишком быстро. Северус слегка склоняет голову и проводит большим пальцем по тыльной стороне изящной руки.       — До следующего раза, Гермиона.

***

      Восьмой год обучения почти подходил к концу. Некоторые призраки студентов бесследно исчезли. Медленно, но верно они растворились, перейдя черту потустороннего мира.       Оставшиеся же решили, что время для них ещё не пришло.       Встречи с Мастером зелий становились всё реже, поскольку Гермиона углубилась в подготовку к зачётам по Ж.А.Б.А. Но тем не менее, по крайней мере раз в неделю, она спускалась в холодные подземелья, чтобы обсудить книги, которые так и не перестала у него одалживать.       На этих встречах она обычно пила чай.       Иногда они сопровождались долгими, обжигающими взглядами.       Удивительно, но эти короткие встречи открыли абсолютно другой, доселе неведомый Гермионе мир. Она никогда не замечала, насколько изящны у Северуса руки, как пронзительны его глаза, как соблазнительны его губы. На уроках она слишком часто задерживала своё внимание на тонких губах, а острота его взгляда заставляла женское сердце биться сильнее.       Как могла, она старалась не пересекаться с ним взглядом. Бешеный ритм её хрупкого органа не располагал к спокойному приготовлению зелий.

***

      До выпускных экзаменов остаётся три недели, и тёплый весенний воздух так и манит студентов выбраться наружу. Их можно обнаружить отдыхающими на берегу озера и наблюдавшими за тем, как щупальца гигантского кальмара пускают рябь по воде. Дети истосковались по свежему воздуху, солнцу и отдыху.       Ученики то и дело отвлекаются от содержимого своих котлов, особенно шестой курс. Зелье оказывается достаточно сложным, особенно на последних этапах — адская борода была ужасно летуча, а её ещё нужно успеть своевременно нейтрализовать.       Предвидя неладное, Гермиона успевает вовремя среагировать и не дать ученику подорвать полкласса смертоносным газом, когда котёл позади неё громко взрывается. Голову пронзает боль — она падает вперёд, ударяясь коленями о каменные плиты, а тело застывает в панике.       Глаза застилает пелена ужаса. Перед внутренним взором мелькают картинки — словно обрывки старой киноленты. Разъедающее плоть беспощадное пламя. Лежащие на земле бездыханные тела́. Беззвучные крики, подобно адскому хору.       Душевная боль притупляет физическую. На поверхности слуха скользит глубокий голос Северуса: он отдаёт приказы, но его тон на удивление неспокоен и напряжён — она отчётливо это улавливает. Панические нотки пробиваются сквозь стальную интонацию. В этом человеке есть что-то близкое, что притягивает к нему неведомой силой.       Тёплая рука касается её лица, убирая запутавшиеся локоны. Мужчина аккуратно приподнимает пальцем веко, теперь она может разглядеть его бледное лицо, но попытки что-либо сказать оказываются тщетными: губы предательски отказываются шевелиться.       — Один из вас, в быстром темпе, мчится в кабинет директора, другой — в больничное крыло, — громко рявкает мужчина. — Сообщите мадам Помфри о случившемся, и что я иду с раненой Грейнджер. Живо!       Она чувствует, как крепкие руки поднимают её вверх и прижимают к твёрдой груди. Исходящая сила стальной хватки дарит успокоение.       — Северус, — шепчет она.       — Помолчи, — шикает на неё он, стремительно летя по коридорам Хогвартса. Быстрый шаг почти превращается в бег. — Неизвестно, как сильно тебе досталось.       В затылке пульсирует тупая боль, веки тяжелеют, а перед глазами стелется мутный туман. Найдя в себе крупицы силы, она всё же натягивает вымученную улыбку:       — Хорошо, я замолчу.       — Уж будь так добра.       Подступающая тьма так и манит источающим умиротворением, в глубине которого таится неизведанная опасность. Покачивающиеся движения Северуса убаюкивают, отчего тело постепенно погружается во тьму.       — Я передумал, — как-то резко говорит Снейп. Стальной голос снова отдаёт нотками паники, хотя её собственная и вовсе отступает. — Говори.       Гермиона пытается разлепить веки.       — О чём?       — Что придёт в голову.       Её язык ощутимо немеет, а темнота теперь кажется блаженной роскошью. Яркий свет причиняет боль. Но Северус нуждается в её голосе, и она выполнит его просьбу.       — Вы прекрасно танцевали. — Его тело напрягается от услышанного. Прижавшись к нему ещё ближе, она отчётливо это ощущает. — Это было так изысканно…       — Практикуешься в комплиментах?       — Не удивляйтесь. Я восхищаюсь красотой там, где её можно отыскать.       И неважно, что его голос до сих пор звучит грубо, сердце Гермионы воспаряет так высоко, что становится всё равно.       — Продолжай говорить. До больничного крыла ещё два этажа, — судя по ровному дыханию, мужчина даже не запыхался, хотя они, кажется, поднимаются по лестнице уже целую вечность.       Гермиона хмурится, думая, что же сказать ещё.       — Я подумала, что вы — призрак. Когда впервые увидела вас…       Некоторое время Северус молчит, словно не сразу понимая, что ему нужно что-то ответить.       — Так и было.       — А сейчас?       — Уже нет.       Это правда. Вначале в нём было что-то холодное, но Гермиона чувствовала, как постепенно оно оттаивает.       — Я знаю.       Голос мадам Помфри спокоен и собран, хоть и по-прежнему сквозит некой резкостью. Она повидала слишком много раненых и окровавленных детей… слишком много, чтобы не иметь права на звучащую в голосе панику. Вырвавшись из тёплых объятий Северуса, что дарили чувство безопасности, Гермиона ловит чувство сожаления.       Распахнув глаза, она видит стоящую фигуру у стены, скрестившую руки на груди. Глаза темнее обычного, а брови всё так же привычно нахмурены.       В груди что-то шевелится, но, не успев понять что, снова отдаётся во власть темноты.

***

      Травма оказывается незначительной. Через несколько часов после случившегося Гермиона уже вовсю бодрствует, а ссадина на голове уже почти не тревожит. Мадам Помфри всё равно приглядывает за ней весь остаток дня и решает оставить девушку на ночь. Гермиона не жалуется. Она отчётливо может распознать панику, а жило это ощущение во всех них. Это будет последний призрак войны, которого постигнет смерть.       После ужина у её кровати толпится несметное количество доброжелателей. Оставшийся восьмой курс заглядывает один за другим — между их глаз залегли морщинки. У них своя тревожность. Даже несмотря на принадлежность к разным факультетам, они все страдают от беспокойства. Просто у каждого она проявляется по-разному.       Джинни с подружками угощают Гермиону шоколадными конфетами и отзывчиво помогают расчёсывать волосы. Луна же отличается от всех, предлагая пробку от сливочного пива.       На прикроватной тумбочке стоит стеклянная ваза с одной единственной розой. Никакой записки, да и появилась она весьма неожиданно. Примерно около часа Гермиона и вовсе её не замечала. В груди снова зарождается странное чувство.       Несчастный шестикурсник, испортивший своё зелье, таки приходит самым последним, и Гермиона гостеприимно хлопает по своей кровати.       — Садись, — она не скажет, что это его вина, потому что это очевидно, но и утешать беднягу, говоря, что всё в порядке, тоже не станет.       — Мне жаль, — бормочет он. — Я не хотел. Больше никогда не смешаю адскую бомбу и молотые перья, обещаю. И… я впервые видел профессора Снейпа в такой ярости.       Гермиона, вздрогнув, слегка морщится:       — На какой срок тебе назначили отработки?       Шестикурсник становится ещё мрачнее.       — Остаток этого года и половину следующего.       — Ну хотя бы больше ты такой ошибки не совершишь, — мягко говорит Гермиона и хлопает его по плечу. — Тебе пора. Скоро начало комендантского часа.       Новость о гневе профессора Снейпа не должна вызывать радостные эмоции.       Но тем не менее, внутри отчего-то становится тепло.

***

      Предстоящая церемония вручения дипломов не представляет собой ничего особенного. Они переплывут озеро, и на этом всё закончится. Гермиона ждёт этого не с таким нетерпением, как хотелось бы. В свой последний день в школе она стоит у большого окна и смотрит в сторону озера.       Отстранившись, она устремляется вниз по движущимся лестницам, одна за другой.       В подземелье царит холод даже в жаркие летние дни. Руки покрываются мурашками, но это не трогает её. Бывало и холоднее.       Он ждёт её, будто так и планировалось.       Мужчина поднимается с места, стоило ей оказаться в дверях кабинета. В тихой комнате раздаётся громкий щелчок: дверь по мановению её палочки оказывается заперта. Из уст Северуса вырывается судорожный вздох. Он склоняет голову, уперев руки в стол.       — Ты уверена? — требовательно спрашивает он.       Её ответ полон уверенности:        — Конечно.       На этот раз он приближается к ней медленно. Пальцы сжимаются вокруг её запястья, а губы касаются тонкой кожи на тыльной стороне ладони.       — Мы должны сделать это как следует.       — Нет, — Гермиона прищуривается и на одном дыхании выпаливает: — Поцелуй меня.       И Северус подчиняется. На этот раз он нежен и осторожен. Их дыхание не источает запах алкоголя — ничего, что может сделать поцелуй неистовым. Его губы легко соприкасаются с её, а рука нежно удерживает затылок. Обвив тонкую талию, он притягивает её ближе, пока миниатюрные ладошки блуждают по спине и шее.       Гермиона не знает, как назвать чувство, поднимающееся глубоко в груди. Расцвет, пробуждение, призвание? Что-то, что она когда-то потеряла, а теперь снова обрела.       Северус, отстранившись, хмурится:       — Почему ты улыбаешься?       В ответ она лишь едва слышно смеётся:       — Потому что мы были призраками.