Ночь. Тишина.

                   Ива склонилась и спит.

      И кажется мне, соловей на ветке...

                                     Это ее душа.

                                Мацуо Басе.

Ночь. Тишина. И молодая девушка одиноко сидит на такой же белоснежной скамье, как и ее лицо. Лунный свет обрамляет кроваво-алые губы и подчеркивает идеально нарисованные угольные стрелки. Волосы уложены в красивую и сложную прическу, главным украшением которой, безусловно, можно назвать канзаши. Длинная шпилька, украшенная с левой стороны тканевыми цветами камелии и металлическими подвесками, чей звук при движении схож с песней колокольчиков, красиво блестит при покрове темноты. На изящных худых ногах традиционная обувь для исполнения танца — деревянные сандалии. Но прежде всего взгляд падает на ее кимоно — настоящий шедевр искусства — тончайший шелк черного цвета, а подол исшит фиолетовыми ирисами с редкими вкраплениями серебристых нитей, хаотично перекликающихся друг с другом, словно чьи-то линии жизни: они то встречались и надолго шли одной дорогой и судьбой, то резко обрывались, идя каждая своим путем без надежды на повторную встречу. Подул прохладный ветер. По саду прошелся тонкий и мелодичный звук. Девушка резко подняла голову, превращая нежную симфонию в неприятный перезвон. Полная луна всё ещё грациозно находилась на бескрайнем небосклоне в полном своём величии. Глубоко вздохнув, как дышат, возможно, лишь герои из древних легенд перед великим боем, она аккуратно встала. С трудом, очень медленно, стала делать крохотные шаги к середине небольшой круглой аллеи. К её личной сцене. Посох остался лежать где-то на холодной плитке около лавки. Мэй крепко держит в руке веер с изображением рыжей лисы. Он лежит правильно, как надо. Ведь для этого она много лет кропотливо и продолжительно находилась в окия, где обучалась самым разным дисциплинам: танцы, пение, игра на музыкальных инструментах, умение изысканно вести разговор — всё это и ещё столько всего, на что она потратила свое детство и юность. Будучи лучшей майко, она не имела право на любую, даже малейшую ошибку. Вдруг она остановилась. Воспоминания окутали всё её тело, лишая возможности идти дальше. События пробегали с удивительной скоростью, словно куча разноцветных картинок: изучение танца с Госпожой Сумико, подготовка к её дебюту, обряд посвящения в гейши, превращение в кицуне и та череда испытаний, что ей пришлось пройти всего в восемнадцать лет. И он. Тот, кто всегда помогал, никогда не бросал и просто был рядом. Тот, кому не нужны были длинные фразы, чтобы она точно знала: он любит её. Находя его цепкий взгляд в толпе людей во время очередного важного мероприятия, Мэй чувствовала себя спокойно. Не было волнения, что прямо сейчас из гущи лиц она увидит лик страшного монстра, который пришел по её и без того израненную душу. Однако вскоре тоска вновь проникала в сердце, поселяясь в укромном месте, откуда девушка не могла её достать. За короткий промежуток на неё навалилась огромная ответственность, а былые мечты пришлось оставить в прошлом. Мэй не хочет лгать себе —неизвестность пугает до дрожи. В постели она долго не может уснуть, пытаясь отогнать непрошенные мысли, страхи нагоняют, а бежать девушка больше не в силах. От бессонницы часто вглядывается в окно, смотря на звездное небо. Она знает, что за ее спиной он тоже не спит. Чувствует, что он также смотрит на эти яркие точки. Иногда Мэй хочет проснуться и понять, что ей просто приснился дурной сон. Но открывает глаза она в своих покоях. Сначала разочаровывается. Потом тут же ощущает крепкую мужскую руку вокруг своей талии. И ей снова становится легче. В последние дни все стало только хуже. Порой Мэй совсем не может дышать, паника завладевает ей полностью, а слезы глухо падают на пол, куда она скатывается, облокачиваясь о стену. Девушка долго сидит так, пока слуги не находят её. Они доводят Мэй до императорской ложе, где Сино-Одори заваривает ей чай из трав, отправленных для неё дедушкой Чонганом. По его словам, они имеют успокоительный эффект, после которых очень хорошо спится. Мэй, не желая обидеть старика, пишет ему записку, что лекарство действует. Хотя она уже не помнит, когда действительно высыпалась. То кошмары прошлого измываются над ней, то бедро ноет. Оно саднило и сейчас, но Мэй принципиально не брала посох. Она хотела очутиться в том беззаботном времени, где её ждала судьба гейши и она танцевала так, что все смотрели на неё с неприкрытым восхищением. Там она была просто девушкой, несшей искусство в этот мир, от которой требовалось не править огромной империей, а всего лишь элегантно и отточено танцевать, развлекая гостей на чайных церемониях увлекательными историями. Мэй помнит, как звучит игра на сямисэне. Вот, она высоко подкидывает веер, потом, делает поворот и... нога подкашивается, неестественно сгибаясь. Острая боль прошлась резкой волной, вызывая крик. Мэй сразу же прикусила щеку, хватаясь за стопу. Поворачивает голову, пытаясь найти веер. Видит перед собой чьи-то ноги. Поднимает взгляд и встречается с такими знакомыми глазами. — Кадзу... — слова застревают в горле, отчего-то смотреть на него становится стыдно. Мужчина молча садится рядом с Мэй, бережно осматривает ногу, стараясь почти не касаться ушиба. Недовольно хмыкает, начинает массажировать голеностоп. Где-то в кустах можно услышать сверчков и шелест листьев. Мэй замечает, что кимоно испачкалось в пыли, но не пытается его отряхнуть, а лишь безмятежно смотрит наверх, глядя на созвездия. Она знала их всего несколько. Девушка думает, что было бы не плохо узнать о столь любимых ею звездах чуть больше. — Пошли спать, красивая, — хриплый голос доносится прямо около уха, непроизвольно вызывая мурашки. Проходит минута. — Похолодало. Он помогает Мэй встать, не спрашивая, берет на руки и идет в их спальню. Девушка замечает тихий треск огня и две чашки с зеленым чаем. Кадзу нежно усаживает Мэй на мягкую подушку, сам упускаясь на соседнюю. Берет её за руку, поглаживая кисть грубыми подушечками пальцев. Она искала в себе силы, чтобы начать этот разговор, он — терпеливо ждал. — Кадзу, мне страшно. Я...Я не знаю, как жить дальше... Не знаю, кто я... Если что-то вновь случится, я же не смогу ничего сделать, — слезы обрамляют напудренные щеки, испортив макияж. Непроизвольно дотронулась до бедра. — Я же даже передвигаться сама не могу! Она кричит, будто её переживания уйдут из нее вместе с этим отчаянным воплем, исходящим из недр нутра. Плечи содрогаются от плача. Кадзу пододвигается ближе, заботливо стирая дорожки слез. — Любимая. Какая бы ни была. Люблю тебя, Мэй. Слышишь? Она слышит. И понимает: ей не обязательно быть идеальной, не обязательно быть гейшей, не обязательно быть императрицей. Он всегда даст ей выбор и будет рядом. Ей не изменить свое прошлое, ее настоящее размыто, но будущее точно связано с Кадзу. Ночь. Тишина. И молодая девушка крепко спит на груди самого дорогого ей человека, а в голове только одна мысль: она любит его.