Наоборот

— О, я на все согласная! Игриво взбрыкнув ножкой, Леонард скрылся за дверью спальни. Пенни усмехнулась вслед и тут же забыла об этом, мысленно переключившись на предстоящее выступление. Но, зайдя в спальню пару минут спустя, практически с порога уткнулась в спину Леонарда — он так и не переоделся, просто стоял, о чем-то глубоко задумавшись, возможно, опять мысленно репетируя свою речь. Он так сильно старался, что ей было почти больно за него. — М-м-м, моя сексуальная выпускница так сильно хочет на свидание? — поддразнивающе протянула Пенни, обняв его за пояс и потираясь щекой о гладкую шелковую спину. Леонард рассеянно хмыкнул и накрыл ее руки своими, вжался в нее всем телом, видимо, черпая в ней поддержку. Они замерли так, забыв на какое-то время обо всем. Затем Пенни с сожалеющим мычанием притянула его к себе сильнее, готовясь разжать объятия и отойти, и напоследок быстрым движением руки ободряюще потерла его по груди и животу. И вдруг услышала это. Почти удивленный полувыдох-полустон. Она замерла на миг, Леонард в ее руках тоже застыл и, казалось, даже не дышал. Пенни медленно вновь провела ладонью вверх по его груди, пальцы и запястье ясно ощутили напрягшиеся под шелком мантии бугорки сосков. Леонард чуть вздрогнул под ее касанием, выдохнул приоткрытым ртом, безотчетно вжимаясь в нее задом, и так легко оказалось опустить руки ему на бедра, под тазовые кости, ниже и потянуть на себя, чтоб стало еще теснее, жарче, чтоб между их телами больше не осталось ничего, кроме непрочной тканевой преграды. Из его груди вырвался еще непрошенный стон, и Пенни, с вмиг забившимся сердцем, с учащенным дыханием толкнулась бедрами в него, вдавив ладони в низ живота и туго обтягивая шелком растущую между ними выпуклость. — Пен…- выдохнул Леонард, сжал пальцами ее запястья, уже собираясь повернуться к ней лицом, но она лишь сильнее притиснула его к себе и с нажимом проговорила на ухо: — Стой. Он замер, и от него, такого послушного, у нее томно потянуло внутри. Она сладко потерлась о его зад лобком и вновь скользнула ладонями по торсу — вверх, по груди, выше, по шее, коснулась кончиками пальцев приоткрывшихся губ, окунув их в его частые, жаркие выдохи, и вновь вниз, с нажимом, медленно, по гладкому шелку, по сжавшимся соскам, по дрогнувшему под касанием животу, накрыла неплотной клеткой ладоней натянувшуюся в паху ткань. Леонард, судорожно выдохнув, вновь беспокойно шевельнулся, не привыкший пассивно принимать ласки, опять попытался развернуться. — Пенни, что… — Тс-с-с, детка, — что-то поднималось в ней, какая-то терпкая, тяжелая сила, безошибочно чующая вызванный ею трепет, знающая, что ей сдадутся, покорятся ее властному напору. Пенни медленно потянула с шеи Леонарда позабытую желтую ленту, накинула ему на глаза, небрежно сбросив очки, и затянула на затылке шелковый узел. Леонард вновь задохнулся, дернулся, его руки взлетели вверх, коснувшись ленты кончиками пальцев, но пару секунд спустя вновь покорно упали, так и не осмелившись ее стянуть. Пенни подтолкнула его вперед, заставляя сделать шаг, другой, пока его голени не коснулись рамы кровати, а затем прошептала на ухо, с удовлетворением видя, как встают дыбом короткие волоски на затылке: — Я хочу, чтобы ты забрался на постель и сел на колени. Она наступила носком туфельки на задник его кроссовка и чуть хлопнула его по бедру: — Сними. Он повиновался, освобождая ногу, потом вторую. Затем, чуть помедлив — она молчала — неуклюже заполз на кровать и сел на пятки, туго сжав в пальцах короткий край мантии и неуверенно склонив набок голову, будто прислушиваясь, где она сейчас. Пенни смотрела на него — закрытые тканью глаза, черный шелк мантии, свободно спадающий на чуть расставленные бедра, плотные голые ноги в высоких белых носках, — и доселе незнакомая смесь чувств топила ее, торопила дыхание, свивалась тугим клубком внутри — и щемящая нежность, и почти материнская ласка, и властная, давящая сила, шепчущая: возьми, веди, владей, твое. Не раздеваясь, она опустилась на колени за ним, обняв его бедра своими, вновь прижалась грудью к дрогнувшей спине, удобно уместив голову на покато скругленном плече, обхватила руками его грудь и замерла так, впитывая его дрожь, колотящее в ладонь сердце, прерывистое неровное дыхание. Но длилось это недолго. Ей нужно было больше. Ему. Пенни коснулась губами его шеи, подушечки пальцев прошлись по сжатым до боли соскам, медленно, властно, ласково. И точно так же медленно, властно, ласково она целовала уже покрытый испариной затылок, шею, изгиб плеча в распахнутом вороте мантии, чуть втягивая кожу, чуть касаясь зубами, но ни в коем случае не причиняя боли, пальцы кружили по груди, терли, прищипывали, ныряли вниз по животу, пока не спускаясь туда, где оттопыренная ткань, украшенная предательским влажным пятном, недвусмысленно выдавала его возбуждение. Леонарда уже трясло, из пересохших губ вырывалось глухое постанывание, сиплое, надсадное дыхание. Он то и дело порывался обернуться, коснуться ее, притянуть к себе, но стоило Пенни прикусить мочку уха, сказать строго: «Тс-с-с», или «Тихо», или «Детка, сиди смирно», и он опять послушно замирал. Для нее совсем не было секретом, откуда это все в нем бралось. Болезненная неуверенность, взрощенная холодной, жестоко-равнодушной матерью, жгучая потребность заслужить, вымучить, вымолить из этой каменной, довлеющей над ним фигуры столь необходимые любовь, принятие, гордость за него. Именно эти так и не зажившие раны заставляли его в постели с женщиной отдавать все силы, все внимание тому, чтобы доставить ей наслаждение. Он готов был бесконечно ласкать партнершу, чтобы заслужить ее одобрение, принимая ее удовольствие, как награду. И полностью забывая о себе, не думая о своих желаниях и потребностях, а то и вообще о них не подозревая. И сейчас, видя, насколько его размазало просто оттого, что его женщина хочет ласкать и нежить его, видя его потрясение оттого, что ей еще не надоело, ей не жаль на него времени, ей не требуется немедленно отплатить сторицей за уделенное внимание — Пенни хотелось одновременно заплакать от сострадания к нему и дать себе оплеуху за то, что не заметила раньше, не увидела, не поняла эту им самим неосознанную потребность. — Пенни, можно мне… — опять умоляюще начал Леонард, но она покачала головой, уткнувшись лбом ему в затылок, чтобы он точно это ощутил, а затем строго произнесла: — Сделай шаг вперед руками, упрись ладонями в постель и не шевелись. Он повиновался и замер, дрожа, прогнувшись в пояснице и комкая в пальцах покрывало. Пенни аккуратно приподняла край мантии, собирая ее в изгибе поясницы и тщательно заправив все складки подола меж его бедер, чтобы ткань не сползала. Скользкие изгибы шелка ласкающей волной прошлись по напряженному члену, заставив Леонарда громко, отчаянно застонать. Не прекращая гладить его спину, Пенни дотянулась рукой до ящика ночного столика, наугад вытащила первую попавшуюся банку, мельком глянув на этикетку, чтобы не схватить случайно что-то совсем неподходящее. Это оказался дорогущий ночной крем, над которым она так тряслась совсем недавно. Сейчас же ее не заботило ничего, лишь то, послужит ли он ей, как нужно. Скрутив большим пальцем крышку и щедро зачерпнув крема, она вновь прильнула к Леонарду, целуя его в шею, скользнула ладонью в гущу шелковых складок, сжав его член через ткань, и одновременно легко прошлась смазанными пальцами между ягодиц. Леонард с громким, отчаянным вскриком содрогнулся под ней всем телом, почти кончая, но Пенни не собиралась отпускать его так скоро. Она разжала пальцы на члене, теперь лаская его только складками шелка, второй рукой при этом продолжая нежно гладить его от копчика до промежности, заставляя Леонарда почти скулить. — Пенни, что… Пенни, я не… пожалуйста… — Тихо. Ей было не слишком удобно ласкать его в такой позе, и она вдавила ладонь ему между лопаток, принуждая опуститься на локти, потянула за колени, раскрывая его ноги шире. На миг замерла, любуясь им, разгоряченным, в испарине, хрипах и дрожи, но при этом таким растерянным, настолько очевидно в ней нуждающемся, что у нее сердце зашлось от нежности и любви к нему. Кто бы мог подумать, что взирающий на нее с таким благоговейным обожанием нелепый, смешной ботаник, к которому она поначалу относилась лишь с насмешливым недоумением, станет для нее самым важным, самым дорогим на свете существом, принесет так много в ее жизнь. В порыве благодарности она склонилась и коротко прижалась к его щеке губами. Он слепо повернулся к касанию, потянулся к ней, но она уже отстранилась, пока не готовая его отпускать. Скользнула коленями на пол и, вновь окунув пальцы в банку с кремом, всецело отдалась упоительному занятию — довести Леонарда до исступления. Все так же неторопливо, нежно, но при этом твердо гладила, терла, выписывала круги и спирали вокруг поджавшегося входа, оставляла короткие жалящие поцелуи на вспыхнувшей коже ягодиц и бедер, ласкала шелком мантии каменно-твердый, беспомощно подтекающий смазкой член. Она легко скользнула внутрь кончиком пальца, огладила тесные стенки, не спеша, давая ему время привыкнуть, перевести дух, продвинулась чуть глубже, нащупывая уплотнение простаты, а найдя, потерла подушечкой пальца. Леонарда просто подбросило над постелью, выломило в дрожи и вое, почти оглушило удовольствием. Не прекращая подергиваться под ее лаской, он упал лицом на постель, забормотал что-то, захлебываясь словами. — Боже, Пенни… прошу… можно я… пеннипенниможноможноможно… — еле разобрала она. — Ти-хо. А то засуну тебе в рот это, — строго произнесла Пенни, оттянула резинку высокого носка и отпустила, шлепнув его по ноге. Леонард чуть вздрогнул и вправду умолк, судорожно прикусив складку покрывала. — Хороший мальчик, — похвалила, возобновляя неторопливые ласки. Вскоре она отстранилась, жадно пожирая его глазами. В ярком дневном свете он совершенно потерялся в окружающей его тьме, в обжигающих, мучительно-острых волнах захлестнувшего его удовольствия. Он уже не мог соображать, не мог мыслить, переживать и беспокоиться, он мог сейчас только чувствовать, желать, только сдаваться и покоряться поглощающей его животной похоти. И наконец, наконец-то он единственный раз в жизни превыше всего жаждал собственного наслаждения. — Люблю тебя, — прошептала Пенни и сильнее вдавила в него палец, одновременно крепко сжав член через ткань и выдаивая его быстрыми, ровными рывками. Все кончилось практически сразу — Леонард с невнятным воплем дернулся, все сильнее каменея и уходя в мелкую дрожь, сжался, а затем выломился всем телом раз, второй, обильно заливая шелковую хватку ее ладони, и затих, упав на постель, коротко поскуливая и вздрагивая. Пенни вытащила из него палец и напоследок нежно приникла губами к сжимающемуся отверстию. Леонард потрясенно шевельнулся, приподнял дрожащую руку и попытался стащить с лица повязку, но пальцы совершенно его не слушались. — Господи, Пен… что ты… ты меня чуть не убила… — невнятно пробормотал он, — где ты так… — Ты же ученый, сам все знаешь, — улыбнулась она, — теория и немного практики. Она стянула с него повязку и нежно поцеловала по очереди покрасневшие, мокрые веки, затем искусанные губы. Он вяло подался навстречу, но вновь обмяк, издал короткий смешок. — Я просто нахрен пошевелиться не могу… — Все хорошо, просто поспи немного, — Пенни подоткнула ему под голову подушку и пристроилась сзади, уютно обнимая его за плечи. — Но как же… моя речь? — Время еще есть, я тебя разбужу, спи. — Люблю тебя, — пробормотал он, непослушными пальцами подтаскивая ближе ее ладонь и утыкаясь в нее лицом. — Да, милый, знаю, — поцеловала его за ухом Пенни. Он уснул практически сразу, со своей несколько болезненной страстью к чистоте даже не обратив внимания на заляпанную спермой мантию. Он настолько доверился ей, так безоглядно сдался ее рукам, что это было даже больно, и Пенни прижалась к нему теснее, чуть слышно мурлыча на ухо какую-то мелодию и точно зная, что не предаст и не отдаст теперь уже совсем-совсем ее мужчину. *** — Я — похотливая морковка! Леонард, такой смешной в кошмарной оранжевой сорочке, вихлялся перед ней в неуклюжем подобии эротического танца, и Пенни, беспомощно смеясь, прикрыла глаза рукой. Но тут он, развернувшись спиной, нагнулся и принялся тереться задом о ее бедра, заставив Пенни потрясенно ахнуть и с мгновенно ударившим вниз жаром вспомнить, каково это — когда он вот так изгибается под ней, покорный ее рукам. Она уже почти подалась навстречу, готовая сомкнуть ладони на его бедрах и вжать в себя, и тут дверь распахнулась, в квартиру ввалилась практически полным составом их компания и потрясенно замерла с распахнутыми ртами при виде представшей картины. Несколько секунд длилась немая сцена, затем все ожили, задвигались, заговорили, делая вид, что ничего необычного не происходит. И только Пенни, чуть придержав уже готового скрыться Леонарда, наклонилась ближе и шепнула на ухо пять слов, с удовольствием отмечая вспыхнувшие мурашками предплечья, мгновенно сбившееся дыхание и мимолетную дрожь. — Сегодня я разрешу тебе просить.