1
3 июля 2024 г. в 01:46
Каминари в жизни мало чего боялся. Он без задней мысли мог назвать себя тертым калачом. Страх темноты и мерзких букашек давно отошел на второй план; высоты он перестал бояться еще в начале средней школы, когда навернулся с дерева высотой с два этажа их школы, пытаясь пробраться в кабинет учителя химии и переписать свою оценку за самостоятельную; а глубина пруда недалеко от дома вообще никогда его не пугала. Отец как-то швырнул его за шкирку в воду, как котенка. Тогда Каминари убил двух зайцев сразу: пресек на корню боязнь темного илистого дна и научился плавать.
В общем, страхов в его жизни было ой как мало, но два месяца назад его ударило по голове — естественно, фигурально — так сильно, что в своей мысленной записной книжке под названием «мои страхи», в которой была гордая пустота, появился один неожиданный и до ужаса постыдный пункт. Пункт — девчонка.
Джиро перевелась в их школу аккурат к началу третьего года и как такового впечатления ни на кого не произвела. Почти ни на кого. От своих верных товарищей он разузнал, что музыка Джиро нравилась та же, что и ему. И фильмы она любила почти все те же самые. Шмотки она носила стильные, по нескромному мнению Каминари. И это все ужасно подстегивало его познакомиться. Он даже попытался это сделать: подобрал у себя в голове пафосную и крутую реплику, высоко вздернул подбородок, оттопырил ворот куртки от школьной формы. Только вот, подойдя к ней на расстояние нужное для адекватного диалога двух людей, вместо: «Красавица, я слышал, что ты по уши влюблена в Дэдпула? Смотри, не влюбись по уши в меня, потому что я этот фильм знаю наизусть», промямлил какую-то сумятицу. И в ответ получил взгляд, полный непонимания, презрения и раздражения. Очень говоряще. В тот момент Каминари неожиданно осознал, что ему нравилось, когда девушки его игнорировали. Точнее, одна конкретная девушка. И это было невыносимо.
К вечеру того дня Каминари четко осознал, что добиться расположения этой хмурой гарпии было для него вопросом жизни и смерти. И тогда к делу подключился еще и Шинсо, который удобно подвернулся под долгую игру в приставку. Он лениво тыкал по кнопкам на геймпаде и героически долго выслушивал всю болтовню, которую Каминари решил вылить на его голову, словно ушат воды. Но когда монолог зашел в русло, которого быть никогда должно, быстрым движением — боже, как робот — повернул голову в его сторону и по совиному округлил глаза.
— Что? — Шинсо выглядел удивленно, если так можно было назвать практически мертвое выражение его усталого лица.
— Что?
— Ты сейчас не шутишь? Ты пытался познакомиться с девушкой?
Каминари обиженно насупился и активно занялся грязным зонингом на своем любимом Кун Лао, зажимая чужого Рейдена в угол. Лезвия шляпы персонажа педантично вспарывали противнику живот, горло и грудную клетку, брызгая кровью на весь экран.
— Нихрена я не шучу! — в сердцах вскрикнул Каминари.
— А еще тупее подкат ты придумать не мог? Это же просто ужасно.
И снова волна короткой, но острой обиды горячо окатила спину. Новенький «Mortal Kombat» радовал глаз, но вот слова Шинсо впивались в мозг лучше всяких ледяных клинков, разрядов молний, гарпунов или остро заточенных Сенто.
— Раз отвергаешь, тогда предлагай! Что мне делать то?
Шинсо собранно поставил ему нижний блок как раз тогда, когда Каминари хотел сделать мощный удар ногой и контратаковал. Количество здоровья его родного Кун Лао стало стремительно уменьшаться.
— Ну, не знаю… Помоги ей с чем-нибудь. Она же в музыкальном кружке? Вот и отнеси ей какую-нибудь тяжелую аппаратуру в клубный кабинет.
И последний электрический разряд яркой вспышкой пронзил тело персонажа. Каминари был поражен во всех смыслах.
— Точно. Спасибо, Тоши!
И Шинсо так сильно закатил глаза, что Каминари невольно изумился: как этот парень до сих пор не окосел?
***
План родился в голове практически сразу, как на горизонте замаячили яркие макушки музыкального клуба: нужно было лишь подговорить того забитого грустного парня оставить на него таскание тяжелых колонок и усилителей для электрогитары. Проще простого. Только вот Каминари и не рассчитывал на то, что вся эта приблуда действительно тяжелая. Он пару минут покрутился вокруг аппаратуры, примерил, как нести ее будет удобнее, и, наконец, поднял. Но продержать дольше пятнадцати секунд удалось только на большом желании. Совсем скоро оно закончилось. На протяжении почти половины часа он, как идиот, волок за собой одну несчастную колонку для музыкальной установки через длинный школьный коридор. Отдавил себе два пальца на правой ноге и стер кожу на пятках ладоней. Но самым страшным испытанием оказалась лестница на второй этаж. Еще страшнее стало осознание того, что музыкальный класс на третьем. Пополнение списка его страхов стало неприятной тенденцией. Люди вокруг уже давно не пытались сдерживать смешки, кто-то даже открыто подшучивал. Но Каминари уже было все равно. Ему сердце приказало! На двенадцатой ступеньке в коридоре второго этажа раздался знакомый голос Джиро. На пятнадцатой показалось уже ее лицо, которое с явным недоумением наблюдало за развернувшейся картиной. Лицо у нее было классное. Каминари нравилось. — Что ты… — но договорить она не успела. Каминари прервал поток возмущенного удивления гордым: — Хотел вам помочь. Лицо Джиро в этот момент нужно было видеть всем. Нет, только ему. Она округлила глаза, ее брови подпрыгнули, губы сложились дугой. Ну до чего же она хорошенькая! Каминари внутренне ликовал от этого выражения. — Да нахрена? У нас уже есть помощники! — Помощь лишней не бывает, — возразил Каминари, наклоняясь ближе. — Или вы, милые девушки, будете таскать эту тяжесть сами? Высокая темноволосая девушка рядом с Джиро тихо пискнула и сложила руки на груди, когда Каминари ей подмигнул. Джиро с размаху и хлестко шлепнула себя по лбу. — Нам ребята третьегодки обещали помочь, — и добавила в конце так обезоруживающе и звонко, словно пощечина: — Идиот. Так мило и приятно его еще не оскорбляли.***
Вторая идея возникла в голове тут же, как он узнал, что клуб музыкантов решили устроить показательное выступление. Оно должно было состояться через четыре дня, и за них Каминари как раз успел подготовить все необходимое. Добряк Мирио Тогата с третьего курса добродушно согласился помочь ему. Даже почти добровольно. Почти, потому что в ход пошли аргументы о том, что его лучшая подруга Неджире, вообще-то тоже будет выступать. А значит, поддержка Мирио необходима не только Каминари. — Не нравится мне твой взгляд, — на входе в актовый зал сказал Мирио. — Ты ведь что-то задумал, да? Каминари в ответ только невинно мотнул головой. Внутри уже собрались несколько крупных компаний старшеклассников, которые прилипли к разным углам зала. Они гудели и шушукались, словно пчелы в улье. Славно. Меньше народа, больше кислорода. Джиро точно заметит его. Минут через пятнадцать на сцену начали выносить музыкальные инструменты. Еще столько же их подключали и настраивали. Потом проверяли микрофоны. Каминари даже успел здорово заскучать, как вдруг свет везде выключился, пестро замигали цветные прожекторы, а толпа вокруг оживилась. Зрители стали подтягиваться к сцене, и Каминари дернул Мирио за локоть ближе, чтобы их не оттеснили назад. Джиро впорхнула на сцену легко и быстро, словно бабочка. На ее округлых щеках сверкали блестки, веки тонули в темноте черных теней, на пальцах блестели разномастные колечки. Она сразу же схватилась за гитару и на пробу сыграла пару гулких аккордов. Что-то крикнула в микрофон, но Каминари уже не слышал: волосы Джиро слишком притягивающе были убраны за уши заколками. Она вся была олицетворением слова магнетизм в этот момент. Такая блестящая, завораживающая и классная. Каминари глаз оторвать не мог. Его будто током било сразу со всех сторон. Когда концерт начал набирать обороты, толпа орущих школьников стала осязаемо прибавлять в количестве. Каминари собрал остатки рассудка в кулак, дернул Мирио за рукав рубашки, и тот наклонился. — Ты можешь поднять меня повыше? — спросил громко. Мирио непонимающе нахмурился. Спросил в ответ что-то, но его уже слышно не было. Каминари развернул его за плечи к себе спиной и с размаху запрыгнул к нему на спину, почти теряя равновесие. Мирио рефлекторно схватил под коленом, и тогда Каминари смог удобнее устроиться на его широких плечах. Как же повезло иметь в друзьях такого кабана! Каминари залез в карман толстовки, вытащил оттуда неоновые палочки, затем потянул за рукав вниз и стянул саму толстовку. Под ней пряталась белая футболка, на которой крупно красовалось лицо Джиро, обрамленное всякими звездочками и цветочками. А в самом верху надпись жирным черным шрифтом: «C’mon Jiro!» Каминари с силой согнул неоновые палочки, и те ярко засветились над головами поющих и прыгающих зрителей. На секунду он услышал, как голос Джиро дрогнул. Это стало знаменательной секундой, когда она, наконец, обратила на него свое внимание. Стало до одурения хорошо. Настолько, что радостные крики вырвались сами по себе, а руки на рефлексах стали размахивать в абсолютно хаотичном направлении. Каминари изо всех сил старался запомнить повторяющийся текст припева и попадать в слова. Иногда получалось паршиво, иногда средне-паршиво, редко — хорошо. После концерта Джиро первой сорвалась и убежала со сцены под радостный гомон толпы. Каминари удивленно проводил ее спину взглядом, не предполагая даже, о чем она могла думать. А уже выйдя из актового зала, он как раз и узнал. Джиро стояла за углом грозной тучей, сверлила во лбу Каминари дыру и, судя по всему, ждала именно его. Иначе зачем она тогда схватила его за грудки и прижала к стене, как только он оказался в радиусе одного метра? — Ты что устроил? — взгляд ее стал еще более яростный, ноздри раздувались от тяжелого дыхания, щеки покраснели. Хотелось думать, что от очарования Каминари, но итак было очевидно, что от злости. — Я чуть со стыда не сгорела! — Это дружеская поддержка, Джиро! — воскликнул Каминари, стараясь хоть как-то себя выгородить. — Мы даже не друзья, придурок! Я тебя вижу третий раз в жизни, и ты в третий раз умудряешься вывести меня из себя. Каминари гордо ухмыльнулся. Руки Джиро прямо сейчас касались его шеи, а лица их были в жалких сантиметрах друг от друга. Джиро прелестно хмурила брови и поджимала губы. Как же Каминари хотел видеть эмоции на ее лице чаще. И у него уже даже созрел новый план.***
Следующий месяц прошел для Каминари словно за неделю. Его гениальные планы по привлечению внимания Джиро работали ровно на половину от желаемого результата. Шинсо махнул на него рукой уже после отчаянной попытки заманить Джиро на свидание путем очень неумелой лжи о том, что ее в парке ждала Момо. А Мирио после спектакля с фанатским обмундированием вообще отказался с ним разговаривать на целых четыре дня. В общем, дела у него шли откровенно плохо. А Каминари не привык к таким частым провалам. Нет, он вовсе не был популярен у прекрасной половины населения, но так железобетонно его еще не отшивали. Меньше чем через неделю после концерта Каминари решил разыграть сцену бескорыстной помощи несчастному. Он три часа ползал на коленях и слезно умолял Киришиму притвориться подвернувшим ногу бедолагой, которого Каминари тащил на своем горбу в медпункт. По его задумке, Джиро должна была это увидеть, растрогаться и, наконец, сдаться в его нежные объятия. Каминари даже рассчитал время, в которое она будет проходить по дорожке около стадиона. И все почти получилось. Только вот Джиро, увидев эту сцену, только недовольно фыркнула, сказала, что прекрасно видела из окна клубного класса, как Киришима уверенно скакал на своих двух еще три минуты назад, и ушла, даже не изобразив сочувствие. Еще через неделю за обедом Каминари узнал от Момо, что Джиро очень часто говорила о том, как устала от учебы и клубной деятельности, и как бы она хотела получить дополнительный выходной. Тогда-то Каминари и поставил перед собой цель — отпросить Джиро на пару дней у директора. За пару часов «переговоров» с Шинсо придумал предлог и на следующий же день отправился геройствовать. Долго топтался около двери в кабинет и таки зашел. Еще минут десять ждал, пока директор Незу — низенький сухой латинос средних лет с выжженным блондом — договорит с кем-то по телефону. А когда настал его час, как по методичке, на одном дыхании разъяснил, почему Джиро необходимо было отпустить с занятий на два дня. Директор Незу после его тирады тяжко вздохнул, потер пальцами веки, но удивительно быстро согласился. Видимо, список несуществующих у Джиро болезней сработал неплохо. В тот же день Джиро встретилась в коридоре левого крыла, где у Каминари были практически все занятия. Она гневно раздувала ноздри, еще более гневно хмурилась и в целом выглядела как смертоносная сирена. Она четко и по делу — не забывая периодически называть его идиотом — рассказала, что к ней с самым сочувствующим видом подошла школьная медсестра, заварила ей чай и долго-долго расспрашивала о том, как же ей жилось с хроническим обструктивным заболеванием легких, кифозом, рестриктивной кардиомиопатией и пиелонефритом. Ох, как же Джиро была зла тогда. Еще через полторы недели Каминари, устав виновато глядеть в сторону Джиро, которая даже внимание на него не обращала, решил, что нужно как-то загладить вину и отвлечь ее от той дурацкой попытки угодить. И тогда Шото подсказал ему, что девушки вообще-то любят цветы. А еще подарки с затаенным в них смыслом. Следующую ночь Каминари провел за изучением языка цветов. Вычитал, что ландыши и подснежники означали желание извиниться, гвоздика — чистоту намерений, лютики — желание понравиться, а вьюнок буквально говорил «присмотрись ко мне». С букетом ему помогла Асуи. Только вот ни ландышей, ни подснежников они не нашли. На их место встали очень даже красивые цветы базилика. Гуглить их значение Каминари от чего-то не стал, видимо, решив, что раз они такие милые, то и означали нечто в таком же духе. Кто же знал, что нифига базилик не символизировал что-то милое. И кто же знал, что Джиро язык цветов знает очень даже неплохо. И этот самый букет исцарапал Каминари лицо, когда Джиро с силой пихнула его обратно. А базилик, оказалось, означал неприязнь и ненависть. За эти дни Каминари даже решил, что пора отступать, оставить Джиро в покое и не мучать ни ее, ни себя. Только вот внутренний борец за справедливость трубил, что нельзя так просто опускать руки. Нельзя останавливаться, когда столько уже пройдено. Поэтому финальным этапом стал торт. И не абы какой, а сделанный своими руками. Руками Каминари, который в своей жизни готовил только бутерброды да готовую лазанью для свч. Все шло относительно неплохо: он замесил тесто для коржей, поставил их печься, сделал крем из жирных сливок и сгущенки, вишневую пропитку. А главное — все по рецепту! Ни шага в сторону. Провозился он, правда, целый день и еще половину ночи. Зато результат того точно стоил. Шото еще что-то говорил про подарки, сделанные своими руками. Вот он и сделал. Ложился спать Каминари со сладким предвкушением, копошащимся где-то под ребрами. Крутился почти до семи утра туда-сюда и уснул, когда на улице уже было светло. Мыслей в голове хоть отбавляй: и хоть немного менее недовольное лицо Джиро, и то, как она похвалит его за старания, и их мирный договор за чашкой чая, и совместная жизнь, как в сказке. Только лицо Шинсо, который выглядел так, словно отработал сутки на разгрузке вагонов, и его: «тебя уже ничто не спасет» уверенности немного поубавили. За завтраком Каминари трясся, как осиновый лист. Неуверенность червями копошилась на уровне мыслей о его свадебном костюме. Хотелось уже побыстрее оказаться в моменте, где у них с Джиро двое детей: мальчик Рюноске и девочка Атсу. Ковылял Каминари до комнаты Джиро и Момо — но в первую очередь, конечно, Джиро — он тоже с горем пополам, через не хочу и сквозь тернии. Коробка с тортом дважды чуть не выскользнула из его нервно сжатых пальцев. Стучать в дверь пришлось ногой. Открыла Джиро. И на удивление даже не захлопнула дверь сразу, как увидела его. Только с недоверием глянула на коробку, принюхалась и спросила: — Что это? — Это тебе, — Каминари натянул, как ему казалось, обольстительную улыбку. — Извинения за прошлые извинения. Джиро медленно изогнула бровь, глядя то на коробку, то на Каминари. Еле заметно прикусила губу, будто раздумывая. Оглянулась назад, вздохнула и… — Заходи. Аллилуйя! Она таки решила дать ему шанс. Каминари на несколько секунд сперло дыхание от счастья. Улыбка нагло лезла на его лицо, никак не давая сохранить то крутое — как он хотел считать — выражение. Он почти запрыгнул в ее комнату, по хозяйски расположился на стуле и предвкушающе уперся взглядом в спину Джиро, которая все также с недоверием смотрела на небольшую коробку из тонкого картона. — Открывай, — Каминари указал подбородком на подарок-для-самой-очаровательной-девушки. — Тебе понравится. Джиро несмело положила ладони — до чего же прелестные — на крышку коробочки, оттянула вверх и после секундной заминки открыла. Внутри гордым бело-красным пятном красовался торт с шоколадными коржами, вишневой начинкой и кремовыми цветочками. Правда, за ночь они немного разъехались, но шарма своего не потеряли. — Ты это… — Сам сделал! — с гордостью вставил Каминари. Джиро пораженно вытянула брови вверх. От этой ее эмоции Каминари сделалось настолько хорошо, что забылись и царапина от плотного целлофана на щеке, и стертые в мозоли ладони, и даже тот позорный пункт в списке его личных страхов. Джиро мазнула кончиком пальца по кремовой розочке, которая на розочку была похожа только если смотреть одним глазом и с расстояния в двадцать метров, и с интересом облизала. На несколько секунд она перестала двигаться совсем. Затем в ее глазах промелькнуло недоумение. После него — удивление. И потом только понимание. Она вздохнула так спокойно и смиренно, будто была знакома со всеми выходками Каминари уже лет двадцать. Хотя им обоим было семнадцать лет отроду. — Идиот, — и засмеялась. Так искренне, звонко и доверчиво. Боже, Джиро действительно так смеялась рядом с ним. — Ну ты и идиот! Каминари только растерянно смотрел на нее, не зная, на что обратить внимание: на ее заливистый хохот, от которого у него мурашки стаей диких туров неслись вдоль позвоночника, или на то, почему именно она смеялась и с чего вдруг снова решила, что он идиот. Решил уточнить: — Что не так? Джиро только громче засмеялась и запрокинула голову назад. Затем снова пальцем подцепила лепесток несчастной розочки и — вот уж неожиданность — мазнула по его губам. Каминари рефлекторно облизнулся, и на рецепторах его разлилась мягкая сладость вперемешку с ядерной солью. Крупицы соли хрустели на губах: он утром с дуру решил, что крем недостаточно сладкий и нужно еще сверху присыпать. Действительно… идиот. Только вот рядом с этим идиотом сейчас стояла и расслабленно смеялась самая привлекательная, невероятная, потрясающая, волшебная девушка на планете. И все эти гениальные планы, извинения и уже растворившиеся в моменте страхи резко сжались до размера кварков и стали Каминари абсолютно не интересны.