В следующий раз повезёт

      Словно бы проснувшись от кошмара, она первым делом стала судорожно ощупывать и мять простынь в попытке найти что-то очень важное. Необходимое и незаменимое. Пальцы взмокли, женщина не видела ничего вокруг себя. Лицо, полное паники, обычно ей не свойственное, так и застыло маской. В голове стучала одна единственная мысль, которая заглушала любые попытки разума вернуть хозяйке рассудительность: «где, чёрт возьми, палочка?!» После мучительно длинной минуты первым делом вернулось зрение — цветастое марево, в которое превращалась реальность, пока она пребывала в неконтролируемом порыве найти самую важную вещь на свете, наконец, развеялось. Незнакомые стены, белёсая краска… У неё мелькнул быстрый вопрос: «откуда в глазах было столько цветов минуту назад?» Взгляд её уткнулся в мужскую фигуру, стоящую в некоторой нерешительности, держа в руках папку с какими-то документами. — Профессор МакГонагалл, как вы себя чувствуете?       Ей пришлось приложить усилия, чтобы осознать, что не читала слова по губам мужчины, а слышала их. Собственный же голос практически не слушался её — она несколько раз прокашлялась, чтобы прочистить горло, однако из рта лишь сипели какие-то звуки, мало чем похожие на полноценные слова. Мужчина наклонил голову в задумчивости, после чего пропал где-то за дверью. Слышались чьи-то вздохи, кто-то шаркал в коридоре. Наконец она стала понимать, чем пахнет воздух вокруг. Лекарственными настойками, спиртом и почему-то табаком.       Она спустила ноги с больничной койки. Обнаженные ступни, бледная кожа, коленка замотана каким-то бинтом, от которого густо пахло травой. Пол холодный, аж до мурашек. Больничный халат на голое тело, грязно серый и неприятно царапающий кожу. Ей пришлось перевязать пояс, плотнее запахнувшись полами халата, чтобы прикрыть беззащитно открытую область декольте. Между ключицами кожа покрасневшая и болела при касании, словно бы туда только-только сейчас ударили со всей силы. Длинные пряди волос, которые выбились из пучка, прилипли ко лбу и щекам. Как раз, когда женщина снимала их со своего лица, в палату вернулся мужчина, одобрительно улыбаясь. В руках дымилась мензурка с чем-то, напоминающим чай или компот, а пахло почти как виски. — Выпейте, профессор МакГонагалл… Вот так, а теперь следите, пожалуйста, глазами за моим пальцем и отвечайте на вопросы… — мужчина, как теперь поняла «профессор МакГонагалл» поставил рядом с койкой стул, сел на него и стал внимательно смотреть в её глаза. — Где вы сейчас находитесь? — Видимо в Мунго, — послушно следя за движущимся в разные стороны пальцем ответила женщина, наконец услышав свой голос. — А когда в последний раз были в Мунго? — В детстве. Подхватила вместе с матерью драконью оспу. Лежали в одной палате. — Очень хорошо, — врач вежливо улыбнулся, мягко коснулся подбородка и челюсти, немного поворачивая голову больной то в одну сторону, то в другую. — А как вас зовут? — Минерва, — перебарывая в себе желание повторить слова врача «профессор МакГонагалл» ответила она. В голове всплывало целое море вопросов, однако пока главным почему-то оставался один единственный: «с чего вдруг я профессор?» — И сколько вам лет? — Восем… Двадцать… — она нахмурилась, потому что пришлось прилагать усилия, чтобы ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. — пять. — Очень, очень хорошо… Уверены, что в Мунго были в последний раз в детстве?       Минерва растерянно кивнула, однако стала сомневаться, что уверена вообще в чем-либо. Хотя имя казалось действительно своим. Да и возраст, если верить стоящему на прикроватной тумбочке календарю, она сказала — верный. Женщина попыталась хоть как-то сложить в голове факты биографии, которых на проверку оказалось не настолько много, как ожидалось. Она четко помнила все ровно до момента окончания выпускного бала в Хогвартсе, который, Мерлин всемогущий, был семь лет назад! Оставшиеся годы словно были залиты краской, такой же белёсой, как и стены в этой несчастной палате. Память и рациональное мышление вступали друг с другом в спор, и у Минервы разболелась голова. Вроде как мужчина спросил ещё несколько вопросов, но ей было слишком сложно зацепиться за них своим вниманием. Она вновь вернулась в постель, чувствуя накатившую усталость. — Сейчас к вам зайдут муж с сыном, — целитель закончил заполнять какие-то бумаги. — После я дам снотворное, вам нужно восстанавливаться. Через пару дней сможете отправиться домой. «Какой ещё муж и сын?» пронеслось в голове у МакГонагалл, когда доктор встал и открыл дверь в палату зазывая кого-то из коридора. Послышались торопливые шаги. — Мам, а ты меня любишь? — у мальчика лет четырёх лицо было знакомым. Он сидел на больничном стуле и тряс от волнения в руках медвежонка в ведьминской шляпе. Его серые глаза бегали по лицу матери, полные требования ответа. — Конечно, очень люблю, — она медленно моргнула, глядя в детское личико. Наверное, подобное признание было одной из немногих вещей, в которой женщина оказалась точно уверена. Тот самый факт, с которым не поспоришь, так как отчетливо понимала и действительно ощущала внутри себя то, о чем говорила. Тут же внезапно вспомнила, как зовут мальчика. — Даже если не помнишь меня? — с недоверием спросил Альберт, поерзав на стуле. Он бы, наверное, обязательно подошёл вплотную к изголовью больничной койки, чтобы оказаться ближе к матери, но крепкая, жилистая рука мужчины удерживала. Явно знакомая рука, принадлежащая человеку, которому ребёнок доверяет, раз уж был так покладист. — Я тебя люблю, — заверила его Минерва и немного приподнялась на подушках, чтобы коснуться маленькой ручки своими пальцами. Теплая кожа, нежная совсем, такую ненароком можно поцарапать слишком острым ногтем. А у неё явно холодная, раз уж мальчик дернулся и доверительно сообщил: — Мы с папой в следующий раз тебе принесём плед, чтобы ты не мерзла! Да, пап?       МакГонагалл перевела взгляд на кивнувшего мальчику мужчине. Красивый, статный, высокий. Явно старше её, причем на много лет, хотя возраст его скорее украшал, чем портил. Глазами сын пошёл точно в него. На лице у него читалось беспокойство и нежная ласка. Увидев его впервые после появления в больнице, Минерва смогла сразу вынести несколько очень важных фактов. Для начала, его лицо она тоже знает. Очень даже хорошо. Почему-то четко помнит, что целоваться с ним было всегда неудобно: либо ему приходилось приподнимать её, либо ему немного наклоняться. Второй возник в тот же миг, как женщина приняла первый: она понятия не имеет, как его зовут. И что самое страшное: знать не знает, как у них может быть общий ребёнок. — Минерва… Как ты? — спросил мужчина, немного наклоняясь, чтобы коснуться прохладной кисти жены. — Предполагаю, что сносно для человека, потерявшего память, — МакГонагалл ненадолго перевела взгляд на лицо мальчика, потом вновь взглянула в глаза «мужа». — Что со мной произошло? — На тебя напали, видимо, когда хотели ограбить наш дом, возможно, засветили лица, вот и стерли тебе память, — мужчина поднял сына, сам сел на стул и усадил ребёнка к себе на колени. — Я забирал Альберта с дня рождения друга, когда это случилось. Нашёл тебя на кухне, признаюсь, ужасно перепугался, — в его тоне мелькало беспокойство, словно бы он до сих пор не до конца осознал произошедшее. — И много украли? — без особого интереса спросила Минерва, кутаясь в больничный халат. — Ничего. Возможно, решили, что ты не одна в доме. Или по какой-то ещё причине. Единственный ущерб — разбитая ваза, да и та легко починилась… — ему явно было абсолютно плевать на аспект целостности своего имущества. Наконец у него загорелись серебряные глаза, когда он, судя по всему, коснулся той темы, что его интересовала. — Минерва, ты меня помнишь? — в ответ она только качнула головой в сторону. На лице у него заиграла какая-то странная смесь легкого разочарования и почему-то облегчения. — Ничего… Другие вопросы мы решим позже, а сейчас отдыхай и набирайся сил, — торопливо произнес муж, спуская сына с колен, наконец, позволяя тому суетливо добраться до изголовья койки матери. Пока Альберт пытался сунуть в руки МакГонагалл своего мишку, мужчина наклонился над ней и заботливо поцеловал в лоб. — Я тебя очень люблю, Мин. Завтра я привезу тебе вещи… Здесь сейчас кошмар, как зябко.       Минерва оставалось лишь рассеяно кивнуть. Через пару дней заканчивался прохладный в этом году июль. Она, одетая в теплое платье, мяла в руках мягкий шерстяной палантин. Элфинстоун, как теперь знала женщина, шел рядом и придерживал её за локоток. Он пару раз натянуто улыбнулся лечащему МакГонагалл целителю, прежде чем смог уговорить того отпустить пациентку на пару часов погулять в находящемся не так далеко маггловском сквере. В какой-то момент муж мягко потянул жену в сторону одной из скамеечек. — А где Ал? — прерывая повисшую между ними тишину, образовавшуюся, как только они покинули больницу, спросила МакГонагалл, смотря на мужа так, словно бы он сейчас достанет ребёнка из рукава или кармана. — Альберт, — тут же помрачнев лицом, поправил её Урхарт, — Сейчас он с моей мамой — она давно хотела увидеть внука… Минерва, прошу тебя, давай не сокращать его имя, ладно? — Хорошо, — женщина зябко повела плечами, прежде чем накинуть на них платок. — хотя у меня ощущение, что я всегда его называла именно так… Ты ведь хотел поговорить о чем-то важном. Наверное, стоит начать. — она перевела взгляд на его профиль. — Мне жаль, что этот вопрос мы будем решать в подобных условиях, — он прокашлялся, прежде чем продолжить. — Я хотел бы, чтобы ты хотя бы вспомнила меня, я уж не надеюсь, что получится восстановить всю память, но Отдел Тайн не позволил мне перенести заседание. — Минерва напряженно нахмурилась. — Какое ещё заседание? — Наш развод, — она заметила, с каким нежеланием продолжает свою речь Элфинстоун. — Не подумай, что я рад, но… Я все ещё не хочу, чтобы ты от меня уходила. — Минерва почувствовала, как муж обхватывает одну из её ладоней обеими своими кистями и ласково поглаживает. — А ты не помнишь ничего из нашего совместного прошлого и я подумал… Может быть, мы попробуем снова? — Это… как минимум странно, Элфинстоун, — честно ответила Минерва, напряженно думая, но в голову, как назло, не лезла ни одна нужная мысль. Как и какое-нибудь случайное воспоминание из того периода, какое могло бы толкнуть её в нужную сторону. — Какова причина? — Дурацкая причина, Мин, — мужчина даже нервно рассмеялся. — Я тебя люблю, а ты меня нет. А ещё твоя работа, которая отрывает от семьи. Ты пойми мое мнение: у нас общий ребёнок… И возможно, сейчас я смогу понравиться тебе куда больше… Хотя бы так же, как в начале нашего брака, Мин… — он смотрел на неё с такой надеждой и волнением, что она внезапно поняла, что просто не сможет заставить себя отказать ему в этой просьбе. В конце концов, в его словах было рациональное зерно, и в его любви к ней было довольно сложно сомневаться. К тому же, может быть, они действительно смогут сойдись. Она скомкано хихикнула, словно бы соглашаясь с его определением «дурацкой причины». — Конечно, Элфинстоун. Давай попробуем.

***

      Постепенно МакГонагалл изучала обстановку дома, свой собственный гардероб и многие другие мелочи. Было сложно осознать, что в последний раз она списывалась со своими родителями лет так пять назад. С особым интересом рассматривала все игрушечные фигурки знаменитых волшебников, некоторые из которых даже вспомнила, как дарила сыну. Несколько особенно дорогих шахматных и курительных наборов и карточки из-под шоколадных лягушек. Собственно, именно портреты почему-то изучать было особенно приятно. Точнее, один конкретный: её бывшего преподавателя, великого волшебника и победителя самого Геллерта Гриндевальда — Альбуса Дамблдора.       Одетый с иголочки, однако из кармана брюк выглядывает несуразной расцветки носовой платок. Обладает таким шармом, что им даже через картонку веет, хотя внешностью не особо то и вышел. Во всяком случае, разглядывая поверхностным взглядом его и Элфинстоуна, Минерва не могла не подчеркнуть, что профессор Трансфигурации все же проигрывал в такой «схватке». Каштановые волосы, отливающие в свете медью, аккуратно уложенная борода и, как могла заметить МакГонагалл, едва появляющаяся седина. Невольно женщина подумывала о том, чтобы появиться в Хогвартсе и навестить бывшего преподавателя, но эта мысль довольно быстро от неё отстранялась, стоило ей только попытаться упомянуть о таком желании своему мужу. Так ещё и заглушалась она неоткуда-то взявшейся неуверенностью: а будет ли Дамблдор рад её увидеть?       Пожалуй, она бы ещё много-много дней, а то и несколько месяцев боролась сама с собой, если бы однажды утром не успела взять почту раньше, чем её муж. Сова Элфинстоуна ещё и за палец её цапнула, из-за чего Минерва смогла лишь болезненно шикнуть, а потом, держа палец во рту, только удивленно охнуть, получив письмо из Хогвартса. Неуклюже и взволнованно разламывая сургучную печать и читая содержимое письма-записки, написанное до боли знакомым почерком, МакГонагалл не без раздражения заметила за собой то, что сердце бьется излишне часто, особенно когда её взгляд раз за разом цеплялся за витиеватую подпись в конце письма.       «Профессор МакГонагалл, мне неловко об этом писать, однако я начинаю о вас беспокоиться. Вы отпрашивались по семейным обстоятельствам на две недели, однако так и не появляетесь в школе уже месяц. Надеюсь, Минерва, что увижу вас в ближайшее время. Особенно учитывая, что в скором времени необходимо написать и отправить письма со списками необходимых учебников для студентов. И это, профессор, с прошлого года ваша обязанность.

С уважением профессор Альбус Дамблдор»

— Элфинстоун? — она обратилась к мужу, все ещё держа палец во рту, а другой рукой сжимая письмо. Почему-то так крепко его стиснув, словно бы у неё собираются отобрать эту записку. В голове была лишь одна мысль, полная удовлетворения: теперь понятно, почему целитель обращался к ней «профессор». — Может, я не помню, но мне кажется, что ты не упоминал о том, что я работаю в Хогвартсе. Почему? — Ты пропадала сутками в школе, — тяжко вздохнув, ответил Элфинстоун, взволнованно глядя на её пораненный палец. — Дай, я залечу, — он протянул ей свою кисть, ожидая, что жена доверительно даст ему свою ладонь. Заметив, как её лицо помрачнело, а тоненькие губы сжались в узкую полосочку, он поспешно добавил, извиняясь. — Мин, не обижайся на меня, пожалуйста. Я обещаю больше ни о чем не утаивать. — Я сегодня должна появиться в Хогвартсе, — протянув поближе к Урхарту пораненный палец, ненароком игнорируя его полную теплоты руку, заключила Минерва, немного хмурясь. — Постараюсь вернуться к ужину, пока меня не было, предполагаю, там накопилось изрядно работы. — Элфинстоун плохо скрыл, что недоволен её решением. Достав из кармана небольшой стеклянный флакончик с крышкой-пипеткой, он нанес пару капель на маленькую, но болезненную ранку. — Минерва? — Надеюсь, ты сдержишь свое обещание, Элфинстоун, — стоило только лекарству попасть по адресу одернула руку МакГонагалл. Не говоря больше ни слова, женщина лишь непроизвольно махнула рукой в качестве прощания.       Прогулка до Хогвартса почему-то дала ощущение полного, почти безграничного спокойствия, какое Минерва не ощущала дома. Чем дальше она была от коттеджа и ближе к замку, ей почему-то казалось, что даже воздух тут какой-то иной, солнце греет приятнее, а вереск пахнет медом куда слаще. На некоторое время ей даже захотелось немного сбавить шаг, чтобы насладиться этим заново открывшимся чувством как можно дольше.       Серьёзным подспорьем в нахождении собственного кабинета стала мышечная память. Ноги сами несли её к кабинету Трансфигурации, словно бы это настолько привычный маршрут, что и сомневаться глупо. Раскрыв тяжелые шторы, открыв окна, позволяя немного застоявшемуся воздуху в комнате смениться, она села за рабочий стол и тут же невольно покраснела. Две фоторамки с колдографиями внутри. На одной улыбается сынишка, сжимая все того же медвежонка в шляпе. Выпал передний зуб, на отсутствие оного мальчишка горделиво показывает и смеется, довольный донельзя. На второй должен быть муж, раскуривающий какую-нибудь изысканную трубку, или читающий газету, или просто серьёзный, каким стоит быть на официальном портретном снимке… Но вместо этого там сидит, читая очередной труд по Трансфигурации, закинув ноги на подушку глупой расцветки, лежащей на подлокотнике, Альбус Дамблдор. Очки-половинки посверкивают желтым отблеском огня от свечи неподалеку. Ухмылка настолько привлекательная, что тут бесполезно хоть как-то себя обманывать. Такой же как на картонке из-под шоколадной лягушки. Ей определенно следует поменять фотографию в этой раме на иную в самое ближайшее время. У замужней дамы определенно на рабочем столе должна стоять фотография мужа, а никак не начальника.       Руки сами открыли верхний ящичек стола, достали заготовленные листы. На самой же деревянной лакированной глади лежали списки нужной литературы, написанные коллегами для различных курсов, и образцы содержания писем. Все перья уже идеально заточенные, пузырьками изумрудных чернил надо только наполнить чернильницу, и можно приступать к работе. Минерва не без удовольствия порадовалась, что её рабочее место безупречно подготовлено. Часы мчались просто незаметно: колдунья с особым наслаждением работала, словно бы всю жизнь об этом мечтала. Пожалуй, она бы даже не обратила внимание на поздний бой часов, на то, что становится уже темно и стоит зажечь свечи, если бы не ощутила чью-то ладонь у себя на плече. Забавно дернувшись и обернувшись, Минерва остро почувствовала, что пропала.       Гораздо более седой, чем на портрете из-под шоколадной лягушки и на колдографии. На лбу, словно бы по пергаменту несколько раз прошлись пером без чернил, образовалось несколько глубоких морщин, которых она не видела во времена студенчества. Либо же просто не замечала их никогда. Лучистые голубые глаза так и приковывали взгляд. Ей казалось, словно бы они были похожи одновременно на море в штиль и на небо, а светились так, как будто там не радужка вовсе, а два крупных топаза. Запоздало женщина поймет, что пахло от него горячим шоколадом, ветхими книгами и чем-то столь неуловимым, что идентифицировать никак нельзя, но так же бесконечно привлекательным для неё. Он что-то ей сказал, а ведьма лишь смогла отметить, насколько приятный слуху у него баритон. Пожалуй, было бы совершенно бесполезно пытаться убеждать саму себя, что волшебник перед ней только её бывший учитель, а сейчас непосредственный начальник. Он ей нравится. Нравится так, как никто и никогда не нравился. Потом сама на себя разозлилась и смутилась: наверняка она смотрит на него с каким-то глупым выражением лица. Отгоняя нахлынувшие чувства, совершенно непрошенные и неправильные, ей пришлось сделать усилие, чтобы попросить вновь произнести мужчину сказанные им слова. — Я рад вас видеть, Минерва, — улыбаясь, но не позволяя себе рассмеяться над ней послушно повторил Альбус. — Могу вас поздравить с разводом? — А, — на несколько безумно долгих мгновений слова застряли у неё в горле. — мы решили попробовать снова, сэр. Слишком глупо так расходиться. Да и к тому же ребёнку лучше, когда родители вместе, профессор, — от её взгляда не утаилось, что Дамблдор озадачен её ответом. — Мне казалось, что вы были настроены решительно, Минерва… — Альбус посмотрел в её глаза очень внимательно, словно бы собирался в них что-то увидеть. — С вами все хорошо? — Да, — однако голова её почему-то качнулась в сторону, словно бы отрицая только что сказанное. — Не совсем, сэр, — призналась МакГонагалл под его изучающим взглядом, почему-то испытывая облегчение оттого, что не будет ничего от него утаивать. — На меня напали некоторое время назад, профессор. Стерли память. Ничего не помню с момента выпускного бала. Вы только не увольняйте меня, пожалуйста, — практически взмолилась она, однако не решаясь смотреть ему в глаза. Вместо этого она впилась взглядом в его очки-половинки. — я все наверстаю. Просто мне нужно немного времени, сэр. — Минерва, — голосе его проскользнуло что-то очень похожее на горечь или даже отчаяние. — конечно я вас не уволю, даже не думайте… Если вам захочется чем-то со мной поделиться, чем угодно, я всегда буду рад вас услышать, не стесняйтесь, — он говорил ласково, словно бы с ребёнком, однако МакГонагалл сразу поняла, что Дамблдор о чем-то очень напряженно и глубоко задумался.       Они распрощались как-то скомкано. Лишь через пару минут после ухода профессора Минерва закрыла покрасневшее от неловкости лицо руками, сбив рамку с фотографией Дамблдора изображением вниз. «Что он подумал, увидев свою колдографию на моём столе? Как же, как же стыдно! Выглядела наверняка, как влюбленная дура!» А в голове так и повторялись, как неисправная пластинка, сказанные на прощание мужчиной слова: — Кстати, вы всегда называли меня именно по имени. Альбус, «Ал» — как вам угодно, Минерва. Мне всегда было приятно ощущать, что мы с вами на короткой ноге. Передавайте привет сыну.

***

      Минерва никогда не бегала с понравившимся мальчиком гулять по ночному замку, чувствуя в крови азарт от постоянно растущего шанса на поимку внимательным завхозом или дежурящими учителями. Не сидела в кафе мадам Паддифут, попивая кофе с плавающими там розовыми конфетти, с приятным смущением слушая неумелые комплименты влюбленного сокурсника. Не целовалась на Астрономической башне, опьяненная чувствами, наблюдая за началом рассвета и строя невообразимые воздушные замки в попытке представить счастливую жизнь со своим избранником. В общем, МакГонагалл понятия не имела как должны выглядеть в привычном понимании ухаживания.       Помнила лишь, что единственный раз, когда её позвали на свидание, она могла лишь смотреть на решившегося, как на дурачка. А потом скривить губы в подобии вежливой улыбки, наблюдая, как тает его решительность прямо на глазах. Он был загонщиком в их команде, она охотницей. И они оба понимали, что дело вовсе не в том, что девушка вдруг действительно понравилась молодому человеку. Это была его попытка как-то поддержать компаньона по игре и никакой романтикой там и пахнуть не могло. Она как раз только-только выписалась из больничного крыла после неудачного падения с метлы и была вынуждена бросить квиддич. Несостоявшаяся романтическая история так и закончилась неловким прощанием и безмолвным обещанием друг другу никогда не упоминать об случившемся, словно бы они пытались совершить что-то жутко постыдное.       С Элфинстоуном Минерва не могла точно описать все чувства, которые испытывала, стоило ему появиться рядом. Урхарт точно знал, что МакГонагалл любит и в каком виде — утренний кофе обязательно подавался с молочником и молотой корицей, а вечером её ждал бокал горячего шоколада. Ей нравился аромат его парфюма и горьковатый запах дыма, что пропитал всю одежду и кожу. Всегда подавал ей руку, приносил то, что нужно ещё до того, как она могла бы попросить его об услуге. То, как муж искренне включался в игру с Альбертом и так же откровенно влюбленно смотрел на неё, не должно было оставить её равнодушной. И не оставляло — жена чувствовала себя любимой, однако от этого же испытывала целую гамму чувств, которые не должны были её преследовать. Минерву откровенно напрягало и даже пугало, что Элфинстоун знает её лучше, чем она саму себя. Ощущала дискомфорт почти на физическом уровне, оттого, что его слишком много в личном пространстве, да и в жизни в целом. И злилась на саму себя, что не может быть хорошей, любящей женой — было сложно хотя бы приспособиться называть его «Элфи» как ему особенно нравилось и перестать сокращать имя сына до «Ал» как его откровенно раздражало. Стыд за то, что Урхарт прилагает столько усилий, а она не может быть просто благодарной сжигал дотла. Элфинстоун должен ей нравится. Он просто не может не быть ей симпатичен. Рядом с ней буквально живет самый идеальный на свете муж и отец — о ком ещё можно даже мимолётно задумываться?       А по мыслям привычной, спокойной и уверенной походкой разгуливал нынешний начальник, улыбающийся ей сугубо с отческой заботой. И даже в самом нереалистичном сне Дамблдор смотрел на неё лишь с теплотой и лаской, свойственной только любящим родителям. Альбус наверняка только бы вежливо улыбнулся, застигнутый врасплох ею под ветвями омелы, и никогда бы не позволил поцеловать себя даже в щеку. От директора не пахнет дымом и дорогим парфюмом, а в карманах у него лишь целый ворох носовых платков для поддержки несчастных студенток в пору первых влюбленностей да сдачи экзаменов и дурацкие, кислые на вкус сладости. Альбус-Альбус-Альбус… «Ал».       Ей пришлось сильно закусить губу, чтобы не сказать имя вслух и широко раскрыть глаза в надежде, что из головы Дамблдор как-нибудь исчезнет. Довольная, даже восторженная улыбка Элфинстоуна была слишком близко — Минерва чувствовала его горячие тяжелые выдохи на своей груди и лице. Она ощущала, как муж мягко покачивает её бедра и как он движется в ней, слышала, как у него сбивалось дыхание. Почему-то остро хотела вновь погрузиться в какие-нибудь размышления, лишь бы не заострять свое внимание на процессе выполнения супружеского долга. Разглядывала побеленный потолок, примечала, что по нему со стороны карниза поползла тоненькая трещина по направлению к люстре. Стена с неприятными ей обоями окрашивалась в грязноватый желтый свет от зажженного ночника. Рядом с ним поблескивали её квадратные стеклышки, чем-то жутко напоминающие очки-половинки Альбуса… Пожалуй ей бы стоило включиться в процесс, показать мужу свою заинтересованность или хотя бы пару раз издать что-то похожее на стон. Но не успела Минерва додумать эту мысль и попытаться открыть рот, как почувствовала липкое теплое беловатое семя у себя на животе.       Она даже не думала о том, чтобы сказать ему хотя бы что-нибудь, прежде чем умчатся в ванную комнату. Лишь краем глаза обратила внимание в зеркале на красные следы от поцелуев на шее и где-то совершенно бессознательно подметила, что завтра там обязательно будут синяки. Чувствуя одновременно брезгливость, что и погнала её сразу в туалетную комнату, и стыд за свое некрасивое поведение, граничащий с желанием расплакаться, МакГонагалл принимала поспешный душ и понятия не имела, как вернуться потом назад в спальню. Даже думать не хотелось о том, что сейчас чувствует её супруг. Он обижен, разозлен или же испуган из-за её реакции и взволнован? Ей хотелось как можно скорее смыть с себя все его прикосновения, полные любви, нежности и страсти, так и раствориться под горячими струями воды, лишь бы не возвращаться назад и не сталкиваться с Урхартом.       Укутавшись в халат, как назло принадлежащий именно мужу, она стояла у мойки и смотрела в свое отражение. Зеркало, конечно же, запотело, но ведьма без проблем его протёрла рукой и вглядывалась в свои изумрудные глаза. В голове не могли уложиться мысли, которые посетили её в спальне: как они могли изначально сойтись? И почему же ей так тяжело рядом с ним? Ведь нельзя же быть насколько неблагодарной… Осторожный стук в дверь прервал её размышления. Взволнованный шепот Элфинстоуна тихо поинтересовался: — Мин, все хорошо? — Да… Я скоро подойду, — ей пришлось собираться целую вечность, прежде чем ответить ему. Её голос неожиданно даже для самой хозяйки стал на тон выше, и казалось, что его обладательница вот-вот расплачется. Из-за того, как жена сказала эти слова, мужчина попытался открыть ручку, но в последний момент так и не довёл дело до конца. Сказав что-то скорее себе под нос, чем ей он отдалился в другую комнату.       Ещё целых десять минут она, дрожа, стояла у умывальника, без конца умываясь холодной водой и пытаясь прийти в себя. Иногда Минерве казалось, что она слышала, как Элфинстоун подходил к ванной, но так и не начинал стучать или пытаться отпереть дверь. Наконец МакГонагалл отругала за трусость саму себя и, борясь с собственными нежеланием, вернулась в спальню. Все так же горел ночник некрасивой желтизной. На не заправленной постели сидел муж, почему-то сгорбившись. Он поднял на неё свои серые глаза, из-за света кажущимися больными, только когда она практически подошла к кровати. Почти сразу мужчина взял её руку в свои и торопливо поцеловал пальцы, не отрывая взгляда от женского лица. — Прости, я, наверное, очень поторопился… — Я действительно не была к этому готова, — Минерву невольно тронуло то, как он распознал ситуацию. Ей пришлось немного наклониться, чтобы поцеловать его в макушку. — Я сама виновата, переоценила свои силы… — Все так неправильно получилось, — с сожалением в голосе откликнулся Урхарт. — Я тебя почти не знаю, — перебарывая себя присела рядом с мужем Минерва, кладя голову ему на плечо. — Как мы с тобой изначально сошлись?       На лице у него появилась почему-то очень печальная улыбка — она видела его лицо в отражении напольного зеркала. Элфинстоун приподнял взгляд куда-то чуть выше, отворачиваясь от серебряной глади, чтобы поцеловать жену в макушку. Он отчего-то замер и долгие секунды дышал запахом её волос, о чем-то напряженно думая. — Ты мне всегда очень нравилась, Мин, — не смотря в женское лицо, начал Урхарт, — с самой первой встречи приглянулась. А я тебе очень долгое время был совсем не интересен — был у тебя кто-то другой или просто не нравился… Но в один из дней ты меня решила «пожалеть»: была пьяна или нет, я уже не помню, однако мы с тобой провели ночь прямо у меня в кабинете. Там как раз был небольшой диванчик…       Минерва почему-то густо покраснела и очень обрадовалась, что никакого наплыва внезапных воспоминаний слова Элфинстоуна не вызвали. Меньше всего ей хотелось сейчас представлять что-либо из его рассказа. Но воображение уже нарисовало ей почему-то именно мягкий диванчик, обитый черной кожей, со временем немного стертой на подлокотниках. И пахло от него как-то не приятно. Она рефлекторно отдернулась от мужа и отвернулась, чувствуя во рту противную горечь. — Во всяком случае, я тебе сразу же, тем же утром сделал предложение, — откашливаясь, продолжил мужчина, послушно не вдаваясь в подробности и даже немного отстраняясь от жены, чтобы дать ей больше личного пространства. — Ты отказалась, но несколько довольно романтичных свиданий и новость, что у нас будет ребёнок, тебя переубедили. И мы стали жить как семья…       Никаких любовных встреч с Элфинстоуном Минерва припомнить не могла, зато вспомнила предложение руки и сердца. Они сидели в ресторане за столиком в отдалении от других — идеальном романтическом уголке, рядом с огромным окном. За стеклом уже начинали зажигать фонари, луна светила холодноватой дымкой… Или шел дождь, и даже рядом с ней лежал, образовывая небольшую лужицу, её зеленый зонтик? До столика доносились тихие звуки джаза от музыкантов. Кольцо лежало в бархатной коробочке между букетом цветов и тарелочкой с любимым МакГонагалл кранаханом. Крупный драгоценный камень в серебряной оправе. «Изумруд выглядит в золоте словно бутылочное стекло» — возникли из неоткуда слова мужа — «Серебро же куда лучше сочетается с таким камнем». Урхарт курил и смотрел на неё с волнением, у него даже подрагивали руки.       Но Минерва не помнила точно его выражение лица, потому что уткнулась взглядом в его черный галстук-бабочку и такой же костюм-тройку, пиджак от которого он постоянно пытался ей предложить. Нет! Нет. Нет… На нем тогда были темные брюки и пиджак из ткани барберри с той же бабочкой… Или на нем был шейный платок? Или у него вовсе не было галстука? И насчет своего положения женщина так же не могла сказать точно: у неё вроде ещё не было никаких признаков беременности, или же был третий месяц… Она была уверена, что отказала ему. Но ведь жизнь четко указывала на обратное. От всех этих воспоминаний жутко разбаливалась голова. — Мин? Давай я принесу тебе горячего шоколада? Ты совсем неважно выглядишь… — прервал её внутренний спор Элфинстоун, мягко коснувшись женского плеча.       Не дожидаясь ответа, он встал и, запахнувшись поплотнее во второй свой халат, ушел, оставляя её в комнате одну. Первым делом Минерва задула свечу в ночнике, лишь бы больше не видеть болезненного желтого света, и встала у окна. Холодновато горели звезды, и узкий месяц не давал привычной лунной дымки. В саду у дома успокаивающе шумели темные деревья. МакГонагалл почему-то уткнулась носом в рукав. Ткань, как и все вещи Урхарта, пахла табаком, дорогим парфюмом и горьковатым запахом чабреца. Ей объективно нравилась эта смесь. Чуткое обоняние поймало аромат шоколада ещё до того, как перед ней был поставлен бокал с теплым напитком. Элфинстоун стоял рядом, не касаясь жены, облокотившись одним предплечьем на подоконник, и смотрел на неё с нежной лаской.       Женщина, начиная пить шоколад, так же перевела взгляд на мужское лицо. Взгляд цеплялся за кажущиеся, особенно в данный миг, серебряными глаза. Рассматривая его в целом и в частности, примечая красивые, явно фамильные черты, Минерва невольно признала, что вполне могла позволить себе очароваться им и что точно бы не оценили её строгие родители именно с ним провести ни к чему необязывающую ночь. Учитывая, что для него она была, да и оставалась довольно привлекательна, неудивительно, что в конечном счете все сложилось как есть на данный момент. Ей определенно следует дать ему шанс: он любит её и как только она получше его узнает все встанет на свои места. — Хочешь, я переночую в гостиной? — мягким тоном спросил он, едва касаясь пальцами её плеча. — Я не хочу, чтобы чувствовала себя неуютно. — Нет, — она качнула головой, ставя бокал на подоконник и беря его руку в свои ладони. — мне нужно, чтобы ты остался.       Ей, на удивление, потребовалось только десять минут, чтобы задремать, лежа под его боком. Больше всего ей мешали мягкие касания пальцев мужа на своем плече.

***

      Утренняя рутина постепенно становилась для Минервы привычной: встать раньше мужа и сына, привести себя в порядок, с помощью домовиков соорудить подобие завтрака и заварить себе чай перед работой. После первым делом разбудить Элфинстоуна и поцеловать его в щеку — МакГонагалл сама для себя решила: чем больше нежности и тактильных проявлений симпатии она будет ему оказывать — тем скорее привыкнет к нему, растормошит спящие чувства и, возможно, даже что-то вспомнит. После помогает проснуться и собраться Альберту: четко проверяет, хорошо ли он почистил зубы, готовит ему одежду и обязательно спрашивает, что ему снилось — у мальчика каждый раз загораются глаза и он начинает с энтузиазмом рассказывать свои сновидения.       И пока Урхарт неспешно завтракает и проверяет почту, Минерва второпях пьет чай из кружки и уговаривает Ала нормально позавтракать: каждый раз он первым делом тянется за сладким печеньем и после никогда не хочет есть овсянку. Но в этот раз эта суматоха перед работой нарушилась. В тот момент, когда Элфинстоун привычно вскрывал конверты с письмами, во входную дверь нетерпеливо постучали. Женщина даже дернулась от неожиданности и хотела встать, чтобы посмотреть, кто к ним пришёл в такую рань, но мужчина поднялся раньше и мягко коснувшись её плеча смог убедить остаться на кухне с сыном. — Возможно, это сосед, — пояснил муж, скрываясь в коридоре. — вчера я с ним договаривался, чтобы он постриг наши ели, иначе в следующее Рождество нам будет проблематично своими руками их украсить.       Минерва рассеяно кивнула, не особо вникая в его слова. Всё свое внимание она посвятила Алу: ей обязательно надо успеть его нормально покормить до ухода на работу. Иначе Элфинстоун так и будет весь день подкармливать сына сладким, и потом тот станет совсем неуправляемым — такого и спать не уложишь, и не успокоишь, если, не дай Мерлин, больно ударится. Лишь краем уха она слышала, что муж разговаривает с кем-то, и только по тону его голоса понимала, что он не сильно рад этому общению. Её бы и дальше не интересовало, что происходит в прихожей, если бы вдруг не услышала звук разбитого стекла. Наказав сыну сидеть на месте, она вышла в коридор и осторожно заглянула в холл.       Урхарт стоял у стены, держась обеими руками за свой нос, а у его ног лежала разбитое вдребезги синее стекло. С его ладоней быстро капала кровь, а взгляд его серебряных глаз был почти что бешеный. МакГонагалл сразу поняла: муж снес стоящую на столике ненавистную ею вазу, когда от боли отходил к стене после удара в лицо. Схватив волшебную палочку, она перевела взгляд в дверной проём и её сердце тут же болезненно замерло. Профессор Дамблдор, кажется сам в растерянности от того, что сделал бессознательно потирал стертые костяшки одной из рук. — Взгляните на неё, Урхарт! — переведя взгляд на Минерву, стальным голосом продолжил прерванный ударом разговор Дамблдор. — Разве она виновата в том, что вы не можете принять ответ «нет» и доходите до таких крайностей? — Пошёл вон, урод! — зло выплюнул Элфинстоун, готовый почти что взвыть от ярости и боли. — Какой же ты ублюдок… — МакГонагалл в это время подошла к мужу и попыталась отвести кисти его рук от запачканного кровью лица — если там сломан нос, она без проблем сможет его вправить, только если мужчина не будет закрывать его ладонями. — Профессор Дамблдор, вы должны уйти, — Минерва не смогла точно определить, что чувствовала в этот момент. Глубокое непонимание предмета разговора, о чем говорит прямо сейчас Альбус. Почему диалог внезапно перешёл в откровенный мордобой? Откуда-то взявшееся разочарование или даже растерянность: идеальная картинка жизни, которая невольно сложилась в её голове, стала давать трещину. Болезненное смятение, что сжимало ей горло и почему-то сердце. Ей было физически больно его видеть, аж до тошноты и она поспешно отвернулась. Дыхание сбивалось. — Минерва, вы даже не представляете, что он сделал… — в голосе незваного гостя послышался плохо скрываемый гнев. — Мне не интересно, — отрезала Минерва, вдруг чувствуя, как в ногу вцепился сын, и видя, что лицо Альберта краснеет и он начинает испуганно хныкать, не отрывая взгляда от отца. — вы разбили моему мужу лицо, сэр, и не думаю, что он того мог как-либо заслужить — последние её слова заглушились оглушительным плачем Ала, — просто уходите… Или мне уже придется применять силу, сэр. А я этого не хочу. Видите, что вы натворили?! — она раздраженно махнула рукой на сына и лишь на секунду бросила полный боли взгляд на Альбуса.       Он его поймал и, словно бы не решаясь вступать с ней в спор, невольно отошел на несколько шагов от двери. Женщина магией её захлопнула, после чего попыталась успокоить сына и хоть как-то помочь мужу. Мальчик перестал реветь только после того, как Элфинстоун мягко объяснил, что с ним все будет в порядке, и довольно нерешительной походкой ушел в сторону ванной комнаты. Усадив сына за стол и пригрозив, что приклеит его к стулу, если тот вновь её ослушается, Минерва прошла к мужу. Тот безуспешно пытался отмыть лицо и промыть глаза. Белая накрахмаленная рубашка украсилась некрасивыми красными пятнами от крови на рукавах и манжетах. Ей ничего не оставалось, кроме как бережно гладить его по плечу и почему-то ощущать, как сильно её бьет дрожь. — Элфи, посмотри на меня, пожалуйста, и убери руки от лица, — вместе с ней дрожал и её голос. — сейчас будет немного больно — я вправлю тебе нос, хорошо? — Дамблдор всегда лезет к нам… — Урхарт медленно отвел трясущиеся ладони от носа. — Чуть было не развелись из-за него… Ай! Мин, больно же! — И зачем ему это нужно? — скрестила руки на груди Минерва, убрав в карман палочку. Сердце снова взволнованно замерло. Элфинстоун вновь ощупал нос и раздраженно вздохнул. — Не знаю. Возможно, хочет потешить самолюбие… Ты же за меня вышла, — он позволил себе мягкую полуулыбку. — Старый ублюдок вечно лезет к тебе… — Я не пойду сегодня на работу, — перебив его, отметила она, ощущая внезапно навалившуюся усталость. Ей не хотелось думать об Альбусе, об Элфинстоуне и вообще о ком-либо. Казалось, что нужно немедленно лечь на диван или в постель, чтобы немного отдохнуть. — напишу Дамблдору письмо. Попрошу больше не лезть в наши отношения — сами справимся… Восстанови и убери только, Мерлина ради, эту дурацкую вазу с глаз моих!       С этого утра уход на работу перестал приносить ей радость. Было больно и почему-то совестно смотреть на Дамблдора, сидеть рядом за завтраком в большом зале, а потом по вечерам передавать ему рабочие бумаги. Они почти не разговаривали друг с другом, перебрасываясь лишь парой приветственных, ничего не значащих слов. Порой Минерве хотелось подойти к нему, спросить, что же имел в виду Альбус в то злополучное утро. Однако чувство стыда оттого, что накричала на него и за импульсивное письмо, в котором она вовсе не стеснялась в выражениях, не позволяло этого сделать. Ничего и говорить о подстегивающей её гордости, которая так же не позволяла женщине пойти на встречу к мужчине. А он, возможно, уязвленный ею, а может, решивший больше не впутываться не в свои дела, так же не делал шагов навстречу. В общем, в Хогвартсе МакГонагалл стало до одури одиноко и тягостно. Лишь редкие дни, когда ей удавалось взять сына к себе на работу, разбавляли эти серые и абсолютно несчастливые часы.       Дома не становилось лучше. Иногда ведьма думала о том, как же сильно ненавидит этот коттедж. Эту синюю вазу при входе, которую из-за дня в день разбивала и потом раздраженно восстанавливала при помощи заклинания починки. Трещину в потолке спальни. Запах табака…       Вскоре она перестала убеждать себя, что близость с Элфинстоуном ей хоть сколько-то поможет. Для начала она стала уходить на работу, не целуя его на прощание и не позволяя лобызать свою руку. После задерживалась у постели Ала как можно дольше, порой засыпая на стуле с детской книжкой в руках. В конце концов, в какой-то день поставила мужа перед фактом, что ночевать отныне будет в библиотеке. Сменила замок в двери, чтобы Урхарт не мог её открыть ночью, и лечь на пол около диванчика, чтобы иметь возможность держать её за руку. Ведь однажды, в поздний час, когда она проснулась и увидела его рядом, жена силой вытолкнула мужа за дверь, пообещав в следующий раз проклясть и потом несколько ночей без сна сидела на диване, судорожно сжимая палочку в руках. Любые зачатки симпатии к мужу, что были в ней окончательно сгнили, как и яблоки в саду у дома в середине октября.       Минерва ждала, что Элфинстоун сам предложит ей разойтись, но каждый день он улыбался ей так, словно бы его все устраивало. Ко всему относился с поразительным терпением и смирением: и к её подавленному настроению, и к истерикам при любой попытке близости. МакГонагалл смотрела на его улыбку и каждый раз задавалась вопросом: кто же Урхарт? Либо святой, раз терпит её… Иначе идиот.       В один из дней даже кто-то из Слизеинцев после занятия осмелился спросить: все ли в её жизни в порядке? А Минерва потом сидела за столом до позднего вечера в смятении. Конечно же, в её жизни все до каждой мелочи не в порядке. И женщина не уверена, что когда-либо будет иначе. Пожалуй, в последний раз, когда все было «в порядке», закончилось на выпускном балу. А дальше потянулась черная, липкая полоса абсолютной и отвратительной путаницы и опустошения её душевных сил. — Минерва, вы ужасно выглядите, — подался голос профессора Дамблдора, смотревшего на коллегу так, словно бы она была ребёнком, заболевшим дифтерией, а вакцины нет и не будет. И Минерва глядела на него, бесконечно любимого и такого недосягаемого, и понимала, что он абсолютно прав. В руках он держал её письмо о просьбе дать ей две недели для решения семейных проблем. — Не лучший способ завязать разговор, сэр, — смущенная тем, как рада была услышать баритон начальника, ответила Минерва. — Однако вы правы, не буду спорить.

***

      Минерва нутром ощущала, что ничем хорошим этот разговор не закончится. Но и тянуть больше не было ни времени, ни сил. Так будет проще и ей, и Элфинстоуну. Единственная параллель, которая приходила на ум, была ещё из детства, наполненного маггловскими вещами: если уж отрывать пластырь от только начинающей заживать болячки, то резко, не растягивая процесс. Как назло, Альберт не хотел засыпать, и читать пришлось не привычную одну главу сказки, к концу которой мальчик обычно умиротворенно сопел, прислонив голову к материнскому бедру, а целых три, постоянно наколдовывая образы из интересных сцен. И даже после этого он канючил — мать посетила тревожная мысль, что Ал умудрился простыть, когда объедался с отцом мороженым на недавних Рождественских выходных. А ведь через пару дней закончится декабрь. К моменту, когда мальчик, наконец, заснул, МакГонагалл чувствовала себя безумно уставшей.       Урхарт сидел на кухне, держа в зубах курительную трубку, одной рукой придерживая голову, другой вчерашнюю газету. Одного взгляда на его фигуру хватало, чтобы понять, насколько и он вымотался за последнее время. Мужчина лениво переводил взгляд с одной строчки новостной колонки на другую, пыхтел трубкой и явно не пытался действительно вникнуть в текст. Когда она зашла, он мягко перевел взгляд серебряных глаз на неё и немного улыбнулся. — Нам надо поговорить, — со вздохом начала она, стараясь как можно меньше смотреть ему в лицо. Взгляд падал на его красивые кисти рук и на свои. Глаза вечно цеплялись за обручальное кольцо на его пальце такое органичное, на своём кошмарно чужеродное. — Если ты про надвигающийся день рождения Альберта, мы уже заказали ему подарок. Месяцев восемь назад. Детскую метлу для квиддича — ты сама выбирала, — проговорил Элфинстоун спокойно, за последние пять месяцев привыкший сообщать давно известные ему факты. — Её доставят за день до праздника, сразу в подарочной упаковке. — Я не об этом, — её голос почему-то стал тише, словно бы их мог подслушивать сын, и Минерва невольно стала говорить на тон ниже. — Речь пойдет о нас.       Его пальцы заметно дрогнули. Мужчина с трудом сложил газету и отложил от себя подальше. Потушил трубку, не отцепляя взор от её лица. Женщина чувствовала себя так, словно бы на неё направили волшебную палочку с зажжённым люмосом. Стало стыдно и очень хотелось скрыться от серебряных глаз мужа. Его мягкая улыбка, которую хозяин пытался всеми силами сохранить, стала медленно превращаться в натянутую. — Элфинстоун, я… — все, что понимала в данный момент Минерва — как же сложно, наконец, проговорить столь нужные слова. И как же тяжело будет ему их услышать. На грудь стала давить удушающая жалость. Лишь упрямым усилием воли она заставила себя продолжить. — Мне жаль. Мне действительно жаль, но у нас ничего не получилось. Мы должны развестись.       Желаемого облегчения не наступило. Элфинстоун молчал, и эта гробовая тишина давила на неё с удвоенной силой. Минерва ждала, когда он скажет хоть что-нибудь для того, чтобы понимать, какие слова подобрать в своей речи дальше, чтобы не сделать ему ещё больнее, чем есть. А Урхарт продолжал не произносить ни слова, его улыбка окончательно стала похожа на гримасу, и только то, как сбилось его дыхание заставляло МакГонагалл думать, что супруг напряженно обдумывает сказанное. Он с какой-то особой горечью вздохнул и закрыл лицо руками. Плечи его судорожно задрожали. Она тут же стала чувствовать себя палачом над его несчастной головой. Наконец муж развел в стороны пальцы левой руки, чтобы одним глазом видеть жену, и спросил таким пришибленным голосом, что у неё опустилось сердце: — Мин… Что я сделал не так? — Ты замечательный, правда, — Минерва пыталась подобрать нужные слова, хотя её саму стало откровенно колотить. — Просто я… — Что я могу сделать, чтобы ты передумала? — Элфинстоун поднял голову и лицо его больше не было привычным для женщины — оно стало похоже на искусно нарисованную маску. И его выражение заставило в груди у супруги трепыхаться испуганную птицу. — Ничего. Тут ничего нельзя сделать, — ей на секунду захотелось протянуть к нему руку и провести ею по его темным волосам, чтобы хоть немного утешить. Нужно сделать лишь пару шагов. Но Урхарт встал, обошел стул, на котором сидел ранее, и оперся своими сильными рукам на его спинку. Мужской взгляд не перестал быть несчастным, но также стал и жестким, и даже местами жестоким. Минерве невольно подумалось, что его серые глаза сейчас выглядят так, словно бы она собственными руками опрокинула на пол дорогое серебряное зеркало и теперь пыталась собрать его из кривых осколков. В голосе его заиграли раздраженные и досадливые нотки: — Во всем виноват этот рыжий черт… Ты ведь ему даже не нужна! Дамблдору, видимо, просто доставляет удовольствие постоянно мучить меня. Если бы ты его не встретила… — Что ты такое говоришь? — отчаянно зашептала МакГонагалл, заставляя себя подойти к мужу поближе. Она очень осторожно взяла его за руку, сжала сильные пальцы и отважилась вновь поднять свой взгляд на лицо. Его дрожащие губы выглядели настолько болезненно, что внутри у неё все переворачивалось. Смотреть на Урхарта было больно и тошно. Даже просто находиться рядом с ним. — Дело вовсе не в Альбусе… — Я понимаю, что тебе нравятся рыжие. Твой соседский мальчишка тоже был таким, — Элфинстоун говорил так отчаянно, и его глаза блестели каким-то болезненным огоньком. Минерва не понимала о ком он вещает. Судорожно пыталась припомнить, но в голове мелькал лишь сынок соседа-фермера, который ей вроде как никогда и не был симпатичен. — Ты сама от него ушла, а потом ревела мне в плечо, когда тот женился на другой девчонке… Тогда же подарила мне надежду, что вместе мы будем куда счастливее… Забеременела, вышла за меня. Захотела устроиться в Хогвартс? Пожалуйста! Я никогда тебе ни в чем не отказывал! Наоборот, купил этот несчастный коттедж, чтобы создать тут семейное гнездышко недалеко от новой работы. И плевать, что мне теперь куда сложнее добираться до своей — это же ради любимой женщины! Уперлась рогом, что сына назовём Альбертом, хотя ранее уже условились, что он будет Стюартом. Увлеклась же Дамблдором, почему бы и нет? Спасибо хоть не в открытую Альбусом! И тогда я согласился, поддержал тебя… Может быть, мне стоит волосы перекрасить, если так я стану тебе приятнее? — МакГонагалл попыталась убрать свою руку, однако мужчина сжал её кисть стальной хваткой. Она перестала понимать всерьёз спрашивает он или же наконец изливает все то, что в нем накопилось. — Элфинстоун, — более твердым голосом обратилась к нему Минерва, пытаясь судорожно сообразить, чтобы сказать для того, чтобы он перестал все глубже и глубже зарываться в пучину своих болезненных убеждений. — я не могу отвечать за то, что совершено не помню. Мне очень жаль, если делала тебе больно раньше. Но ты же сам должен понимать: я постоянно разочаровываю тебя. Ты ждешь, что я дам тебе свою любовь, а я могу дать тебе в этом браке только верность. Потому что не люблю тебя как мужчину. И не делаю тебя счастливым — наоборот только больше проблем приношу… В последние месяцы я просто извожу тебя, а ты все терпишь и терпишь меня. От этого мы оба несчастны. — Давай я решу, доволен я жизнью с тобой или нет, а? — перебил её Урхарт, наконец, ослабляя хватку и позволяя руке супруги исчезнуть из своей кисти. — Я знаю, что ты меня не любишь. Однако мы же все равно можем быть вместе: моей чувств к тебе хватит на двоих. Только выброси уже из головы Дамблдора, Мерлина ради! Или подумай об Альберте! — Дело вовсе не в Альбусе, — упрямо повторила Минерва, поджимая тонкие губы. Её глаза невольно замечали лихорадочные пятна на бледном худом лице Элфинстоуна. — Я не ухожу к Дамблдору. Я вообще ни к кому не ухожу! — женщина почувствовала, что хочет отойти от него на пару шагов. А лучше так, чтобы он не мог вновь ухватить её за руку. Ладонь немного болела. Старалась говорить тем же голосом ложь, которая должна была смягчить всю ситуацию. — Ты дорог мне. Просто не так, как бы тебе этого хотелось. Элфи, — ей пришлось потрудиться, чтобы заставить себя назвать его сокращенным именем. — ты потрясающий отец и действительно заботливый муж. Красивый к тому же. Я уверена, что ты сможешь найти себе человека, который оценит твою заботу по достоинству. И Альберта у тебя никто никогда не отнимет — он твой сын и всегда останется таковым. Я никогда не буду препятствовать вашему общению. Просто мы с тобой, — делая особый акцент на «мы» продолжила МакГонагалл, — можем быть только друзьями. И не более того.       Вновь повисла тишина. Элфинстоун обессилено сел обратно на стул и зарыл длинные пальцы в волосы. Минерва отошла к окну и пришла к выводу настолько сегодня кошмарная ночь. В отражении стекла она видела очертания фигуры Урхарта и её накрывали довольно смешанные чувства: от жалости к нему и понимания, насколько больно, наверное, мужчине было слышать её слова, после того, как она невольно подарила ему надежду, что у них может все получится, до злости. Неужели ему настолько сложно услышать её, особенно учитывая, что это не первый раз, когда Минерва хотела разойтись? Это уже было пять месяцев назад — Элфинстоун не мог не понимать, что в их отношениях может вновь появится трещина! Невольно в мыслях возникло сказанное Дамблдором ранее: «вы не можете принять ответ «нет» и доходите до таких крайностей». — Мин… Пожалуйста… Мин…       МакГонагалл почувствовала, как сильно у неё начинает раскалываться голова. Ей пришлось опереться на подоконник, чтобы удержаться на ногах. Тут же стало душно, и женщина поспешно расстегнула воротничок платья, чтобы он не так больно давил на шею. Возникло внезапное желание открыть окно — она не слушающимися пальцами схватилась за латунную ручку. В последнюю секунду на стекло попала одна дождевая капля, потом другая, но Минерву это не остановило. Зима в этом году была отвратительно теплой. Рванув на себя раму, у неё возникло ощущение, что это привычный порядок действий. Шум резко надвинувшегося дождя приводил голову в порядок и пробуждал что-то болезненно-знакомое. — Когда ты услышишь меня наконец?! — лицо у Элфинстоуна перекосилось, украшенное лихорадочными пятнами. Он стоял, как и в этот раз, за стулом, но уже давно перестал на него опираться. — Прекрати истерить, — холодно отчитала его МакГонагалл, так же стоящая у открытого окна и видящая, как из-за ливня в больших лужах начинают образовываться пузыри. — Ты не смеешь так со мной поступать! Ты дала мне надежду на счастье. А теперь из-за мимолетного увлечения собираешься разрушить нашу семью! — Ты не слушаешь меня, — с досадой проговорила женщина, даже не оглядываясь на мужа. — Если ты не хочешь понимать, что вместе у нас с тобой ничего не получается, твое право. Дело не в «мимолетном» увлечении! А в тебе. Во мне. В нас вместе, как же ты этого не понимаешь… — Мин… Пожалуйста… Мин… — Я уже подала документы, — холодно отчеканила Минерва. Она медленно оглянулась на мужа, — и мы разведемся, хочешь ты того…       Сердце бешено застучало в грудной клетке. Кажется, что Элфинстоун что-то сказал, но из-за шума в ушах МакГонагалл так и не разобрала конкретных слов. Рука судорожно стала искать в кармане платья волшебную палочку. Тогда же злой на самого себя голосок в голове напомнил, что она осталась на тумбочке между книжками в комнате сына. Минерва с опаской повернулась к мужу и успела лишь взволнованно вдохнув, прежде чем луч заклинания, выпушенный из его волшебной палочки, больно ударил в грудь.       Словно бы проснувшись от кошмара, она первым делом стала судорожно ощупывать и мять простынь в попытке найти что-то очень важное. Необходимое и незаменимое. Пальцы взмокли, женщина не видела ничего вокруг себя. Лицо, полное паники, обычно ей не свойственное, так и застыло маской. В голове стучала одна единственная мысль, которая заглушала любые попытки разума вернуть хозяйке рассудительность: «где, чёрт возьми, палочка?!»