Феникс

      Слишком много боли. От попыток защитить, понять, простить. Каждый раз, каждую новую битву.       Чарльз давно привык к своему дару. Он действительно отличался. Ему были открыты чужие мысли, подвластен контроль над любым рассудком. Но иногда это оборачивалось проклятием. Когда дело касалось родных.       Потребовались несколько десятков лет, чтобы мир обычных людей, целый мир, перестал воспринимать мутантов как монстров. Чтобы обычные люди поверили, доверились тем, кто отличается от них лишь генетически. Он потратил несколько десятков лет, оберегая себе подобных, доказывая, что мутанты – такие же люди. Такие же дети.       Они не заслужили ненависти и отвержения. И профессор Ксавьер продолжал вести эту неравную битву с обществом и друг другом, чтобы дать мутантам возможность быть в безопасности.       Ему было неважно, что об этом думают остальные. Хотя их мысли порой оказывались слишком жестокими, он продолжал делать то, что считал нужным. Необходимым.       Несмотря ни на что.       Бесчисленное количество раз Чарльз слышал, что это безумие. Столько же Рэйвен оставляла его, пытаясь внушить свою точку зрения. Столько же Эрик пытался его образумить, наводил хаос среди людей.       Чарльз оставался один. Даже когда поддался, стал готовить мутантов к войне, демонстрировать человечеству, что они не только несут в себе хаос и разорение, но и доброту. Помощь другим, абсолютное понимание чужой боли, поскольку все они вынесли её слишком много.       И вот к чему его привела жажда угодить.       «Ты всегда сожалеешь, Чарльз. И очень много болтаешь. Но никого это больше не волнует», — слова Эрика, как ушат холодной воды, раз за разом отрезвляли. Чарльз много над ними думал.       Они снова устроили междоусобную войнушку, из-за которой пострадали невинные. Профессору Ксавьеру опять придётся восстанавливать репутацию всех мутантов, убеждая людей, что они не принесут вреда.       Когда-нибудь общество перестанет верить и появится второй Боливар Траск, которого уже не убедит факт, что есть мутанты «хорошие» и их гораздо больше «плохих». А ещё никого не тронет, что психологическая составляющая мутантов идентична человеческой. Вот только последствия их подростковых бунтов, депрессии, неконтролируемого гнева и других переживаний гораздо более масштабные. Когда человек злится, в стену летит подушка. Когда злится мутант, улетает стена.       Можно проводить сколько угодно аналитики, спорить, но Чарльз просто и абсолютно по-человечески устал. Он не всесилен. Его возможностям тоже есть предел.       И последняя битва убедила Чарльза в том, что и терпение его не безгранично.       Сколько бы Эрик не избегал ответственности, психотерапии и обычной человеческой поддержки, кое в чём старый друг профессора Ксавьера, всё же оказывался прав. И на этот раз – Чарльзу действительно нужно меньше болтать. Особенно тогда, когда его не слушают.       Чарльз сидел в своём кабинете в школе, когда к нему робко постучались. Он вздёрнул брови, сдерживая усмешку от абсурда чужой скромности. Пару дней назад Джин чуть не погибла, отправив на тот свет иноземных существ вкупе с необъятной космической силой, а теперь стеснительно заходила в его кабинет.       — Здравствуйте, профессор, — она неловко переступила с ноги на ногу, прикрыв за собой дверь.       — Доброе утро, Джин, — ответил Чарльз, внимательно посмотрев на подопечную. Ему не нужно читать мысли, чтобы понять, каким подвигом ей стоило прийти сюда, поборов трусость.       Пару дней назад она чуть не убила сотни невинных жизней.       — Долго будешь стоять в проходе? — спросил он резче, чем хотелось.       Джин смотрела куда угодно, но не на профессора, пока проходила и садилась в кресло напротив.       Раздражение, угасшее за несколько дней, вспыхнуло снова. Несмотря на долгие годы, проведённые в коляске, иногда Чарльз жалел, что не нашёл способа от неё избавиться. Поскольку глядя на то, как маленькая рыжая бестия притворяется статуей робости, ему сильно захотелось встряхнуть её за плечи и рявкнуть.       — Ты пришла молчать? — уточнил он.       Джин вздрогнула. Судя по тому, как тщательно она оберегала свои мысли, там было о чём задуматься. Чарльз не стал давить на её сознание.       Она подняла на профессора взгляд, полный сожаления. Уместно было бы проникнуться, но Чарльз слишком много раз видел подобное выражение на её лице. Когда она маленькая приказывала другим ученикам школы прыгать голыми в бассейн, например. Только сейчас степень провинности чуть больше. А взгляд всё тот же.       — Простите, — сказала она, нахмурившись. — Такого больше не повторится.       — Не повторится, — эхом, сурово ответил Чарльз. Джин поёжилась от его тона и заняла оборонительную позицию.       — Что мне оставалось?! — она повысила голос.       Чарльз посмотрел на неё строго.       — Простите, — быстро поправилась Джин. — Но я не могла себя контролировать.       — Я верю.       — Эта сила, воспоминания, боль... Были такими реальными, — она вскинула руки, будто пытаясь показать весь масштаб чувств.       — Я понимаю.       — Нет, не понимаете! — воскликнула Джин, — я пыталась с этим бороться, держать внутри, но оно каждый раз находило выход, я...       — Феникс, — спокойно позвал Чарльз. — Я знаю, о чём ты говоришь.       Джин бесшумно вздохнула и упала на спинку кресла, ссутулившись.       — Она сказала, что внутри меня безграничная сила. Что я и есть сила.       — И ты доверилась незнакомке, которую знаешь от силы пару часов? — иронично уточнил Чарльз.       — Она показала мне Вселенную!       Чарльз сам не знал, от чего себя сдерживал. Несолидно заряжать фейспалм, но и по столу ладонью бить так себе.       — И звезду небось подарила? — вместо этого спросил он.       Джин возмущённо вскинулась.       — Поэтому ты решила убить сотни невинных людей. Нас всех. А заодно и себя, — жёстко припечатал Чарльз.       — Эрик тоже собрал команду, чтобы убить меня! — защищалась Джин.       — Ты не Эрик, — отрезал профессор. — Я был неправ, когда стёр твои воспоминания. Но и ты уже не ребёнок. А это была абсолютно детская истерика, Джин, — хмуро отчитывал Чарльз. — Я воспитывал и учил тебя и знаю лучше других, что ты могла с этим справиться. И ты знаешь лучше других, что бороться с силой вровень самоубийству – она часть тебя.       От жёсткой правды глаза Джин наполнились влагой, но профессор оставался непреклонен.       — Ты особенная, Джин. У тебя есть способности, которых нет у других. Я не позволю тебе их растрачивать на подобные глупости, как несдержанность и неумение себя контролировать, — хмуро сказал Чарльз.       Джин молча смотрела на свои колени. Профессор, даже не читая чужие мысли, понимал, что ей стыдно. Но это немного не то, чего он ожидал. Он хотел, чтобы такого больше не повторилось. И чтобы Джин передавала эту мудрость другим ученикам. Наставляла тех, кто не может контролировать свою силу. Но для этого нужно было научить её терпению.       — Джин...       — Профессор, — она подняла на него покрасневшие глаза. — Я готова сделать... Что угодно, если это вернёт ваше доверие. Я не заслужила вашего расположения, я... Я виновата...       — Джин, — Чарльз смягчил свой взгляд, — я ни в коем случае не потерял к тебе доверие. Любой сойдёт с ума, когда внутри него столько силы. Мне лишь нужно, чтобы ты самостоятельно научилась её контролировать. Признание вины за содеянное – часть раскаяния, спасибо, что ты пришла к этому. Тем не менее, я не могу допустить, чтобы подобное повторилось.       Джин несколько раз кивнула. Чарльз откатился назад, освобождая немного пространства перед собой.       — Подойди, пожалуйста, — попросил Чарльз. И хотя его тон звучал спокойно, Джин не могла ему не подчиниться.       Она поднялась и обошла стол, вставая перед профессором. Чарльз чувствовал напряжение и страх, исходящие от неё.       — Позволишь мне показать, что будет дальше? — Чарльз вопросительно приподнял брови. Джин кивнула.       Её психологический барьер значительно ослаб. Чарльз прикоснулся средним и указательным пальцами к своему виску, проникая в чужое сознание. Разум, переживший достаточно боли для столь молодого возраста. Профессор осторожно показал сцену, которую сам представлял.       Перед разумом Джин появились оборванные, короткие картинки. Того, как Чарльз притягивает её к себе за руку, помогает лечь на свои колени и последующее наказание. Неоформленное и непредсказуемое, поскольку Чарльз не мог знать, как Джин будет реагировать. Всё-таки, он телепат, а не предсказатель.       Чарльз покинул её сознание и внимательно посмотрел на Джин. Она выглядела напуганной, но скорее ситуацией, нежели методом. Её пугала перспектива физической боли и Чарльз ещё больше убедился в действенности выбранного наказания.       — Обращу внимание, — Феникс посмотрела в его непроницаемые голубые глаза. — Джин, метод не подлежит изменению. Ты можешь вернуться ко мне позже, дать себе время. Исход останется тем же.       Она помолчала, затем крепко зажмурилась и не без робости, но вполне уверенно сказала, посмотрев на профессора в ответ:       — Я останусь.       Щёки Джин порозовели и она переплела руки на груди, но, несмотря на это, она не уводила взгляд.       — Тогда ты знаешь, что от тебя требуется, — сказал Чарльз. Он неспеша опустил подлокотники кресла и положил ладони на колени, ожидая решения Феникса. Джин не имела никакого представления, как сделать, что требовалось, без значительного влияния на психику и с минимальным уровнем стыда.       Такой профессор её пугал и Чарльз постарался, чтобы его строгий выжидающий взгляд возымел эффект. Она тихо сглотнула, чувствуя себя в некой ловушке. Имея способность проникать в чужой разум, Джин оказалась крайне слаба в постижении собственных эмоций. Ей было ужасно стыдно лечь на чьи-то колени.       «Джин, то, что ты чувствуешь – нормально. Не отказывайся от тех негативных эмоций, которые ты испытываешь» — попросил профессор мысленно. Она бы не осмелилась проникнуть в его сознание. И тот факт, что подобное мог провернуть Чарльз с ней, подтолкнуло её сделать шаг вперёд. Потому что она провинившаяся ученица, которую ожидает наказание от профессора. Единственного человека, который, несмотря на все сложности, продолжает верить и доверять ей. Она должна стыдиться наказания, а не Чарльза.       Джин бросило в жар, сердце стучало как перед важным экзаменом, чем неумолимее приближалось грядущее. Она, сгорая от стыда, протянула руку. Профессор принял её в свою тёплую ладонь и помог Джин лечь животом на свои колени. Феникс чувствовала, что вся накопленная годами гордость рассыпается. Кем она себя возомнила, показывая самоуверенность при человеке, который научил её всему, что она знает? И, чёрт возьми, что если кто-нибудь сюда зайдёт?!       — Никто нас не побеспокоит, — ответил Чарльз её нервным мыслям. Он обхватил её за талию, подтянув на себя, тем самым отнимая необходимость самостоятельно балансировать. Другой рукой Чарльз прошёлся по её волосам. Спокойно попросил: — расслабься.       Джин, ведомая его телепатией, действительно стала менее зажатой, но оттого ситуация не прекратила быть такой неловкой, смущающей и устрашающей.       — Знаешь, чем самоуверенность отличается от дурости? — спросил Чарльз, успокаивающе массируя затылок Джин. Вопрос был риторический. Профессор убрал ладонь от её волос, отвечая: — первое достаточно пресечь словесно. Второе корректируется дисциплиной, — произнеся последнее слово, Чарльз ударил первый раз. Он внимательно следил за её реакцией: как внешней, так и внутренней. Поскольку её эмоциональное состояние было нестабильным и она сняла барьер, прочесть её мысли не составляло труда.       Чарльз молча продолжил наносить шлепки, наращивая силу и темп, пока в чужих мыслях не показалось болезненное «с-сука». Тогда он понял, что воздействие оптимальное и продолжил в том же ритме.       — Я удивлён, что нам пришлось оказаться в такой ситуации, — сказал Чарльз, заметив, что его голос позволяет ей лучше справляться. Он статично наносил равномерные по силе удары на её пятую точку и продолжал: — поскольку я был уверен, что самоуверенности в тебе больше, чем дурости. Получается, оказался неправ.       Дыхание Джин участилось, стало более рваным и Чарльз решил перейти ко второй части наказания. Он убрал руку с её талии и легонько похлопал Феникса по бедру, призывая встать.       — Джин, мне нужно, чтобы ты сняла джинсы.       Она вспыхнула ещё больше, встав перед ним. Чарльз отметил, что её глаза наполнились влагой.       Джин поспешила выполнить просьбу, поскольку не хотела чувствовать себя более стыдно, чем уже.       Чарльз сдержал неуместный смешок, продолжая смотреть на Джин строго и сочувствующе. Поскольку её мысли были детские и беспорядочные, от «я больше никогда не окажусь в такой ситуации» и «Джин, научись себя контролировать!», до «я сейчас умру от стыда» и «пожалуйста, профессор, мне правда жаль». Но она ничего из этого не смела произнести вслух, боясь оказаться опозоренной и потерять остатки гордости.       Феникс стянула джинсы, оставшись в нижнем белье и Чарльз пальцем постучал по коленке. Она неловко уместилась обратно. Профессор притянул её ближе, возвращая контроль над чужим телом, чтобы ей не пришлось напрягаться из-за неудобной позы.       Последующие удары казались ей ярче, больнее предыдущих. Чарльз клал удары ровно друг под друга, увеличив силу, но уменьшив темп. Её ягодицы уже приобрели красный оттенок, но этого было недостаточно. Со стороны Джин послышался первый всхлип и гордость начала уступать причиняемой боли.       — Это не урок для твоего самообладания, Джин, — заметил профессор, сделав небольшую остановку и проведя освободившейся ладонью по её спине. Она тут же глубоко вздохнула. — Никто нас не услышит. Перестань держать эмоции в себе, это позволит тебе лучше их контролировать.       Чарльз ещё несколько раз провёл рукой вдоль её позвоночника, прежде чем ладонь снова стала карающей. С первыми же сильными ударами Джин вцепилась руками в его лодыжку. Поскольку Чарльз не чувствовал, он прочёл это в её беспокойных мыслях. Ещё через десяток шлепков из её рта вырвался болезненный стон. Профессор и не думал останавливаться, перейдя чуть ниже, после чего Фениксу будет определённо неудобно сидеть.       Спустя несколько особенно жёстких ударов, Джин дёрнула ногами и гнусаво попросила:       — Простите, профессор.       Чарльз на мгновение приостановился, прошёлся ладонью по её напряжённой пояснице и сказал:       — Давно, Джин. Это ты себя должна простить.       Феникс, притупив беснующиеся мысли, отпустила всю боль, страх и вину, и по её щекам потекли горячие слёзы. Телепатия исполняла свою работу. Если для того, чтобы эта упрямая девчонка прекратила изъедать себя изнутри, нужно было немного внушения – Чарльз мог это устроить. Джин разревелась на коленях профессора как ребёнок, нуждающийся в защите и поддержке. Чарльз, исполненный теплотой и сочувствием, успокаивающе водил ладонью вдоль её позвоночника.       — Осталось немного, Джин. Я рядом.       Джин, всхлипывая, кивнула. Профессор какое-то время ещё утешал её и когда прерывистое дыхание стало более спокойным и глубоким – он зачастил более жёсткие удары, в основном на нижнюю часть ягодиц. Джин зашипела, сильнее вцепившись в ногу профессора. Чем ближе был конец, тем больше было болезненных стонов и вскриков. Когда звуки поменялись на горячие слёзы и хриплые поскуливания, Чарльз оставил последнюю размеренную десятку шлепков на ярко-красных ягодицах. Заключительный удар выбил жалобный звук, переходящий в бесшумные рыдания.       Чарльз слегка тряхнул рукой в воздухе, в попытке снять неприятное жжение. И запустил освободившуюся ладонь в огненные волосы Феникса, успокаивающе массируя её затылок.       — Всё позади, Джин. Ты молодец.       Джин, осознав, что наказание закончилось, неловко зашевелилась. Профессор помог ей подняться. Она, стиснув зубы, натянула обтягивающие джинсы на воспалённые ягодицы. Высмотрев салфетки на столе, Джин тут же запаслась парой штук, принявшись вытирать продолжающие течь слёзы.       — Присядь, — попросил Чарльз и добавил, услышав её недовольно-возмущённые мысли: — я не издеваюсь, но на твоём месте довольствовался бы в целом возможностью сидеть. По сравнению с поступком, Джин, это наказание было совсем детским, — опыт общения с Эриком оставлял некое повышение имеющегося уровня ехидства в крови. — Впрочем, как и твоё поведение.       — Вы уверены, что это не одно и тоже, профессор? — гнусаво-ядовито утончила Джин.       — Поступок может исходить из глупости или самоуверенности, — Чарльз чуть прищурился, глядя, как Джин сдерживает шипение, садясь в кресло напротив. — Я начинаю сомневаться, что тебе хватило закрепления моей лекции.       Во взгляде Джин промелькнул страх.       — Я пошутила, — она отрицательно покачала головой.       — Я тоже, — ответил Чарльз, позволив себе наконец слабо улыбнуться. Но ненадолго, он быстро посерьёзнел: — ты уже взрослая, за тобой стоит право самостоятельно принимать решения и оценивать возможные риски. Скажи мне, пожалуйста, какой главный риск твоего поступка?       Джин промокнула вновь набежавшие слёзы, но ответила без запинки и уверенно, несмотря на то, что всё лицо, кроме глаз, прикрыла салфеткой.       — Создание напряжения между людьми и мутантами. Я виновата, профессор. В том, что вам снова нужно убеждать правительство, что мы не опасны, — последние слова она произнесла тихо, с нескрываемой горечью.       Чарльз кивнул.       — И я готов это делать снова и снова, Джин. Но когда-нибудь на этом месте меня уже не будет, — сказал он и поймал испуганный взгляд. — Я не бессмертный, Феникс. Я хочу, чтобы ты запомнила этот урок, поскольку не смогу тебя контролировать всегда. Возьми себя в руки, Джин. Ты нужна мутантам не меньше, чем мне. Ведь кому, как не тебе, я могу доверить защиту всех уникальных детей после того, как меня не будет на этом месте?       — Зачем вы это говорите, профессор? — поникшим голосом спросила Джин.       — Потому что это правда. А ты уже не ребёнок, — с нажимом повторил Чарльз и смягчился: — тебе следует побыть одной и подумать. Я не жду от тебя спешки, но ожидаю, что, вернувшись, передо мной будет рассудительный и сдержанный человек.       Джин молча кивнула. В её напряжённом рассудке промелькнула картинка, растопившая сердце профессору. Он сочувствующе улыбнулся и подъехал к Джин, протянув руку, чтобы ласково убрать её растрепавшиеся волосы за ухо.       Она подняла красные глаза на Чарльза и, не сдерживаясь, обняла его, уткнувшись лбом в сильное плечо. Ей стало невероятно страшно от осознания, что когда-нибудь профессора не станет. Но произнести заветные слова было очень трудно, невозможно. К счастью, Чарльз умел читать мысли, поэтому сделал это за неё.       Утешающе проводя рукой по её спине и волосам, он с отеческой заботой и теплотой ответил:       — Я тоже люблю тебя, Джин.