Доминика. История потерянной принцессы.

      Тридцатихолмию всегда везло. А если не всегда, то в последние двести лет точно.       Так говорил каждый, пытавшийся ответить на вопрос, почему золотой век Тридцатихолмия настолько затянулся. Просто до неприличия!       В первую очередь стране везло с правителями. Нынешнюю королевскую чету народ зауважал и полюбил быстро. До придворного летописца даже доходили слухи, что кое-где короля Якова Тура начали называть Мудрым, а королеву Марию Тур – Милостивой. Со вторым он был согласен, а к первому отнёсся весьма скептически: такому прозвищу предстоит долгая проверка временем. Да и какая мудрость в его-то годы?.. Однако особых поводов для беспокойства не было. Седовласый летописец делал пометки в черновик и надеялся на лучшее.       Повод появился позже, причём для беспокойств несколько иного плана. У супругов никак не получалось обзавестись наследником. Или наследницей. Со всех концов Союзных Королевств к ним потянулись врачи и знахари: кто-то хотел прославиться, кто-то – набить кошельки, а кто-то – и того и другого. Однако все они терпели неудачу. Народ, избалованный мирным течением жизни в королевстве, жадно обсуждал происходящее. В скором времени король с королевой всерьёз начали волноваться, но держали свои опасения при себе. Благо, публика и без того имела пищу для пересудов.       Однажды королева Мария поехала с визитом к матери. Вдовствующая герцогиня Елизавета жила в глубинке, в тихом, но богатом поместье. Поздним вечером, засидевшись за кубком отменной настойки, королева начала жаловаться матери на жизнь. Улыбчивая и жизнерадостная на людях, она вдруг неожиданно для себя расплакалась.       – Дочь моя, прекращай реветь, – откидываясь на спинку огромного бархатного кресла, начала герцогиня. – Это простая генетика! Думаешь, ты у меня появилась сразу? Или я у своей матери, да покоится она с миром? В свое время столько деньжищ на это дело угрохали – до сих пор ужас берет! А ведь простой отвар туриасовых ягод...       – И вы молчали, матушка?! – возмутилась венценосная дочь. На щеках запылал сердитый румянец, а слёзы моментально высохли, будто бы их и не было.       – А вы не спрашивали, – независимо пожала плечами мать.       Герцогиня Елизавета была прекрасно осведомлена о происходящем во дворце. Порвав однажды со столичной суетой, она бережно поддерживала старые связи. Королевская тёща наблюдала за всем издалека, с интересом выслушивая сплетни самого разного рода, однако ни во что не вмешивалась. А Марья хороша: родная дочь, и ни разу за эти годы не вспомнила о матери! Столько откладывать визит! Письма то ладно, но зачем же делать вид, что всё хорошо, если каждая собака королевства убеждена в обратном?       …Во дворец королева вернулась с увесистым коробком сушёного туриаса, а через девять месяцев страна шумно праздновала рождение принцессы Доминики. В благодарность за ценный совет выбор имени предоставили новоиспечённой бабушке.       Спустя год жизни юного создания ко дворцу примчался гонец. При нём был подарок от герцогини Елизаветы – изысканная серебряная подвеска на тонкой цепочке в форме круглой туриасовой ягоды. К подарку прилагалось письмо, в котором значилось, что заслуги этого скромного плода давно следовало увековечить – не в мраморе, так в серебре. Герцогиня настойчиво требовала надеть подвеску на горячо любимую внучку и не сметь снимать ни под каким предлогом! Мария Тур тихонько вздохнула – серебро уже лет двадцать как вышло из моды, – но подчинилась. Юная Доминика с тех пор не снимала подвеску с груди, а серебро начало вновь набирать популярность в высоких кругах.       Девочке не могли нарадоваться. Та самая треклятая генетика, будто бы устыдившись недавнего просчёта, постаралась на славу. Принцесса унаследовала небесно-голубые глаза и живой ум отца (говорить она начала на удивление рано), золотистые волосы матери, неотразимое обаяние бабушки и ангельскую доброту покойного деда по отцовской линии – хотя с таким же успехом эта черта могла достаться и от матери.       Всё бы ничего, но нет счастья без горя – а горе на этот раз пришло немалое. Тёплым весенним утром в столицу Тридцатихолмия, Зеленрог, приехали купцы из Дакаира. Такое случалось крайне редко и каждый раз сопровождалось невероятной шумихой. А как иначе? Для каждого жителя Союзных Королевств Дакаир представлялся местом если не сказочным, то легендарным точно. Поговаривали даже, что в дакаирских лесах до сих пор водятся драконы! Купцы эти слухи опровергали (правда, не очень настойчиво), и это лишь подогревало всеобщий интерес.       Королевская чета славилась своим гостеприимством, так что перед отъездом из Тридцатихолмия гостей пригласили к обеду. Все были так поглощены обсуждением привезённых диковинок, что никому не показалось странным, что принцесса непривычно долго играет в в королевском саду. Там у девочки был свой игрушечный домик с настоящей черепичной крышей и миниатюрной, почти настоящей мебелью. А потом няньки уговаривали Доминику не прятаться и вылезти из-под кроватки, а потом, заглянув под неё, выяснили что ребенка там нет, а потом осознали, что ребёнок видимо научился вылазить из довольно низко расположенного окошка, а потом долго обшаривали садовые кусты, всевозможные дворцовые комнаты и каморки, расспрашивали лакеев и слуг...       Одним словом, прошло немало времени, прежде чем поисками занялись по-настоящему. В процессе выяснилось, что ребенка, сами того не зная, прихватили купцы – молодой конюх мельком видел, как светловолосая девчушка пристроилась в одну из многочисленных повозок, и наивно принял её за ребенка кого-нибудь из гостей. К тому времени купцы были уже на порядочном расстоянии от дворца.       Их нагнали у самой границы. После тщательного осмотра с параллельным допросом ребенка так и не обнаружили. Принцессу Доминику объявили пропавшей.       Горю родителей не было предела. Королева Мария, наспех вытирая глаза мокрым от слёз рукавом, села писать указ. В нём было требование нашедшим пропавшую принцессу привести её во дворец. Разумеется, за щедрое вознаграждение. Далее перечислялись детали. "Миловидная девочка трёх лет. Голубые глаза, прямые светлые волосы до плеч, синее платье с андаирскими кружевами, серые башмачки на шнуровке, серебряная подвеска в форме ягоды туриаса. Имеются три родинки: на правой пяточке, под левой лопаткой и на левом запястье".       Король Яков приобнял жену со спины, перечитал указ и нахмурился:       – Не хочу пугать тебя, солнышко… – королева Мария заметно напряглась. – Есть множество случаев, когда дети находятся не сразу, а спустя время. Часто они меняются до неузнаваемости, когда вырастают... Я к чему: если мы не найдем Доминику в скором времени, народ в погоне за деньгами начнёт подсовывать чужих детей и рисовать им родинки... В мире сейчас столько умельцев, не трудно подстроить. Помнишь самозванца из Лайриса?       Королева помнила. Года два назад они с мужем услышали эту историю от одного из послов. Кто б мог подумать, что придворная сплетня окажется настолько близкой к реальности?..       Чего у королевы Марии было не отнять, так это здравого смысла. Совместно с мужем они написали новый указ, в котором указали лишь одну родинку – на запястье.       Указы тотчас же разослали по городам и деревням. В срочном порядке осматривались все светловолосые голубоглазые девочки королевства младше пяти лет. У некоторых находились родинки на запястьях, и их доставляли в столицу. В подробности был посвящён королевский портной Вито Уррис, человек надёжный и преданный. Долгое время он был близок с покойным королём, и ни разу не давал повода усомниться в своей честности. Уррису даже не пришлось проверять ножки доставленных девочек – он хорошо знал юную принцессу в лицо. Одного взгляда на очередную малышку было достаточно, чтобы понять: это не Доминика.       Шли месяцы. Поиски продолжались, но тщетно. Королева не спала по ночам, а король ходил хмурый и перестал бриться. Прекратились приёмы, на улицах перестала играть музыка, а над дворцовыми воротами повесили чёрную ленту.       Такую картину застала вдовствующая герцогиня, когда наконец выбралась в столицу из своего тихого уголка.       – Какой сегодня день, дорогие мои, я вас спрашиваю? – громогласно осведомилась она, решительно врываясь в столовую.       Супруги оторвали глаза от тарелок и изумленно взглянули на источник непривычно громкого звука. Во дворце уже давно разговаривали не иначе, как полушёпотом.       – День рождения внучки сегодня, между прочим! Похоронили они её уже, слышь, – она с отвращением потрясала черной лентой, которую по дороге успела сорвать с ворот. – Да я на месте Доминики, даже если б нашлась, в такое мрачное место и не сунулась бы!       – Но… – король Яков привстал.       – Не хорони дочь раньше времени! Живёт она сейчас где-нибудь в глуши и в ус не дует. Сказок не читали, что ли? Молодёжь! – она хмыкнула. – Ладно, а если серьёзно: случись что, тело бы давно нашли. Или что бывает в таких случаях… письмо с требованием выкупа. Марья, не делай такое лицо!       Судя по виду королевы Марии, упоминание тела явно было лишним.       – Значит так, не загоняйте страну в могилу. Придет время – вернётся наша Доминика! Вы лицо королевства, в конце концов! Чтобы завтра утром вот этого не было, – герцогиня сделала широкий жест рукой, словно объединяя им жёсткую щетину зятя, красные глаза дочери, неестественно напряженных придворных у дверей и пустынные улицы за окном. Умело выдержав театральную паузу, она гордо развернулась и вышла из столовой. В дверях герцогиня эффектно выпустила из рук траурную ленту, и та гладкой змейкой свернулась на мраморных плитах пола.       Неделю спустя герцогиня Елизавета отправилась восвояси, и весь двор выдохнул с облегчением. Вздорную матушку её величества в целом любили, но предпочитали держать на расстоянии. После себя герцогиня оставила гладко выбритого энергичного короля с такой же, как и прежде, деятельной супругой. Улицы вновь наполнились шумом, а король Яков созвал министров и принялся за накопившиеся дела, которые так долго откладывал. Страна продолжала жить.