Не все то, чем кажется

Что чувствуют люди, когда узнают, что их любимый человек совершил ужасную вещь? Ужас охватывающий каждую клеточку тела, отрицание заглушающее все здравые мысли, разочарование заставляющее опустить руки, тяжелое словно гранит, горькие слезы от которых глаза болят и сохнут, отвращение, испытывая которое отрекаешься от человека, непонимание побуждающее мозг кипеть в попытках придумать оправдание, осознание того каким оказывается на самом деле бывают люди, всепоглощающее опустошение подавляющие все эмоции, словно обухом по голове ударили? У каждого свое. Когда зерна скорби и печали прорастают в каждом, заполняя грудь своими тяжелыми ростками, легче скрыть истинную причину грусти, никто не будет спрашивать, что с тобой, почему опухшие и красные глаза смотрят так обреченно в пустоту, почему губы сжаты в скорбную полоску, почему кусок в горло не лезет - потому что сейчас почти все такие. Все чтят и скорбят по Альбусу Дамблдору - величайшему волшебнику. Почти все. Нельзя сказать, чтобы Гермионе было все равно на смерть директора, как раз таки нет, поэтому от причины, точнее из-за человека, ставшего причиной смерти, было невыносимо больно. Она сначала не поверила, а как такому поверить, когда твой друг бьется в истерике над телом старого волшебника, а тот, как будто бы просто заснул, удивительно учитывая высоту астрономической башни, Гарри еле оттащили тогда, и он тут же куда-то пропал. Когда же потом наконец они нашлись в его глазах было столько ненависти, злости, обиды, руки тревожно тряслись, нервно сжимая палочку, а одежда вся была в земле и траве, пара ссадин на лице. Она не поверила, она не могла поверить в  т а к о е, в какой-то момент мир погрузился в вакуум, перед глазами все немножечко поплыло, звуки перестали доносится, Гарри открывал рот как в сломанном телевизоре без звука. В голове судорожно проносились воспоминания, ощущения последнего времени, то как он все чаще безмолвно обнимал ее подолгу сидя перед камином, гладил по руке с такой бережностью словно она могла рассыпаться от любого прикосновения, вдыхал аромат ее волос зарывшись носом, не спал ночами, когда она оставалась у него, крепко прижимая ее к себе, боясь хоть на секунду прервать контакт, целовал испачканные чернилами пальцы, убирал непослушные мешающиеся пряди с лица, гневно смотрел на когда замечал, как она излишне поздно гуляет вокруг замка одна, похозяйнически зажимал ее в укромных уголках замка пристально глядя в глаза, рьяно оставляя терпкие поцелуи словно печати на щеках, прочие многочисленные прикосновения, взгляды, ночные прогулки по заброшенным коридорам, все словно говорило о его непонятной одержимости напитаться, надышаться, наполнится наперед ею. Но внешне ничего не показывал, не говорил, все было как прежде, но как-то не так. Гермиона не могла этого не чувствовать, как бы он не скрывал, но думала, что это просто из-за накаляющегося напряжения в обществе, из-за того, что учебный год подходит к концу, все нервничают, все волнуются, все переживают. Он же был внешне не возмутим, все также язвителен, мрачен, возможно, даже больше чем обычно, агрессивен, холоден, а во взгляде где-то там на самом дне черных обсидиановых колодцев поселилось неясное чувство беспокойства, заметное лишь ей. В моменты когда сквозь его ледяную броню, подтаивавшую в редкие моменты рядом с ней, это беспокойство проступало выше на поверхность, виднелось яснее, он сам весь становился на мгновение более уязвимым, но тут же как только замечая, что она начинает что-то видеть подозревать, наращивал новым слоем свою броню, закрывался, прятал эмоции, оставляя их лишь в своих действиях, касаниях, в бережных поцелуях в висок. В голове царила сущая сумятица, конечно, Гермиона знала, что он шпионил и состоял в рядах Пожирателей смерти по поручению Ордена и самого Дамблдора. Она много раз не смотря на его сопротивления рассматривала метку, водила по ней подушечками пальцев, очерчивая страшный змеиный узор, черным въевшийся в кожу хуже любого шрама, не обращая внимания на то как он болезненно дергался от отвращения к самому себе, даже целовала его предплечье, от чего его глаза в ужасе широко распахивались, видимо не веря самим себе, она не хотела сделать ему неприятно, а всего лишь показать, что принимает его таким как он есть, со всеми его ошибками, недостатками, всего его, что любит…  Неужели он мог предать, переметнуться, пойти на такое, после всего? Противный ком опасно образовался в горле, а на глазах выступили слезы. Гарри и Рон испуганно, но понимающе посмотрели на нее, думая, что она переживает из директора. Если бы мальчики знали, как ошибаются. Рон попытался ее обнять своими длинными неловкими руками, но она отшатнулась, возвращаясь в реальность, хлопая ресницами тревожно бегая глазами, отступая-отступая назад. - Герм... - Мне надо побыть одной! – слишком громко чем надо было воскликнула. - Простите… - они все еще удивленно переглянулись, почти синхронно почесав затылки. Гарри кивнул, откуда в нем столько терпения и понимая по отношению к другим людям? Как этот источник доброты до сих пор не иссяк в его душе после всего. Гермиона не понимала куда ее несут ноги, в коридорах глухо эхом отражались ее шаги, в голове набатом билась единственная мысль, что так не может быть, что Гарри что-то перепутал, наверняка, наверняка это ошибка, там же было много пожирателей, Малфой, Белатриса, прочие, а Северус он просто оказался там, Гарри что-то не так увидел из своего укрытия и сейчас она подбежит к знакомому Рыцарю, произнесет пароль, окажется уже в таких домашних покоях, ворвется в его успокаивающе родные объятия, вдохнет влажный, не смотря на то что он давно перебрался из подземелий, запах трав, хвои и мускуса, ее прижмут, саркастично усмехнуться ее глупостям. Было пусто, тихо, педантично прибранно. Заполошно дыша, она распахнула все двери, надеясь, что он где-то здесь, но нет, все также прибранно пусто и одиноко. Она еще немного покружилась по комнате оглядываясь, наивно пологая, что сейчас он выйдет из-за портьеры язвительно поднимет бровь, бросит свое «Мисс Грейнджер» раскатисто прокатывая на языке букву «р». Тишина. Гермиона обессиленно, опустилась на пол, сейчас ее блестящий мозг отказывалась вырабатывать адекватные идеи, только паниковать и отрицать. Хоть он сам так и не считал, но она верила, что в нем много света, свет есть в каждом. Нет, она никогда не хотела его, как это говорят, «исправить, вытянуть», просто верила и любила, со всем его прошлым, в которое он не посвящал ее до конца, а лишь выдавал немногочисленные сухие факты, но которые ясно обрисовывали картину. Ей и не надо было большего, просто чтобы он сам мог признать, что заслуживает всего, заслуживает принятия, заботы, любви, доброты, сочувствия. По щекам потекли горячие струйки, скатываясь по щекам, собираясь на подбородке, скользя по шее, это были немые горькие слезы, пальцы нервно зарылись в мягкий ковер до белых костяшек. Фантомно показался шорох за спиной, Гермиона резко как могла развернулась в надежде…увидела пустоту, колышущуюся штору и чуть распахнутое окно, которое она не сразу заметила, только лишь показалось. Расстроенный мозг рисует то, что хочет видеть. Спустя время она поднялась, вытирая слезы, поправляя прилипшие к щекам волосы, одергивая посильнее края джемпера, в голове было звонко и пусто, как всегда, бывает после слез. Теперь все должно было изменится. Уже у самого выхода Гермиона обернулась, осматривая комнату, как было бы пафосно сказать в последний раз. Смешно. Шаг, но почему-то не смогла его закончить, желая снова обернуться. Взгляд зацепился за кусочек пергамента, лежавший на столике. Гермиона стремительно подошла, хватая одними кончиками пальцев, судорожно пробегая глазами по единственной строчке:

«Не все то, чем кажется

P.S. всегда. »