1944 г.
Трескучие декабрьские морозы. Они изрисовали окна домов причудливыми узорами и пощипывали носы, шёки всем тем, кто опрометчиво решил бродить по улице поздно вечером. Прокатившись по заснеженным дорогам Литвы, Иван со Светой оказались в небольшой деревушке чтобы разобраться с очередным делом. Со следователями прибыл и переводчик из местных, который к тому же хорошо знал окрестности на несколько вёрст вокруг. Майор Рокотов стоял и вникал в суть того, что говорил один из литовцев, а Света пока осматривалась. Ситуация здесь и её решение не обещали быть лёгкими. Выслушав всех, записав что нужно, Иван Григорьевич попросил старосту деревни подыскать жильё на ночь. Жильё вскоре подыскали, а Иван отправился составлять схему села самым подробным образом, чтобы ничего не упустить в расследовании этого дела. Свету же, несмотря на её желание работать на равных, он отправил подготовить их комнату к ночёвке. Сегодня в помощниках вместо неё как всегда будет старшина Федоренко. Мороз с каждым часом крепчал громче похрустывая под валенками. Федоренко в своём полушубке постоянно нырял под капот машины что-то подкручивать, проверять. Одновременно он по свойски болтал с местными ребятишками, те облепили со всех сторон машину и старшину. Давая то одному, то другому гаечный ключ, настоящий, фронтовой, немного подержать, Григорий Иванович слышал много чего интересного от мальчишек. Спустя время, Рокотов доехал до соседней деревни, там был радиоузел. Отправив предварительный доклад по тому, как продвигается следствие, Иван Григорьевич с Федоренко и переводчиком, который неотлучно был с ними, уже собрались ехать обратно, как на околице, близ дома разрушенного бомбой, послышался громкий детский плач. Быстро поняв, откуда звук и оказавшись рядом, все трое увидели, как в большой соломенной корзине, в старые одеяла был укутан ребёнок. Он надрывно кричал, а никто в округе словно не слышал этого. Наклонившись к малышу, взяв его на руки, Иван спросил у переводчика: — Это кто ж тут младенца оставил?! В мороз такой! — Не знаю, товарищ майор. — поспешил ответит парень-переводчик, — Тут вообще нет таких маленьких. Самый маленький, кого я знаю, ему год. А я всю округу знаю… Чей этот — не знаю.- пожал плечами парень. — Ну кто-то же его здесь бросил! — возмутился Рокотов, пытаясь успокоить малыша. — А кто захочет себе лишний рот брать? Самим есть нечего. — парень насупился, казалось, детский плач его совсем не трогает. — Ироды! Дитё на верную смерть бросили! — зло произнёс Федоренко смотря на майора с ребенком на руках и сжав ремень автомата, висевшего за спиной; знай он, кто кроху бросил — старшина бы в живых того не оставил. Парень покосился на старшину, но ничего в ответ ему не сказал, только воротник из цигейки на своём пальто выше поднял, да шапку ниже на уши натянул. Иван посмотрел на малыша. Он пронзительно и надрывно плакал. И совершенно точно от холода и голода. Рокотов прижал его к груди, укутаной в толстое шинельное сукно, по крепче взял и произнёс: — Поехали обратно. Устроим его как-нибудь и завтра будем выяснять, чей он. А сейчас поехали, Григорий Иванович. — и, захватив корзину, майор отправился к машине.***
Проминая в колее снег, «жужа» пробиралась до дома. Рокотов держал ребёнка на своих руках стараясь согреть. Мужчина всю дорогу повторял про то, что скоро они будут дома, что всё будет хорошо, что его не бросили. И наверное от этого спокойного, уверенного голоса, который звучал очень по-отцовски, от таких же крепких, как у отца, и таких же тёплых рук малыш вскоре успокоился и заснул. Никакой записки при ребёнке не было. Неизвестно, как звать, откуда и вообще кто он — девочка или мальчик. Так, на лицо сложно сказать было, да ещё в сумраке салона. Но для Ивана сейчас было главным то, что ему удалось спасти эту кроху. Через полчаса Федоренко подъехал к тому дому, который отвели Ивану со Светланой для ночёвки. Рокотов вышел с малышом на руках, забрал корзинку, а Григорий Иванович повёз переводчика в город. Под валенками заскрипел от мороза снег, мелкими пушинками он оседал на ворсе шапки и шинели. Вот и их временный дом. В окнах его тускло горел жёлтый свет, а из печной трубы тонкой струйкой стекал сизый дымок. Пахло дровами и от этого — домашним уютом. Иван аккуратно подошёл к двери и постучал. Послышались шаги и вскоре отодвинули засов и заскрипели дверные петли. — Привет. А я вот… Не один. — Иван вошёл в дом и кивнул на спящего ребенка, прижатого к груди, в ответ на удивлённый взгляд жены. Завидев младенца, Света поспешила запереть по плотнее дверь и дать возможность Ивану зайти в тепло комнаты, потом будет расспросы устраивать. Мужчина прошёл внутрь осматриваясь в комнате. Да, жена уже успела порядок навести здесь. — Так чей он? Откуда? — за спиной послышался вопрос Светы, которая следом зашла в комнату. — Ничей. Подкидыш… В соседней деревне оставили. А я, вот, нашёл. — Кошмар какой! На улице холод такой! А его!.. — и на лице Светы прошлась тень ужас от услышанного, — Вань, давай я его туда отнесу, в тепло. Давай, — перехватила она с рук мужа спящую кроху. Когда Света понесла малыша в соседнюю комнату, до слуха Ивана донеслось негромкое: «Да у кого же рука-то только не дрогнула тебя оставить! Холодина за окном!.. Убила бы на месте за такое!». Сняв верхнюю одежду, Иван прошел в маленькую комнату с двумя окнами, скромным столом по центру, комодом, па́рой лавок и железной кроватью в углу за занавеской. Кровать была застелена и всё в целом было готово для отдыха. На столе Света оставила котелок с чем-то аппетитно пахнущим и расставила стаканы с чаем. Мужа дожидался его ужин. — Вань, поставь, пожалуйста, воды нагреться. И там, из сеней, корыто большое принеси. Ребенка искупать и переодеть нужно. — уверенным тоном мамочки попросила Света; Иван даже не думал, что её голос может быть и таким — очень материнским. Обычно от неё он слышал или тон заправского следователя, или безумно влюбленной в него женщины. Рокотов отправился всё исполнять. Вскоре в комнате на двух стульях он поставил найденную большую жестяную ванночку, а в цинковом ведре грелась на печи вода. Света распеленала малыша, убрала одеялки в которые его завернули. Одеялка для тех морозов, что сейчас стояли, совсем тонюсенькие. Если бы не проходящий мимо Иван, эту ночь кроха бы точно не пережила. Когда кокон из одеял убрали и ручкам с ножками стало свободно, когда чьи-то мягкие и нежные ладони то и дело касались тебя — это невольно заставило малышку проснутся. Но на удивление ребёнок не закапризничал, а спокойно продолжал лежал на столе под заботливыми руками Светланы. Заметив это, девушка стала улыбаться, необычно нежным голосом она повторяла: «А кто это у нас тут такая хорошая проснулась! Разбудили, скажи, меня. Я так хорошо спала». Рокотов сидел на лавке и наблюдал за женой. Такой Свету ему не доводилось ещё видеть — такой внимательной, такой нежной, чуткой и настолько заботливой. Заботливой не как женщина, не как жена, а как мама. Всё в эту минуту было так по семейному. Он поднялся с места и встал чуть позади Светы. — И кто у нас? — спросил он, оказавшись рядом и взглянув в детское личико. — Девочка. — мило протянула Света и мужчина заметил как она улыбнулась. «Кто у нас?» — повторил Иван про себя и сердце неожиданно укололо. Уже полгода он со Светой мечтал о такой же малышке, но своей. И чтобы он у Светы однажды также спросил: «Кто у нас?». Но все шесть месяцев ничего не менялось. Рокотов видел, как Свету это расстраивало, она ночью могла тихо плакать отвернувшись от него и думая, что он ничего не слышит. Иван догадывался, как ей было больно от одного только осознания того, что она не может подарить ему настоящее семейное счастье, не может исполнить их совместную мечту. Но и Ивану тоже было больно. Больно от того, что он ничем не может ей помочь, ничего не может исправить. Он не в силах этого сделать. Впервые в жизни. И от этого было вдвойне больнее, что для любимой женщины, для своей жены он ничего исправить не может. Рокотов снова посмотрел на лицо Светы. Она улыбалась сиротке, забавляла её, а девочка с интересом смотрела на её доброе и искреннее лицо, на её материнский взгляд и слушала такой же нежный, какой бывает только у мамы, голос. Света словно бы забыла, что она суровый капитан юстиции, строгий следователь, военный человек. И она сделалась краше от той улыбки, которая искренне легла на её лице. Быть мамой ей всё же шло к лицу куда больше, чем быть офицером прокуратуры. Глядя на такую Свету, Иван поймал себя на том, что готов смотреть на такую Свету часами и ему никогда не надоест. Настолько это было прекрасно. Нагрелась вода и Рокотов заполнил ванночку, а затем достал полотенца, мочало и кусок мыла из чемодана. Он уверено подошёл к Свете стоящей у ванночки с ребёнком на руках. — Вань, ну кто же мочалом малышей купает! — без злобного укора с улыбкой сказала Света, когда завидела в руках мужа растрёпанную вязанку. Иван растерянно посмотрел на мочало в собственных руках, на малышку, на Свету. А жена лишь только добавила как прежде с улыбкой: — Давай мыло. — и она протянула ладонь. И вот, стоя в сорочке с закатанными рукавами, Иван помогал Свете купать девочку. Маленькие ручки и ножки, крохотные пальчики аккуратно обмывались тёплой водой. Женские руки были очень осторожны и нежны. А девочка забавно двигала ножками, ручками и наверное, радовалась тому, как о ней заботились. Своей улыбки от происходящего Иван сдержать не мог — он стоял и улыбался во всю ширь губ с каждым новым плеском детских ручек и ножек по воде. И вновь всё сильнее он ощущал то особенное, что было только в семье, где был маленький ребёнок. Мужчина присмотрелся к малышке, присмотрелся к Свете. «Похожи»,— подумалось Рокотову, пока взгляд бегал от жены к ребенку и обратно. Хоть у девочки были карие глаза, но волосюшки, хоть ещё и очень короткие, были тёмные, обещающие в будущем быть красивыми и густыми. Вздёрнутый носик, округлые щёчки. Несмотря на это было видно, что ребенок ел очень мало, она лёгкая словно пушинка. «Покормить нужно чем-то… А она ещё же грудничок кажется» — такой возраст, хоть и на глаз, очень примерно, Иван мог определить. Малышку искупали. — Вань, нужно покормить её чем-то… Ты не знаешь, тут, в деревне, есть кормящие? — спросила Света словно прочитав то, о чём только что подумал стоящий рядом муж. — Не знаю. Нужно спросить, поискать. — Сможешь сейчас? — одновременно продолжая кутать в полотенце ребенка спросила Света. — Конечно. — о том, чтобы отложить это на потом и речи быть не могло. Света закутала девочку и уложила на кровати. А Иван отправился на поиски того, кто мог бы накормить малышку. В деревне стояла полная тишина, на дворах не осталось собак чтобы хотябы они лаяли. Под серебристым светом луны блестели крупинки сдуваемых с крыш снежинок, те путались в мехе шапки и шерсти рукавиц. Ещё более крепкий чем днём мороз хватал за нос и норовил пощипать за уши, да вот натянутая шапка мешала. В первый раз Ивану доводилось искать женщину, чтобы та накормила ребёнка. Об этой девочке-подкидыше всё чаще ему думалось так беспокойно, словно она — его родная дочь. Удивительно, как быстро человек может привязаться к чужому ребенку. И это он — сорокалетний мужчина. Что же сейчас чувствует Света! Иван был уверен — жена про себя эту девочку уже не раз назвала дочкой. А ведь между ними в самом деле было что-то, пусть еле уловимое, но похожее. Дойдя до дома старосты деревни, майор вежливо постучал и когда его пустили, спросил о том, чего совершенно не ожидают услышать от майора из военной прокуратуры — кто сможет накормить грудного малыша. На счастье сестра старосты как раз была такой — кормящей. Но сейчас она прийти к ним не могла. Наполнив полную бутыль молоком для пришедшего офицера с необычной просьбой, женщина передала её. Рокотов, спрятав бутылочку за борт шинели, чтобы сохранить теплым его, зашагал обратно к себе. Скрипнула калитка, потом дверь и вот Иван снова дома. Света, казалось, ни на шаг не отходила от ребёнка, Иван застал её сидящей на кровати у малышки. Мужчина вынул драгоценную бутылочку и передал Свете. — Надо же, ещё теплое. — капнув каплю на своё запястье заключила она. Рокотов, освободившийся от тяжёлой шинели, присел рядом с малышкой. Девочка теперь рассматривала его, а он — её. Смышлённые, но с какой-то грустью глаза, спокойное личико. Иван вздохнул. Не удивительно, что у такой малышки уже такой взгляд — ребенку крайне не хватало обычной родительской любви, заботы и тепла. Эта несчастная сиротская доля! И рука сама потянулась к девочке. Одна ладонь Ивана была как всё детское личико. Маленькая такая, худенькая и такая несчастная! — А скоро мы покушаем. Мы искупались, поплескались, кушать теперь хотим, да. — произнёс Рокотов и непроизвольно заулыбался, малышка словно пытаясь ответить зашевелила ручками и ножками, загулила. — И мы сейчас покушаем! На словах о покушать крошечные пальчики обхватили большущий для малышки кончик пальца мужчины. Иван только сильнее улыбнулся. По груди с каждой минутой расплывалось новое нежное чувство, которое так давно не ощущалось, что совсем позабылось. И оно изнутри невероятно согревало Ивана. — Вань. — позвала Света и Рокотов сразу понял, что она хотела — в её руках была уже та самая бутылочка сильнее подогретая. Положив на свои руки малышку, Света начала её кормить. Иван за этим молча наблюдал и просто наслаждался. В Свете было столько нерастраченной нежной материнский любви! Теперь он совершенно не беспокоился за тот момент, когда у них будут свои дети. А что они будут Рокотов не сомневался, чтобы там не говорили им. Они обязательно будут! Просто, наверное, сейчас ещё не настало время. — Ну а ты чего? Садись, поужинай. Голодный же. Целый день бегаешь. Иди. — всё с тем же заботливым голосом произнесла Света и быстро подтолкнула в сторону стола, когда заметила сидевшего и наблюдавшего за ней мужа. Да, смотря на Свету, какой она была с малышкой, Иван совершенно позабыл об ужине. Да что ужин, он позабыл обо всём! Ведь именно такой — с ребенком на руках, в сумраке вечера, в доме под запах печи и зимы он мечтал однажды её увидеть. Сейчас почти всё это произошло. Почти потому, что пока ещё ребенок был не свой. И вот Света, как заботливая жена, напомнила своему мужу о позабытом им ужине. То тёплое чувство, растекавшееся по сердцу уже весь вечер, стало ещё больше. Хоть Иван и принялся за еду, но он постоянно посматривал на Свету. И в какой-то момент расслышал сквозь потрескивание дров в печке, что Света пела колыбельную. Она ходила по комнатке и чуть покачивала на руках хорошо поевшую девочку. Ходила и напевала ей песню своим нежным убаюкивающим голосом. Всё окончательно стало похожим на обычный мирный вечер в семье. Когда с ужином было закончено, Иван сам убрал за собой посуду и снова накрыл на стол, на этот раз уже для Светы напомнив, что ей тоже нужно подкрепиться. — Да-да. Сейчас. — повторяла Света всё не выпуская из рук спящую девочку. И Рокотов быстро понял почему — ребенка некуда уложить. Тогда он вспомнил о той большой корзине, в которой нашёл несколько часов назад девочку, а потом оставил эту корзину в сенях дома. Занеся её в комнату, старательно почистив и придирчиво осмотрев, Иван принялся аккуратно складывать в неё те самые одеялка, в которые была укутана когда-то малышка. А потом мужчина доложил внутрь свою вторую сорочку на манер простыни. Получилась своеобразная люлька. Иван поставил детскую кроватку у их, взрослой. Теперь малышка хорошо подкрепившаяся, крепко и безмятежно спала лёжа в тепле одеял.***
Давно ночь, но не спаслось. За окном подвывал ветер, заглядывал гулом в печную трубу. Чуть поскрипывали на окнах ставни. Но не от этого шума сон не шёл. В голове Ивана всё крутились мысли об этой ничейной девочке. Было так жалко её. Но как человеку военному, да к тому же следователю, Рокотову было понятно, что просто взять и оставить у себя он её не может. Статья. Как сейчас помнит: статья 149 Уголовного кодекса. Сокрытие чужого ребёнка. «Нужно найти тех, кто бросил её. Вдруг всё же есть у неё родители, родня какая-то. Вдруг одумаются, заберут… Не мать с отцом, так может тётка, дядя, бабушка с дедушкой, старшие братья или сёстры в конце концов…» — лежал и размышлял Иван. Света сегодня попросилась лечь на край, а не привычно забраться к уютной стеночке — она всё время не выпускала из глаз корзину, где спал ребёнок. Это Иван быстро заметил поэтому без вопросов уступил ей своё место. Несколько раз она уже вставала и проверяла малышку будучи уверенной, что муж давно спит повернувшись к стене и ничего не заметит, она не потревожит его. Но муж не спал и всё замечал. Уснуть хотелось, однако не получалось. Когда Света в третий раз поднялась посмотреть, как там малышка, Рокотов обернулся к ней. Света в своей белой ночнушке сидела у корзинки с малышкой и, одной рукой изящно заведя волос за спину, вновь поправляла одеялки. — Не спиться? — шёпотом спросил Иван. Света от неожиданности услышать мужа вздрогнула. — Напугал!.. Я думала ты уже спишь. — она вернулась в кровать под совместное одеяло. — Сна нет. — А чего? Иван молча пожал плечами, ведь сам не знал почему сон не шёл. А Света, натянула на себя одеяло, повернула взгляд на спящую девочку, посмотрела, а потом обернулась и уставилась в потолок. Рокотов приобнял её разглядывая серьёзно сведённые брови и о чём-то думающем глаза. Света лежала, долго молчала, потом положила свою руку поверх руки мужа, обнявшую её, вздохнула как-то совсем тяжко с грустью, и произнесла: — Эх, вот если бы можно было её у нас оставить!.. Знаешь, Вань, какое имя я ей дала бы? — Какое? — Рокотов не спрашивал это дежурно, чтобы только скорее отделаться, ему в самом деле было интересно. — Таня. Татьяна… Татьяна Ивановна. Звучит же? — повернула взгляд на мужа Света. Иван кинул. — Очень звучит! — повторил Рокотов. Звучало в самом деле красиво. Иван назвал ещё раз про себя имя вместе с фамилией — своей, потом со Светиной. В любом варианте было хорошо, ему оба нравились. — Таня… Танечка… Татьяна Иванова Рокотова… Была бы нам дочкой… — прошептала Света глядя опять в белёный потолок, коротко улыбнулась и горько вздохнула. — Но нельзя… Какие дети, когда мы на войне! Ладно бы ещё свои… На этой фразе Света неожиданно оборвалась, замолчала. И молчала она долго. Рокотов лежал рядом, как и она, смотря в потолок комнаты. Беззвучная боль темы детей снова повисла между ними. Свете и хотелось выговориться, да опять она держала всё в себе, боясь ослабить контроль над с таким трудом подчинёнными когда-то чувствами. Опрокинуть всё то, что было тогда, на мужа, которому тоже было далеко не легко, Свете было просто страшно. Но ещё страшнее было от мыслей, что она сама виновата в том, что случилось. И именно это она боялась услышать от него… Света лишний раз старалась об этом не думать и как могла пыталась если не забыть (такое никогда не забудется), то закопать это где-то далеко в своей памяти. И как можно реже доставать оттуда. Но всё равно боль тех дней нет-нет, а настигала и сегодня. И болело ничуть не меньше, чем тогда. Рокотов тоже осторожничал начинать и тем более продолжать эту тему. Боялся сделать ей больнее, начав говорить об этом. Он чувствовал свою вину в том, что произошло три года назад и казалось ему, что где-то в глубине души Света имела обиду на то, что его не было в тот страшный момент рядом, что не смог ей помочь, а может и предотвратить… А ведь он обещал ей быть всегда рядом, обещал защищать и беречь!.. — Завтра нужно будет её в дом малютки отвезти. — также неожиданно, как и до этого, снова заговорила Света, пытаясь казаться вновь невозмутимой Светланой Петровной, капитаном юстиции, военным следователем. — Отвезти и дело возбудить. — По 156-й? — Иван попытался поддержать её такой же офицерской невозмутимостью, да и вообще поддержать разговор, пусть и опять чисто служебный. — Да. — Света, как и муж, прекрасно помнила все статьи кодекса. — Тут всё на лицо, все признаки. Так что только по 156-й нужно возбуждаться. Рокотов согласно кивнул. Снова тишина. Снова между ними тягучая, странная пауза. Разговор словно и хотел продолжаться, но не шёл дальше, его как будто что-то тормозило. Непонятно было только что… — Ладно, Вань, давай спать ложиться. Нам завтра работать ещё. Ложись. Спокойной ночи. — нарушила тишину раздумий Света, сильнее натянула на себя одеяло, и повернулась на бок заставляя себя уснуть. «Переживает» — сказал лишь про себя Рокотов. За неожиданно натянутой на лицо маской следователя Елагиной, Иван видел, как в очередной раз Света прятала свою боль незаживающих на сердце ран от самой страшной потери. И опять муж ничем ей помочь не мог, кроме как молча обнять. Иван обернулся к ней, одной рукой обхватил со спины, надеясь, что это хоть чуточку поможет. Он знал — это не излечит. Но это утешит, уймёт разболевшуюся душу. Рокотов медленно закрыл глаза и попытался отключится он навязчивых мыслях об этом дне. Завтра ему нужно очень много сил. День будет непростой. Как и все предыдущие дни последних четырех лет. А лежавшая в его объятиях Света только и думала о том, что его руки вот крепко прижимающие к себе — это главное обезболивающее, которое помогает ей всегда и в любое время. В его объятиях Свете стало спокойнее и вскоре она крепко уснула.