Еще одна Вселенная

      Степанов              Долго стоял на берегу спокойной, тихой реки, вглядываясь в светлую, почти прозрачную воду, за которой не было глубины.             Как бы сомнительно ни было хранить верность прошлому, еще глупее хранить верность несбывшемуся. Яков и не собирался. Память о прошлой любви не обнимешь в ночи, памяти отца на колени не заберешься. Вечная верность имеет смысл лишь в восемьдесят, когда один всё-таки уходит раньше.       Пора уже что-то делать. Пора возвращаться назад, в свой город: деньги сами себя не заработают, бизнес тоже сам себя не раскрутит.       Назад к бизнесу не тянуло. В целом, было вполне понятно, отчего. Яков устроился вполне основательно. Спокойное, стабильное, надежное дело. Без лишнего риска. В тот дом можно было бы привести женщину, и просто жить, не боясь, что однажды уйдешь и не успеешь проститься. Если некого вести, что делать там одному? Там не было вечного вызова. Вечной борьбы.       Тянуло поехать в Приморск, нанять самый быстрый катер, и мчать, мчать за горизонт. Когда-то он мчал вот также, и яркая вспышка взрыва вынесла его на этот берег. Если мчаться вновь, срывая границы, возможно, получится прорваться, и вынырнет он уже дома?       Усмехнулся собственной дури. Никуда он не вырвется. Когда кончится топливо, он застрянет между водой и небом, вызванные спасатели будут матерится, поминая зажравшихся придурков, и обойдется эта дурь ему в бешеные бабки.       Да он и не хочет домой.       А что он хочет? На службу в полицию его здесь не возьмут, не говоря уж о большем. В Твери тоже не останется. Завтра день рождения Дмитрия. Он не будет дожидаться, пока его ненавязчиво не позовут. Да и дарить уже нечего. Кончились у него подарки.       Назад на фирму. Заместитель все локти уже изгрыз.       Нажал на брелок – послушным миганием ответил автомобиль. Пора в аэропорт.              Раннее утро. Солнце почти не взошло – иначе бы слепило глаза. Руки крепко сжимали штурвал, не обращая внимания на мелкие неудобства - порез на груди вновь сочился кровью.       Время от времени накатывала боковая волна от еще не утихшего шторма, но Якову было плевать – он мчался к горизонту.       Резкий вираж, катер поймал волну, завалился на бок, и только огромнейший опыт позволил всё-таки выровнять крен и удержаться на плаву. Сбросил скорость до минимума. Смутный силуэт, проявившийся где-то перед носом катера, никуда не делся.       - Куда ты мчишь, воин? Тебя давно услышали. Говори.       Всмотрелся. Вот еще он неизвестно с кем переговоров не начинал.       - Кто ты?       Фигура женщины проявилась яснее. Длинное платье, светлый платок на голове:       - Ты не знаешь… Тот знал. Я Дзерасса – мать всех нартов. Женщина моей силы, знающая мои дороги, просила за тебя.       На мгновение сбивается Степанов:       - Кто просил? Анна?       Всё тот же тихий голос:       - Ты ничего не знаешь…       Дзерасса – «божественная дева». За ней и выполненный долг – выросшие сыновья. Она знала и верность ушедшему, и упорство мужчины. Вернувшего её когда-то из царства мертвых и возобновившего жизненный круг.       Смерть - непременное условие жизни, и ведет сквозь неё – к возрождению, женщина.       Этот тоже шел сам. Пусть решает.              - Вы оба прошли достойно. Кровь принята – говори.       Кожа на груди дергает, Яков невольно прижимает ладонь к груди, и сквозь все повязки пальцы окрашиваются красным. Вспоминает, смутно. Что он там, в горе, обещал? Посылал к черту и богов, и людей, и обещал дойти всё равно?       Незакрытый долг, незакрытое слово. Кому, что и когда обещал тот Яков? Когда готовился к тому, давнему бою. Возможно, считая, что обещает сам себе.       Штольмана догнало сквозь годы.       Степанов понимает – колесо повернулось. Теперь его черед.       Впрочем, выбора особого нет. Даже размышлять особо не о чем. Он и мчался сюда – за этим. Как там было:       - Мир к миру. Пусть всё вернется, так, как должно было быть изначально.       Якова Штольмана в его мир.       Он услышан. Принято. Этот мир стабилен, тот Яков вернется, а ему здесь места уже нет.                     Яков Штольман              Открылась калитка. Степанов, хотя он вроде бы должен был еще вчера уехать. Анна еще и глянуть толком не успела, да и не пыталась. Узнала манеру держать себя, двигаться. Ту, неприметную на первый взгляд, выверенную легкость движений, за которой стояло гораздо большее, чем просто уверенность.       Еще не успела даже подумать ни о чем, как тот возле неё оказался. И выдохнул, почти неслышимо, почти без голоса:       - Аня…       И схватив в охапку, уткнулся куда-то в волосы.       Анна задохнулась. От рук, прикосновений, запаха.       - Яшенька…       И всё, что могла, касаться лихорадочно и повторять без конца:       - Яшенька мой, Яшенька…              Дмитрий мамы так и не дождался, выглянул вновь во двор – а там мама у калитки с кем-то обнимается. Ошарашенно глядел целую секунду.        И тут же дикий вопль на весь двор:       - Папа!!!              На крыльцо едва подняться успели. Привлеченные шумом во дворе, навстречу уже спускались родители.       Виктор Иванович даже не Штольмана с ходу узнал – светящееся лицо Анны.       - Яков Платонович, вы?       Мягкая улыбка:       - Я.       Чуть проглядывает седина в смоляных волосах, и вроде бы чуть похудел.       С тревогой:       - Как вы, Яков Платонович? С вами всё хорошо?       Дикие мысли сразу в голове – плен, заточение. Кто знает, насколько того успело подставить сходство с братом.       Штольман словно бы понял:       - Всё хорошо. Пришлось поездить по миру, к сожалению, от меня это не зависело.       Анне он расскажет всё, до последнего мгновения. Что делать с её родителями, он пока не знал.       Виктор Иванович кивнул:       - Брат ваш наверняка удружил.       Марья Тимофеевна шагнула к Якову, обняла, и вдруг расплакалась:       - Да какая разница, главное, что вы вернулись.              Светлая комната, обои с бежевыми единорожками. Анна держала за руку, долго, крепко. А потом вдруг что-то почувствовала и тихо шагнула назад. Что бы ни было. Они здесь. Сейчас лишь вдвоём. Пусть знакомятся. Светлая кроватка и на коленях мужчина. Молиться или плакать – это его миг.       А Софья спала. И чему-то улыбалась во сне.              Степанов              Светлый силуэт по прежнему впереди. Нужно продолжать и, наверное, нужно спешить. Но этот путь ведёт он. Наверное, тот Яков тут же рванулся бы вперед. Степанов думает. Он еще ни разу не бросался очертя голову в темную комнату. Что угодно в его мире могло случится за прошедшее время, вплоть до стихийного бедствия, или еще чего похуже. А он ворота не глядя распахнет.       Смотрит и отступать не собирается.       Получилось. Не то, чтобы всё в порядке, но…       Уваков арестован. Надо же… Интересно, кто это так круто сработал? А Разумовский на свободе, несмотря на все разработки. Пора исправлять. Яков пропустил всё самое интересное. Все бури и грозы прошли без него. А он чем занимался? Сидел в захолустье и бумажные самолетики складывал.       Засмеялся, с тоской, с горечью. А ведь у него было одно желание. И он мог бы пожелать остаться здесь. С Анной. Он уже даже вспомнил, как складывают бумажные самолетики. Вновь кольнуло несбывшееся.       Поздно. Пора возвращаться назад. И вновь жить как раньше. Интересно, сможет ли он вновь поступить на службу? Обвинений против него нет, а заслуг достаточно. Можно бы устроиться куда-нибудь в тихое место, в ту же Тверь.       А мамы уже нет. И отца. Он опоздал. Наверное, такова участь сыновей. Зло стиснул зубы – какая участь? Оправдывать себя?       Что ж, в его мире тоже живет Анна. Да, она не его судьба, но где она – та, которая его? Он смотрит дальше и находит Анну сразу. Что он ей сможет дать? То же самое: заботу, безопасность, спокойствие. Всего лишь за возможность быть рядом. Разве этого мало? За возможность просто жить, спокойно и счастливо, хотя бы сейчас, хоть сколько-то.       Юридическая контора в центре. Вот он заходит.       - Вам назначено?       - Нет.       - Сожалею, на сегодня у Анны Викторовны всё расписано.       - Вряд ли я задержусь надолго.       Поднятая от бумаг голова. Удивлённый взгляд:       - Яков?!       И что-то такое в глубине глаз, что вновь сдавило сердце.       - Нет, я не он.              И тень за её спиной. Уже почти невидимая, но всё же смутная темная тень. Откуда-то из прошлого, давнего. Когда никого не было и никто не спас.       Желание одно – убивать. Он приедет и разберется. Он уничтожит любого.       Что-то цепляет в глубине её взгляда, и Яков останавливается. Просить никого он не будет. Понадобится - справится и сам.       Дальше.              Братики. Сколько крови они у него попили. Обернулись одновременно оба. И дикий восторженный крик:       - Яков! Мы так и знали, что тебя и оттуда выгонят!       И вдруг сразу стало легко и свободно. Улыбнулся и шагнул вперед.              Степанов вдруг понял. По своей дороге нужно идти самому.       «Возьми жизнь мою и кровь мою. Дай возможность – защитить, спасти. Изначально, всегда».       Он не знал, куда и когда он выйдет. Знал лишь одно – он найдет её.              Где-то в далекой конторе на мгновение дрогнул взгляд:       - Подождите же, Яков.