Еще одна Вселенная

      Степанов              Из поездки в горы Яков вернулся уже без линз, с прежним, прозрачным, серо-зеленым взглядом. И всё равно ему стало, кто и за кого его примет.       Всё-таки появился у Анны. Долго думал – приходить, не приходить? Вроде бы возвращаться и незачем. В конце концов решил, что рассказать о деле обязан. Чем решит поделиться Виктор Иванович, и решит ли – неизвестно. Да, и, честно сказать, повидаться всё же хотелось. И похвастаться, хоть немного, тоже.        Родителей уже не застал – впрочем, с Виктором Ивановичем все основное обговорить он уже давно успел. Теперь делился новостями с Анной, рассказывал много, подробно. Всё прошло легко и просто. Предварительные договоренности уже были, его ждали. Встретили предложением мира.       - На самом деле вы никому не нужны, ни тогда, ни тем более, сейчас. То столкновение оказалось практически случайным, судя по всему, погибший был то ли пьян, то ли обкуренный, и решил взять реванш. Так что общими усилиями, все решили, что всё уже в прошлом и долг закрыт. Мне ничего иного и не было нужно.       Явно не всё было так просто, и казались слишком легкими фразы, и слишком небрежными жесты. Яков лишь отмахивался – он уже всё сказал. Всё хорошо.       Но кроме ожидаемых сложностей общения в другой среде, где убрать его могли бы просто так – чтобы не наглел, и не лез, было и кое-что еще.       Вне официальных фраз старейшина, явно презирающий всех иноверцев, и его в том числе, тем не менее говорил странное. Что Яков начал первым. Что он позвал горы, раньше, и горы откликнулись на кровь. Он должен был действовать давно, и заплатить – давно. Но не сбылось, прошло стороной, уснуло - но ждало своего часа.        Да, погибший поступил против правил, когда решил убить мужчину и взять женщину. Но его притянул зов, битва, которая должна была состояться.       Яков списал бы всё на местные суеверия, если бы не он сам. Если бы не его собственное появление, которое нужно было как-то объяснять. Сам он не сделал ровным счетом ничего для своего странного спасения. Логически – это сделал другой Яков, каким-то образом куда-то вмешавшись.       В принципе, ничего против Степанов не имел. В результате вместо того, чтобы погибнуть где-то вдали, он оказался здесь, живой, здоровый и благополучный, и намеревался оставаться таким и дальше.              Яков удобно устроился на веранде. Уснула после полудня малышка, перестала хлопотать и вернулась на веранду Анна, а он всё сидел и подливал себе чаю. Правой рукой, и ею же брал чашку.       Анна не удержалась, хотя и не стоило:       - Что с вами? Я же вижу.       - Тут? – прижал ладонь к груди, поправляя повязку. – Царапина.       Засмеялся в ответ на не верящий взгляд, принялся объяснять.       - Небольшое происшествие, уже потом, на обратном пути, среди относительно дружественных граждан. О камень случайно рассек. Предложили поучаствовать в некоем мероприятии. Нет, уже ни на что бы не повлияло, разве что на их самооценку. Я не ставлю результаты работы в зависимость от подобных случайностей.       Рассказывал с явным удовольствием:       - Есть там одна старинная традиция, вроде испытания для особо избранных. В честь праздника этого избранного запихивают в темный туннель, и он должен блуждать, пока не выйдет. Хотя местные перед этим раз десять там каждый камень с фонарем ощупают, а потом только идут – меня предупредили потихоньку, чтобы на предложение не купился.       Анна не сомневалась:       - А вы всё равно согласились?       Тот смеялся:       - Разумеется. Надо же людям подыграть, те же старались, честь оказывали. Туннель, как туннель. Примерно, как в комнате страха, помните – идешь, бывало, по темному коридору, а на тебя сверху скелеты падают. На веревочках. Я таким в пятом классе увлекался. И тут примерно также. Полной темноты нет, глаза привыкают, очертания уловить можно. Ловушки на уровне первоклассника, смертельных нет – очевидно, чтобы они сами же сдуру не влетели. Так, ямы перепрыгнуть, по мостику пройтись, пригибаться иногда пониже, чтобы лоб не разбить. Лабиринт простейший, пара развилок буквально.       Машинально приложил руку к левой стороне груди. Вспомнил вдруг, как оказался в кромешной тьме, и потерял не только право-лево, но, казалось, и верх, и низ. Как вдруг накрыла полнейшая жуть, и захотелось мчаться куда угодно, лишь бы подальше. На миг, но ему хватило. Как вскинул упрямо голову, прогоняя мрак, коснулся руками камней, теплых, как ни странно, и впереди посветлело. Как пошел уже уверенно, почти играючи.       Вновь усмехался:       - Еще и идти полагалось без рубахи, очевидно, если долго бродить будешь, чтобы еще и закоченел. Романтика. Там где-то и порезался, сам не заметил. Кожу едва задело, вышел, водой из ручья промыл, и вся медпомощь.       Смеялся, довольный. Чтобы в сорок пять мужчина почувствовал себя мальчишкой, его достаточно запустить в темный извилистый туннель, и позволить пройти его самому. Хотя никто не дал бы ему сорок пять, крепкий и легкий, великолепно тренированный, Яков и на сорок вряд ли выглядел.       - Смысла особого нет, хотя интересно, конечно же. Зато все довольны - традиция. Своих наверняка встречают и чествуют. На меня так смотрели, словно я сто рублей у них украл. Наверняка быстрее, чем обычно прошел, радости своей измученной тушкой не доставил. Избавились со скоростью света, ненавязчиво пожелав не видеть больше ни в коем случае.       Их взгляды ему долго потом виделись. Словно его перед этим Цербер сожрал, а он вдруг на свет вышел. Или он сам Цербера поймал и сожрал – так и не разобравшись, Яков предпочел уехать поскорее.       Глянул, искоса, странно:       - Да я и не возражал. Мне и тут хорошо.              Не уходил. Вскоре вернутся родители, Яков посидит чуток с ними, расскажет еще какие-нибудь подробности, и вот затем уже уйдет. И уже не вернется.       Если бы так хоть когда-нибудь, где-нибудь ждали его.       - Анна…       Обернулась, и прежде, чем он что-то сказал:       - Яков, откуда вы всё-таки?       Озвучивать свою историю вслух Яков не собирался. Никто и никому не сможет рассказать лишь то, чего и сам не знает. Впрочем, они уже и сами сочинили свою версию о бывшем шпионе, достаточно близкую к правде, чтобы казаться убедительной, и достаточно наивную, чтобы быть безопасной.       А для него возврата к былому уже нет. Мотнул головой, отказываясь объяснять:       - Издалека. Неважно. Мне не вернуться назад. Я пытался узнавать, всё однозначно – от меня уже ничего не зависит. Так что я здесь навсегда.       И безмолвно, откуда-то он это уже знает – что-то изменилось. Тот Яков тоже уже не придёт.       Вдруг стало полностью ясно - дороги назад нет. Понимай, принимай, верь, или не верь, мы уже ничего не изменим.       Смотрит на неё. Теперь все размышления потеряли смысл. Теперь это – настоящее.       Мгновение у чужого огня.       Анна. Домашнее платье с высоким воротом. Лишь несколько сантиметров кожи возле расстегнутой пуговички, но взглянув, хочется тут же прикрыть глаза.       Густые, собранные на затылке волосы, так и просят распустить их, и ловить ладонями тяжелую волну, пропуская её между пальцами.       Интересно, как она смеётся, когда… А если поцеловать пальчики и поймать её взгляд? Не сейчас, а когда-нибудь, когда можно будет просто жить, и не смотреть в пустоту.       Пожалуй, женщин у него хватало. По сравнению с тем Яковом – вагон и маленькая тележка. Если сравнивать по количеству. А если по времени, проведенному вместе… Даже просто в постели. Просто секс. Тогда он покрытый мхом старый пенёк, одиноко стоящий в лесу.       В голосе Анны тревога:       - Что с вами?       Сквозь закрепленную марлевую повязку вновь просачиваются капли крови. Неглубокая, чистая рана никак не хотела заживать окончательно. Где-то сосуд неудачно задет, что ли.       - Всё в порядке. Ерунда.       Если она сейчас не поверит. Если спросит. Если он расстегнет рубашку, показывая ранение. Если… Если всего лишь коснется пуговиц. Вспомнилось вдруг, как он, словно полный идиот, раздевался перед ней на берегу.       Смотрел потемневшими глазами. Пальцы пробежались по груди. Рана зудела.       Она промолчала.       Сидел, откинувшись назад. Поза открытая. Вот он я. Я рядом. Я хороший и добрый. И да, я всех победил и вернулся.       И в глубине его глаз что-то странное.       Как ему сказать, как объяснить, она не знала. Она бы отдала сейчас полжизни, чтобы ничего не говорить.       Наверное, они молчали слишком долго.       - Знаешь, - произнес наконец-то Яков, чуть подаваясь вперед. К ней. - Я бы остался. Пусть не сейчас, когда-нибудь.       Анна качнула головой, резко. Но нет, это не было с его стороны предложением, пожалуй, всего лишь констатацией факта.       - Конечно, ты бы сказала, что я не он, и никогда им не буду, но мне-то как раз какая разница? У меня же никого другого не было. Вот ты – но не всегда же есть только любовь, и не всегда одинаковая любовь. Да и по другим причинам люди живут. Хотя бы попытались – уже многое. Я бы разобрался.       Анна молчала. По одной причине – предложение так и не прозвучало.       - Но. – сказал он. – Всегда есть но. Мальчишка лжи не заслуживает. Вот малая твоя – ей я и в роли дяди сгожусь. Буду непутёвым дядюшкой, приезжать в гости, учить ножи метать.       И улыбнулся Анне:       - Мир?       Та кивнула:       - Мир.       Но из далекой глубины его взгляда проглядывал отзвук того же выражения: взгляда выброшенной собаки. Старого бойцового пса, давно уже стерегущего пустую будку.       Ни у одного Якова в мире не могло быть такого взгляда. Никогда.       Анна улыбнулась. Ему.       Он тут же отреагировал:       - Что такое?       - Я представила. Бедные мои родители – как они еще одного родственника переживут?       И тот словно встряхнулся, засмеялся в ответ, тоже легко, весело:       - Это да. Это, конечно, серьезно. Ничего, будем приучать.       Может быть, когда-нибудь она всё же обернется и глянет вокруг. Может быть. Если не привыкнет, и не решит – что пустота важнее. Может, и обернется. Лет через десять, или даже пятнадцать. Когда вместе с выросшими детьми уйдет прошлое. Вот только у него этих пятнадцати лет уже нету.       Улыбнулся, и пошел прочь, всё такой же с виду бесшабашный и легкий. Анна молча смотрела вслед. Это тоже он. Когда-то нечаянно заблудившийся, прошедший по другим дорогам.       Неведомо куда вновь уходил еще один Яков.