Первый день зимы

В первый день зимы он смотрит из окна кофейни на заснеженную улицу. Если бы он сохранил возможность удивляться (если она вообще когда-то у него была), то непременно разделил бы всеобщее изумление по поводу того, что вчера не было и намёка на снег. Зима в этом году пришла одновременно и совершенно неожиданно, и абсолютно вовремя. Первого декабря затяжная дождливая осень кончилась. Узкие улочки провинциального городка за ночь стали белыми. Но он не удивлялся. "Всему своё время", - думал он, размешивая соломинкой кофе в одноразовом стаканчике. Да, время. Не то чтобы там, откуда он пришёл, его совсем не было, но оно мало на что влияло. Там царило равнодушие и отчуждение. Равнодушие и отчуждение стали частью его самого. Ему было безразлично то, как живые люди оборачиваются на него, как шепчут что-то за его спиной. Он знал что выглядит странно: белая мантия, белые волосы, белые тонкие пальцы, невесомо сжимающие белый картонный стакан, не растаявший белый снег на капюшоне. Впрочем, снег-то конечно растает. Будучи владыкой мёртвых, владыкой холода и льда он все-таки не был. Хотя, его ладони от стаканчика не нагревались, и казалось, что он наоборот остужает кофе своими вечно холодными руками. Проводив взглядом чёрный байк, с рёвом пролетевший за окном, он подумал, что Морготу бы такое понравилось. Это соответствовало его искаженному чувству эстетики. Тысяча и один кавер на Jingle Bells, звучащий из колонок - наверное, тоже. В конце концов, каверы - явно его же изобретение. Вообще для рождественских песен было рановато. Но люди - живые смертные люди - всегда торопили события. Подспудно осознавая, что умрут, они всегда боялись не успеть. Не увидеть, не сделать, не сказать. Там, откуда он пришёл, спешить было некуда. Все слова, которые обитатели этого места хотели бы сказать, отзвучали эпохи назад. Все счета уплачены, все конфликты улажены. Туда больше никто не приходил, и никто не уходил. Не только Мандос, но и весь Валинор застыл в постоянстве и безвременье. Зла в Священной Земле больше не было. Не было в ней и добра. В чертогах мёртвых не было даже и того немногого, что осталось за его пределами, и что могло свидетельствовать о наличии времени или хоть как-то изменений: там царили безмолвие, сумрак и неподвижность. Возможно, именно поэтому он стремился хотя бы раз в десятилетие вырваться сюда, к живым людям. К ним, живущим мало, уходящим неведомо куда. К ним, так громко смеющимся, так безутешно плачущим навзрыд. К ним, вечно спешащим и все равно постоянно опаздывающим. К ним, горящим ярко и потухающим навсегда. Да, время - удел живых. Он хотел подло получить кусочек того, что ему не предназначалось, но он не чувствовал себя виноватым. По крайней мере, раз ни Манвэ, ни Эру (помнил ли он ещё про них?) до сих пор ничего не сказали, значит и проблемы нет. "Может быть, - думал он, глядя на перемигивание весёлых огоньков на окнах, - повесить гирлянды?" Но стоило ли нарушать покой мёртвых этим, он не был уверен. За окном зажгли фонари. Намо Мандос встал, выкинул стаканчик в урну, вышел из кофейни и исчез.