Не от времени сего

Профессор Иванов был увлечён древними ящерами. Даже, на взгляд Вертера, излишне увлечён. Потому что из-за его пристрастия стены Института Времени то и дело оглашались душераздирающими криками неразумных тварей, которых профессору непременно надо было изъять из среды обитания и перенести в настоящее. Начиналась морока с оформлением, переговоры с Космозоо, который, конечно же, долго упирался, прежде чем взять под свою опеку мезозойское создание. Потом профессор Иванов ходил смурый пару недель — и можно было как по часам засекать, когда он в следующий раз сорвётся и притащит новую тварь. В этот раз «часы» дали сбой — профессор держался без инцидентов более трёх месяцев. А затем однажды вернулся из путешествия во времени позже всех. Вертер уже хотел закрывать институт на ночь, когда одна из камер перемещения распахнулась и из неё вышел профессор Иванов. Его пиджак вздулся на груди, и он странно сложил руки, будто бы прятал что-то под одеждой. Это не укрылось от внимания робота. — Прежде, чем покинуть рабочее место, сдайте все принесённые исторические артефакты на опись, — тихо подойдя к профессору сзади, попросил Вертер. Тот вздрогнул, ослабил хватку, и из-под пиджака с попискиванием вырвалось нечто, трепеща кожистыми крыльями. Иванов охнул и тут же принялся ловить маленького летающего ящера, а затем, наконец схватив его, виновато покосился на Вертера. Непроницаемое лицо робота выражало укор. — Опять вы со своими гадами, — Вертер медленно направился к архиву, чтобы занести случай в журнал. Профессор Иванов покачал головой: — Да что же ты такое говоришь. И не гад это вовсе, а птеродактиль. Ему и двух недель нет, совсем кроха. И, к тому же, девочка. — Девочка — значит, и правда не гад, — рассудил Вертер, а затем сказал как припечатал: — а гадина. Пока робот заполнял журнал, профессор Иванов успел снять пиджак и замотать птеродактиля в него, как младенца в пелёнки. Ящер продолжил истошно пищать, но вырваться не сумел. — Ты уж пригляди за ней, Вертер, я тебя очень прошу, — пытаясь погладить зверёныша и при этом не лишиться пальцев, проговорил профессор. — Всего лишь пару ночей, днём я сам управлюсь. Клянусь, что смогу быстро её пристроить. — Забота о сохранности артефактов института — моя прямая обязанность, — заметил Вертер. Птеродактиль повернул непропорционально большую голову на звук его голоса и ещё раз неистово взвизгнул. Дотянувшись клювом до руки робота, попытался куснуть его, но пасть стукнулась о металлический корпус. — Балуется, — прокомментировал профессор Иванов. — У неё же рук нет, вот и пробует всё клювом. Ребёнок ведь совсем ещё. Вертеру ещё не раз пришлось убедиться, что маленький птеродактиль — создание крайне любопытное. С того самого дня крылатая рептилия не отставала от него ни на шаг и расставалась с роботом, только когда профессор Иванов уносил её в свой кабинет. Птеродактиля назвали Машкой. Вопреки обещаниям профессора Иванова, прожила она в институте около трёх недель. Машка беспрепятственно расхаживала по коридорам, иногда силясь вспорхнуть и трепеща кожистыми крыльями. Людям она не доверяла и грозно кричала, когда кто-то протягивал к ней руки, так что кормить её могли лишь Вертер да бесстрашный Иванов, у которого уже за первую неделю руки покрылись пластырями и бинтами, после чего он полностью перепоручил это дело роботу. Тот не стал отказываться. Машка держалась с ним не так настороженно, как при других — возможно, потому, что Вертер один не боялся её клюва и когтей и строго, но без злости, отчитывал за каждую вредную выходку. Так Машка уяснила, что в музее института лучше ничего не грызть, а вить гнездо из архивных документов — плохая идея. Зато, если она вела себя хорошо, Вертер поощрял её мелкой мезозойской рыбёшкой, которую Машка обожала. Летать Машка не умела, но очень старалась. Иногда у неё получалось оторваться от земли на пару секунд, но тут же она плюхалась обратно на пол, что её очень расстраивало. А когда Машка была расстроена, она обычно оглашала помещения института пронзительными криками, которые пугали молодых сотрудников и вызывали сдержанные вздохи у бывалых. Вертер решил и с этой проблемой что-то сделать, а потому соорудил привязь и в один солнечный день вывел Машку на прогулку. Та, одурев от воздуха свободы, попыталась тут же сбежать от него, но вырвать поводок из механических рук было невозможно. Постепенно Машка начала увереннее держаться в воздухе. Ей всё ещё не хватало сил, чтобы по-настоящему взлететь, зато она наловчилась, с силой оттолкнувшись крыльями, запрыгивать на плечи Вертеру. Проделывала она это обычно, когда робот был занят заполнением журналов, из-за чего прибывшие из прошлого сотрудники могли любоваться довольно экзотическим зрелищем: Машка придавала скромному роботу-секретарю вид космического пирата-квартирмейстера. Однако пребывание птеродактиля в стенах института не могло продолжаться вечно. — Всё, наконец всё схвачено! — радостно сообщил профессор Иванов Вертеру, у ног которого вилась уже немного подросшая Машка. — Космозоо готов принять её завтра. Один из сотрудников прибудет утром и заберёт. — Не думаю, что она дастся в руки незнакомому человеку, — с сомнением заметил Вертер. — Нет, что ты, конечно, он сначала усыпит её. Совершенно безболезненно и безопасно. — Ясно, — кивнул Вертер. Машка, словно бы поняв их разговор, растерянно крякнула. Ночью вместо того, чтобы уснуть на обустроенной для неё лежанке, она пришла к Вертеру, который читал новую рукопись одного из забытых поэтов эпохи Просвещения. Умостилась у его ноги и замерла, мерно дыша. «Беспокоится, — подумал Вертер. — Вроде бы гадина неразумная, а всё равно всё понимает. Может, профессор Иванов прав, что такое внимание этим древним ящерам уделяет». На следующее утро человек в форме Космозоо и вправду без труда усыпил птеродактиля дистанционным устройством и, погрузив на флаер, откланялся. Вертер же проследил, как он удалялся в небо, и почему-то подумал: «Вот ты и полетела впервые, Машка».