Травяные глаза

Он не любил старейшин за их устои и правила. Устаревшие, как и сама верхушка. Но не только поэтому. Ацуки не спит ночами. Каждый день задания, все убивать и убивать, изгонять и изгонять, из последних сил, работать на износ, но никогда не отказываться — таковой возможности попросту нет. Приползает после очередного задания, заваливается в кровать и ревет. Даже не ревет, а глухо воет от усталости. Поднимается, кое-как переодевается и ложится в кровать. Хочет заснуть. Заснуть так, чтобы не видеть снов, окунуться в черную пучину и пролежать в ней до утра. Она видит лишь кошмары. Стоит вспомнить о них, и спать уже не хочется. Лежит и смотрит в потолок, восстанавливая силы. Залипает в интернет, но ненадолго — от экрана начинает тошнить. Она читает, рисует и только когда горизонт высветляет полоска рассвета, ненадолго погружается в сон. Часа 3, не больше. Если проспать больше — начинают мучать кошмары и просыпаться в холодном поту, жадно хватая воздух, жалобно трястись и задыхаясь от страха, пытаться глубоко дышать — хуже, чем не выспаться. Она пьет какие-то таблетки. Они не помогают. От слова совсем. Потому что единственная таблетка, способная помочь — спит в соседней комнате, спит, наверное, крепко и сладко, не просыпаясь от шума, иначе бы услышал ее тихие звуки отчаяния сквозь стены. Встать с кресла, умыться, надеть что-нибудь и отправиться на миссию. Старейшины отправляют ее на все концы Японии, чтобы она не смогла отдохнуть. Во всяком случае, отдохнуть и так и так не получается. Каждый день, или в лучшем случае, раз в два дня идти на задание. Устала и хочет спать. -Это неправильно! Она практически не спит — ты хоть видел ее мешки под глазами, Сугуру- а эти эгоисты отправляют ее на задания к проклятиям практически каждый день! Меня, например, отправляют не настолько часто — а она первого уровня, на секундочку! — гневно восклицает спавший в соседней от нее комнате. — Она же устала, ей нужно отдохнуть, — в голове куча вариантов, как ей можно отдохнуть, но для этого нужно время, а этого совсем нет. - Мда. Странно все это, — Сугуру подпирает подбородок рукой. - А я о чем! Вот прямо сейчас пойду и разберусь с ними! Как? Ну, не знаю. Попрошу, чтобы ее отправляли на задания хотя бы не одну. Или не так часто Совместное задание. Двое подростков — парень и девушка — заходят в вагон метро. Ехать всего полчаса. Садятся рядом. Девушка прислоняется лбом к стеклу. Парень в черных очках задумчиво рассматривает ее, не переставая даже тогда, когда она смотрит на него в упор. — У тебя красивые глаза. Ты знала? — замечает он, все еще не отводя черных очков. — Они сейчас такие уставшие, так что наверное почти черные. — Неправда. Они зеленые, — он улыбается.- Очень красивые. — Спасибо, — сонно улыбнулась она. Что ж, ее и правда клонит в сон. У него прекрасно получается роль успокоительного. Вскоре она вырубается, едва касаясь головой его плеча. Он замирает. Может, доехать до конечной? Может, колесить по Японии, пока она не выспится? Он же слышит, что каждую ночь она постоянно возится и тихо плачет. Столько раз уже порывало зайти и успокоить, но все почему-то никак. Он все смотрит и смотрит на русые волосы, что двигаются в такт движению поезда. Так приятно. Он смотрит, как бы еще немножечко про запас, чтобы потом, ночью было что вспомнить, вспомнить, что счастье — оно вот, совсем рядом. Ехал, чувствовал себя самым счастливым и улыбался, как дурак. Проклятие оказалось первого уровня. Что ж, хотя бы радует, что они не отправляют ее на задания с особым. Ацуки решила действовать также, как и в одиночку — ударить парой проклятых техник и забыть. Но чужое присутствие, его присутствие, окончательно выбивало из колеи. Проклятая энергия никак не слушалась, техники забывались, а голова отказывалась соображать. Поняла она это, увы поздно. Когда проклятие уже пыталось ее сожрать. Уже открыла свой рот и пыталась обвить ее языком, что у нее почему-то никак не получалось. Получилось чуть коснуться ее. И в следующую секунду проклятие разлетелось на куски. Она непонимающе обернулась. Он снова улыбнулся. — И ты это мне говоришь про красивые глаза? — усмехнулась она.- Свои то видел? — Ты не ушиблась? — веселая обеспокоенность в голосе. — Нет, спасибо за заботу, — улыбнулась она в ответ. В чужом сердце что-то заскреблось, небесные глаза от чего-то стали часто-часто моргать и он поспешил вновь надеть очки. Что-то внутри все еще продолжало скрестись, когда они вышли из здания. Светило яркое солнце. — Ты проголодалась? — спросил он и, не дожидаясь ответа, завел девушку в ближайшую кафешку. Заказал на обоих лапши.- Я — да. — Я тоже. Долго ничего нормального не ела, — вздохнула она, усаживаясь напротив него. — Не хочешь потом зайти за сладостями? — Обижаешь, — он с наигранной обидой толкнул ее в плечо, споткнувшись об теплую кожу, что обожгла собственную. Принесли еду. Он с удивлением смотрел, как она с жадностью уплетала ее за обе щеки. В душе зашевелилась жалость — это насколько сильно нужно проголодаться и молчать, чтобы с таким аппетитом есть. — Ты чего не ешь? — она удивленно подняла голову. Он вновь обнаружил, что пялится на нее в упор, когда должен был есть. Он отмахнулся и взял палочки. Поев, она явно собиралась поделить счет пополам. — Ты чего? — спросил он с тем же тоном, что и она ранее. — Как, чего? — удивленно посмотрела она на него, выходя из приземистого здания. — А что? — спросил он. Она смутилась, и он готов был упасть замертво от одного вида ее едва порозовевших щечек и отведенного в сторону застенчивого взгляда. - Ты какие будешь? — спросил он у витрины с моти. — Не знаю. Какие вкуснее? Давай ты выберешь? — подняла она на него глаза. — Тогда дайте нам вот эти… и еще вот эти… и вот эти… и еще холодный кофе…угу, — продавец протянул ему пакет и два стакана. Он вновь расплатился. Она вновь смутилась. Они вышли и устроились на скамейке в парке. В тени деревьев было прохладно. Моти были вкусные, кофе — тоже, а Ацуки — самой красивой, с развевающимися от прохладного ветерка волосами, все еще со слегка розовой кожей на лице и мягкой улыбкой на губах. Он пил кофе и чуть ли не давился. Она смеялась, глядя на него, корчащего рожицы и пробовала моти, удивив его тем, что никогда их раньше не ела. — Спасибо, — сказала она, вновь посмотрев на него глазами цвета летней листвы. — Да ничего, — ответил он. — Ну что, погнали в техникум? Решили вновь поехать на метро. Сели. Ацуки снова прислонилась, но на этот раз — уже к Сатору. — Ты не против? — спросила она, подняв голову. Он покачал головой, на самом деле боясь пошевелиться, боясь спугнуть свое счастье. Она уснула. Голова ее сползла к нему на колени. Он сидел и, что удивительно, судорожно дышал. Подложил ей под голову свернутую кофту. Осторожно поднес руку к каштановым волосам. На ощупь они были мягкими и нежными. Он расчесывал их своими длинными пальцами, касаясь головы, аккуратно гладил их, чтобы не разбудить. Дотронулся до уха с тремя проколами. Никогда об этом не подозревал. На душе было хорошо. Приятно и тепло. Не хотелось, чтобы этот момент заканчивался. В животе крутились какие-то уже явно не бабочки, но тоже что-то такое. Он не заметил пролетевшего времени. Объявили о приближении нужной станции. — Эй, Цуки, — он потрепал ее по волосам сильнее. Она зашевелилась и невнятно что-то пробормотала.-Почти приехали. — угу, — ей что-то пришло в голову и от этого она смутилась еще больше, чем от сна на чужих коленях. «Интересно, можно ли считать это свиданием?». Она тут же отогнала эти мысли. Ночь. Ацуки не спит. День был насыщенным, от того прекрасного сна без сновидений теперь не хочется отказываться, хочется вот прямо сейчас, в ночи, прийти и лечь вместе с ним, чтобы все сны улетучились и остался только он, рядом с которым так хорошо. Она тихо выходит из комнаты. Скрипит половица. Она идет в общую комнату. В автомате покупает газировку и шоколад. Они падают оттуда со стуком, она вздрагивает и боится, что кто-то может проснуться. Садится на диван. Открывает газировку. Распаковывает сладкое. Пьет. Буквально глоток. Осматривает свою пижаму. Безразмерную футболку и короткие шорты, которых почти не видно из-под нее. Вполне приемлемо. В коридоре скрипит дверь и половицы под тяжестью чужого веса. В гостиной показывается белая голова, потирающая глаза. В темноте они будто светятся нежно-голубым светом, и она не в силах оторвать взгляд. Он стоит пижаме, в футболке и шортах, разве что длиннее. Сонный, хриплый и до невозможности красивый голос спрашивает что-то, а она врубается только со второго раза. — Ты чего не спишь? — садится рядом с ней. — Кошмары что ли? — угу, — она кивает и отводит взгляд. Голова взрывается. — Что-то никак не спится, — какое-то время они сидят молча. Пока он не выдает: — Цуки, если ты хочешь, можешь спать со мной, — он смотрит прямо в упор. Нет тут того шутливого Сатору, есть только всерьез обеспокоенный ее здоровьем, мешками под глазами и постоянным недосыпом. — Правда? — она подается вперед, не в силах сдержать блеск глаз.- Можно? — Правда можно, — мягко улыбается он. Встает и протягивает ей руку. Она берется за нее, тяжело встает. Шагает в его комнату. Открывается дверь. В комнате открыто окно, ветер играется со шторами, везде разбросаны вещи. — Прости за бардак, — он вновь улыбается и ложится в кровать. Она заползает следом. Сейчас ее мало волнует смущение, неловкость ситуации и прочее, ей хочется просто выспаться рядом с этим теплым и нежным человеком, в безопасности и покое. Глаза тут же начинают слипаться. — Спасибо, — бормочет она, погружаясь в сон. У него вышибает дух. Он спешит спросить, пока она не уснула совсем. — Почему я? — С тобой хорошо, Тору, — выдыхает она и засыпает окончательно. «С тобой хорошо». Его чуть не разрывает от счастья, как хомячка. Это же значит, что ей приятно находиться с ним? Быть рядом? Значит же, да? Его счастье прямо сейчас так мило сопит ему в шею, позволяет ему нежно обнимать ее, прижимая к себе свое самое ценное сокровище, позволяет любить ее и, возможно, даже любит его в ответ. Может, не так сильно, но хотя бы немного. Еще и благодарит за это. «Тору». Не только он сокращает ее имя, но и она — его? А вкладывает ли она в это какое-то значение? Такое же оно, как и его? Если да, то он бесконечно счастлив. Счастлив на все двести, улыбается в ночи и продолжает любить до потери сознания и пелены в глазах. Утро. Она нехотя открывает глаза. Так хорошо спалось. Никаких снов, только где-то на задворках сознания крутится столь любимый образ. Травяные глаза мигом упираются в чью-то ухмылку и небесные глаза. Смущается. И вдруг — резко обнимает его, прижимая к себе. — Можно…можно я буду почаще с тобой спать? — выдыхает она ему в ухо, зажмуриваясь. Он обнимает в ответ, улыбаясь, чувствуя себя самым счастливым на всем белом свете. — Конечно можно, Цуки, — прижимает к себе и, неожиданно даже для самого себя, целует в лоб, в ту же секунду на его лице вылазит улыбка. Зеленые глаза на секунду выглядят растерянными, а потом снова зажмуриваются и целуют его прямо в приоткрытые от удивления губы, целуя, боясь быть отвергнутыми, но больше всего на свете они хотят, чтобы небесные глаза на него ответили. В ответ они целуют ее нежно, ласково, прижимая к себе, углубляя поцелуй и делая его более остервенелым. Он так долго этого ждал, так долго они сидели и думали «только полюби меня в ответ, пожалуйста» а это оказалось так просто — признаться, настолько просто, что хочется смеяться и больше никогда, никогда и ни за что не отпускать своё счастье, что всегда было рядом. — Я люблю тебя, Цуки, — выдыхает он в ее приоткрытые губы. Поцелуй с ней — по ощущениям, как автобус сбил. И сразу же захотелось еще. Ее тепло обжигает, но стоит побыть с ней чуть дольше — и можно раствориться в нем. В нем можно согреться спустя самой холодной зимы. Только там ему можно стать слабым. Жить от встречи до встречи — тяжело. Но стоит подумать о ней, стоит лишь вспомнить ее голос, и уже улыбаешься. Внутри у Ацуки все еще раз переворачивается с ног на голову и обратно, делает сальто мортале, сердце выписывает кульбиты и пируэты, пульс бьется его именем, а губы сами выдыхают: -Я тоже, тоже, тоже.