Душа

Закатное солнце окрасило небесный свод в сочные, золотистые тона. Крыши многоэтажек высились в необъятные просторы этого высокого океана. Они, словно могучие деревья, вырастали из пыльной земли, пропахшей табачным дымом. Между зданиями раскинулись перекрестки горячих дорог, обкатанных тысячами шустрых колес. Н., давно привыкшая к вою сигнализаций, бензиновой вони и неблагоприятной городской среде, направлялась в сторону остановки. Мимо нее с грохотом мотора промчал мотоцикл. Громкий звук вдарил по барабанным перепонкам, словно палка по металлической батарее. Оттого девушка нервно дернулась и раздраженно фыркнула. Злоба подкатила к горлу, но Н. смогла сдержать преступный возглас. Ее деревенская душа порой играла с ней злую шутку. В отличие от городских жителей, ей было не в тягость высказать свое недовольство прямо в лицо собеседнику. Это обуславливалось также недавним нервным срывом, прогрызшего ее душу до дыр. Сама она замечала неприветливость своего характера и была крайне им недовольна. Несколько обстоятельств довели девушку до состояния агрессивного аллигатора, готового укусить каждого, кто взглянет в его глаза. Однако исправить положение ей не давала крайне причудливая личность, о коей она думать не желала. Н. ускорила шаг и добралась до места назначения. Стоит пояснить, что остановка располагалась на добротном расстоянии от центра. Все потому что договор о встрече был назначен с особым уговором. Он заключался в привлечении людского внимания — никто из живых существ не должен был видеть Н. и самого назначителя свидания. Он самый как раз показался из-за поворота. Троллейбус рода АКСМ, тогдашнего БКМ, успешно прошел через стрелку и завернул на второстепенную дорогу. Солнечный свет коснулся его синей мордашки, заглянул в лобовое стекло, не найдя за ним ни человека. На мгновение лучи упали на белый бок машины и прошлись по коричневым стеклам, осветив уютный салон. Двенадцатилетний троллейбус, именуемый 7-м, по обыкновению подкатил к остановке и распахнул переднюю дверь. Он приглашал Н. в свою кабину, ничего не опасаясь и не боясь. Девушка же взволнованно вздохнула и, поправив волосы, двумя волокнами окрашенные в голубой, поспешила оказаться внутри. Ее повседневная клетчатая рубашка скрылась в ультрамариновой тени и вскоре пропала из виду. Дверь троллейбуса вернулась на законное место; с башмачков слетело несколько ярких искр, и он тронулся. Тронулся и ускорился с характерным гулом, напоминающем взлет какого-либо современного аппарата. Н. осторожно опустилась на водительское сиденье и робко проговорила: — Здравствуй, дорогой. Ею был уловлен удовлетворительный выдох и нежные слова, исходящие от самой души "неодушевленного" объекта. — Доброго вечера, дорогая! Приятно, что ты согласилась на встречу. Признаюсь, мне даже неловко отвлекать тебя от важных дел... — Ты говоришь об учебе? — не поняла Н. — Нет, честно, она не стоит твоего беспокойства. С ней порядок. Однако меня интересует нечто иное. Спросить, к примеру, каково твое самочувствие сегодняшним днем? — О, все хорошо, — ответил 7-й. — Гораздо лучше, чем у старика 6-го. Он нынче страшно болен... — Да, мне это известно, — с легкой грустью в голосе промолвила девушка. — Я соболезную. — Да, время неизбежно берет свое. От того не сбежать, как бы не старались, — сказал троллейбус. — Но мы не думаем о возможной потере. Мы лишь живем и понимаем. Однако мне не стоит продолжать. Лучшим вариантом будет поинтересоваться твоим состоянием. Морально ли, физически... быть может, не здоровится? Ты выглядишь неважно. — Да, это так, — согласилась Н. — Знаешь, мне неприятно... То есть, неприятно ощущать изменения, происходящие со мной. С приходом Горожанина все поменялось... Нет больше той беззаботной, счастливой девочки — от нее остался лишь огрызок прошлого. Теперь же это колючий комок игл. И от того мне больно. Так тяжко переживать необратимые перевоплощения в ключе личности! 7-й призадумался над данной темой. Он даже слегка замедлил ход, казалось бы, размышляя. Но то было не совсем так: троллейбус заметил светофор поодаль и поспешил остановить громоздкий механизм. — Очень жаль, что так произошло, — наконец выдал он. — Тебе следовало бы утихомирить разбушевавшееся сердце и дать волю логике. В конце концов, общение со 105-м рано или поздно станет твоей необходимой частью. 7-му вдруг пришло осознание. Последние слова его собеседницы прозвучали слишком резко и даже дерзко по отношению к самой себе. Потому он поправил: — К тому же я считаю, что личность неординарна и ей свойственно меняться, как это подобает временам года. Да, худшие изменения могут случиться из-за многих несчастий, но вернуть все на круги своя и направить себя в лучшую сторону поможет желание. — Не думаю, что это так, — поспорила с ним Н. — Да, может показаться, что нужно лишь захотеть и тогда все легко перевернется. Но в таком случае я вижу обратный исход. К примеру, что если страстно желать бросить курить? Человек, стремясь за целью, станет спотыкаться и падать со ступеней все ниже. Его зависимость будет просить согрешить вновь и вновь. Также и личность — она начнет гнить сильнее по мере предотвращения ее недостатков. Мое мнение все-таки нерушимо — приобретенный характер невозможно изменить, а уж тем более если в нем виновата травма. А она порой бывает сильна и больна до изнеможения. — Не хотелось бы спорить с тобой, дорогая, — вновь выдохнул 7-й, подражая человеческим эмоциям. — Хотя предаться философии по такому поводу было бы весьма кстати. Он немного повременил, дав слово своей даме, но не так и не получил ответа. Ему показалось, что она несколько расстроилась, не получив должного соглашения. Ее ручка едва ли касалась руля, а пальчики слабо подрагивали. Кажется, ей весьма неприятно было говорить на данную тематику, и спор о личностных изменениях вызвал у нее волнение. Потому троллейбус постарался успокоить девушку: — Не стоит переживать так сильно. Я уверен, несмотря на все невзгоды в нас сохранится любовь! Обещаю обожать тебя такой, какая ты есть. Твое сломленное духовное здоровье не разорвет прочную нить чувств, которые я способен проявлять к тебе и твоему сердцу. Ты навеки в моей душе, о, солнце! Н. крепче сжала пальцы на баранке, почувствовав ласку со стороны машины. Учитывая ее не лучшее положение, 7-й оставался также мил, как и раньше. Он не ревновал ее к Горожанину, не упрекал в нервных вспышках, не ругал за лишнее слово... Он просто любил, и любил искренне. Тем не менее было жаль, что такое доброе, прекрасное создание рук человечьих вскоре могло пойти по стопам старика... Допустив прискорбную мысль, девушка фыркнула и вдруг в порыве нежности произнесла: — Спасибо тебе, Рогалик! Кто бы смог принять меня в таком состоянии? Кто, кроме тебя? Я человек болезненный, ты знаешь. Но и при том я человек сентиментальный. Порой это качество сильно влияет на адекватность моих эмоций... — Вот как! — усмехнулся троллейбус. — Да, оно так. Я давно приметил в тебе такую слабость. Но я скажу лишь одно на этот счет... Коли сомневаешься в собственной адекватности, прошу поглядеть на 70-го. Присмотришься к нему и в миг поймешь, кто из вас двоих сумасшедший. — О, этот немецкий Мерседес? — вспомнила Н. — Да, при мысли о нем даже не навязывается сравнение. Ты прав! — К тому же неизвестно, что на уме у этого негодяя, — сказал 7-й. — Может быть у него тот же нервный срыв, а быть может и... Знаешь... лучше не "трогать" такую личность, дабы не обзавестись лишними проблемами. Не стоит смотреть в глаза хищнику, заранее зная о его нападении! Ты не станешь похожей на него, я не сомневаюсь. Но при том прошу не равнять себя с ним и не изводить милый организм до подобного состояния. Кто знает, какова она, истинная ярость... Мимолетным взглядом можно было заприметить яркое, желтое пятно, гордо движущееся по направлению к влюбленным. Автобус 70-го маршрута, как раз-таки являющийся тем самым режущим пятном, был недоволен несколькими факторами. Во-первых, жаркая погода так и не улетучилась с течением времени. Во-вторых же мотор, не выдерживая зноя, беспокоил не меньше остального. Его шалости раздражали настолько, что автобус был готов ослушаться своего управленца и поспешить в депо. Отключившись там, 70-й потеряет ощущение режущей боли, а быть может потеряет и... Он вдруг прислушался к собственным чувствам. Солнце обжигало его передний бампер, катилось по крыше и частично попадало на полосы, ровно выведенные мастерами по покраске. На заметку примем его отличительную особенность, а именно серые тона всех вышеперечисленных деталей. Так вот, они находились в состоянии полной астении. Автобус ощущал, что находится на грани между усталостью и полном отказе работоспособности. Вечерняя духота настолько сильно повлияла на его механизм, что, казалось, вот-вот случится обморок. (То с ним случалось неоднократно и сопровождалось невыносимой болью в области мотора.) Жара. Эта мерзкая жара! Она походила на то далекое лето... И что-то было в ней... Что-то душное, грозное, жестокое... Все те же потемневшие деревья колыхались на слабом ветру, все те же облака плыли по синему океану, все те же машины, дорога, тротуары, здания... Где-то в отдалении, за пределами сознания, послышался треск ломающегося металла. Едва ли различимый, он имел свое место под стать напряжению. 70-й нервно фыркнул, избавляясь от тревожных неприятелей. Он решил отвлечься от гадости, налипшей на него, оттого стал выискивать хоть что-то своими прямоугольными фарами. Искать пришлось недолго, ведь потускневший взгляд его наткнулся на задний бампер 7-го. Взяв троллейбус себе в качестве цели он самовольно прибавил ход. К счастью, водитель не почувствовал изменений при нажатии на педали. Поясним, что он ни в коем разе не должен был узнать о сверхъестественных способностях собственной машины. То являлось немаловажной частью в поведении представителей общественного транспорта. Раскрой их человек, неизвестно, что могло бы произойти... Но речь вовсе не о том! Автобус тем временем подобрался к 7-му и по своему обыкновению воскликнул: — Что, Рогатый, наконец вырвался на свободу? Тот, в свою очередь, перестал бормотать и с удивлением уставился на 70-го. — Опять болтаешь со своими замогильными дружками, простофиля? — продолжал изливания автобус, издевательски усмехаясь. — Уже готов ко встрече с "домом"? — О, ты... — промолвил троллейбус, досадно выдохнув. Видно, он не ожидал встретить негодяя так скоро. — Я говорю с моей Н. Прошу, не заставляй ее волноваться. — Все ясно! — закатил фары 70-й. — Надо же! Н. теперь для нас солнышко, а окружающие для нее тучи! Тьфу, противно! — Пожалуйста... — 7-й старался уладить непорядок с Мерседесом мирно, — не разводи костер на наледи! Ситуация накалялась по мере широты ухмылки автобуса. — В такой момент невозможно не засмеяться! — бросил он. — Троллейбус ума лишился, никак иначе! Он общается с девочкой, что почти его не понимает. О, а быть может, ты научился разговаривать на человеческом языке? Смешно! Ух! И какова же человеческая жизнь? Что они из себя представляют? Пот, грязь, рвоту...? На том все? Признайся, Рогатый, твоя Нэ сбрасывала из себя все нечистоты в твой салон? Внезапно та самая Нэ высунула голову в боковое окно и, видно, не сдержавшись, громко произнесла: — Слышишь меня, безголовый бак? Слышишь? Я тебе скажу пару добрых слов, не пожалеешь, что вообще приехал. Вали по-хорошему, пока я не вышла из салона и не показала тебе один интересный жест! — Должен ли я слушать человека? — хихикнул 70-й. — Конечно нет! Уеду, но по иной причине! Не хочу заставлять водителя нервничать. — Вот и беги отсюда, олух! — выбросила девушка и вернулась в салон своего любимого. Автобус хмыкнул, или, скорее, прохрипел. Он, поддаваясь педалям, ускорился и обогнал ошарашенную парочку. Последнее, что он выдал им в качестве прощального знака, так это недовольное, и даже раздраженное: — Auf Wiedersehen, идиоты! До встречи в Аду!