Останки

      Дом, снятый Константино в Женеве, был достаточно просторным для размещения практически всего Союза, но Оникс всё равно предпочла сохранить хвостатый облик. Наверное, только благодаря сверхъестественной реакции Люсьен успел удлинить шаг, переступая через вытянувшееся поперёк тёмного коридора кошачье тело.       В отличие от безмолвия последних дней, когда самым громким ощущением была тревога за Нову, вечер перед вылетом наполнился суетой, и только ночь позволила вернуть тишину. Шен давно допил чай, Веспер завершила последний звонок, а Нова…       Нова, должно быть, уже спала.       Люсьен включил свет в ванной комнате, чуть склоняя голову. После нескольких вспышек инканденса напрягать глаза в тени было ещё более неприятно, чем существовать под современными лампами. Сто лет назад они создавали больше уюта и тепла.       Он достал из кармана спутанный шнурок с нанизанными на него вампирскими клыками.       Побежавшая из крана вода размыла очертания бурых пятен, грязно-коричневым потоком устремилась в водопроводную трубу.       Люсьен бережно потёр подушечками пальцев первый клык, стирая присохшую кровь адептки Ордена Вечного Света. Крупный, но сколотый. Там, где было просверлено отверстие под шнурок, и на месте скола грязь сходила неохотно. Второй клык. Меньше, но более тёмный, скорее всего, его обладателя или обладательницы не стало намного раньше, и кость успела потерять белизну. Третий…       То, как он это делал, должно быть, напоминало со стороны повторение очень долгой молитвы, когда верующий крутит в пальцах одну бусину на четках и переходит к следующей. Только импровизированные чётки были слишком дороги — буквально четыре свидетельства настоящих оборвавшихся жизней. Вернее, оборванных. Останки.       Там, где Люсьен искал корни своей семьи до того, как его предки переселились во Францию, долгое время существовал обычай делать обереги из частей тел поверженных врагов. Ушей, кистей рук, пальцев — чтобы якобы заполучить чужой слух, силу, ловкость. Уже сто лет назад упоминание подобного отвращало от себя каждого, кто не хотел ассоциироваться с язычеством и варварством. Благородные нынешние служители Церкви… настолько далёкие от язычества и варварства, что таскают на себе вырванные из мёртвого тела просверленные зубы Других.       Когда последний из них заблестел, Люсьен выключил воду. Обернись та схватка иначе, возможно, его собственные клыки сейчас бы висели на том же шнурке.       Осмотрев ванную комнату, он не обнаружил вокруг обязательно чистого и сухого полотенца. Не подходившие под это описание уже покоились на дне бельевой корзины.       Заново переступая через не пошевелившуюся за последние десять минут Оникс, Люсьен тихо пошёл в сторону кухни. Идти по теням не хотелось; последняя память о вампирах, которую он бережно баюкал в ладонях, не должна была прятаться там, где никто её не увидит. Потому, отчасти, Люсьен не снимал отполированного тысячей прикосновений обручального кольца с тонкой цепочки на шее.       На кухне его взгляд выхватил сидевшую на стуле одинокую фигуру Новы. Она склонилась над чем-то, что держала в руках так же осторожно, как и Люсьен свою мрачную ношу. Настольная лампа, деликатно освещавшая не больше метра вокруг себя, играла бликами по стеклу и металлу карманных часов. Нова подняла голову, пряча их в кулаке, когда Люсьен не сдержал слетевшего вздоха.       — Вам тоже не спится? — Её медовые глаза посмотрели на него по-настоящему испуганно, так, будто он действительно помешал чему-то предельно личному.       — Есть вещи важнее сна. — Люсьен спокойно улыбнулся. — Приношу свои извинения, я не думал, что кто-то будет здесь в такой час.       Он отвернулся к кухонному гарнитуру, где на подставке белел в полумраке рулон бумажных полотенец. Несколько штук послушно оторвались и легли на столешницу. Сверху с едва слышимым стуком опустились клыки.       Люсьен отделил ещё одно полотенце и стал вбирать им блестевшие капли воды, оставшиеся на поверхности эмали. Он делал это медленно, так, как протирал бы после дождя мокрый надгробный камень, где в двух датах и скромной эпитафии уместилась бы целая биография. Но тут не было даже этого.       Когда Нова поднялась со своего места, Люсьен не прервал своего занятия. Последняя почесть должна быть оказана. По крайней мере, он бы хотел, чтобы это случилось. Уже дома стая наверняка устроит погребение и попытается выяснить имена.       — Орден Вечного Света? — чуть хриплый женский голос едва превосходил по громкости шелест бумажного полотенца. — Константино рассказал про… — Нова замолчала.       — Да. — Люсьен ответил только убедившись, что она не хочет продолжать повисшую в воздухе фразу. Про что мог рассказать Константино? Про вампирский яд. Про смерть. — Tout est bien qui finit bien. Всё в порядке. — Люсьен безрадостно приподнял правый уголок губ.       — Вы позволите?       Он доверчиво отошёл. Нова встала впереди него, отрывая следующий кусок от рулона. Замерев на долю секунды, будто собираясь с мыслями, она приподняла концы шнурка и переложила останки на сухую часть полотенца, переворачивая клыки и стирая воду с той части, которая до того касалась впитавшей влагу бумаги. Люсьен прикрыл глаза. Недавно сброшенная форма крови ещё обостряла реакции, а потому он слышал, как это простое монотонное действие заставило её сердце немного унять стремительный бег. Наверное, ей было неловко, что кто-то посторонний взглянул на личную вещь. Или же она могла стесняться, что Люсьену неприятно было принять её отказ в поцелуе. Второе точно не было правдой. Сейчас он видел, как Нова несмотря на то, сколько ей пришлось пережить в последние дни, показывает своё уважение к важному для него подобию ритуала. Люсьен не требовал положительного ответа, пускай и зарождающаяся связь была для него чем-то полузабытым, а оттого более приятным. Нова уже ему доверяла настолько, чтобы предложить свою кровь, но пока не была готова к большему. Наверняка оттого, что моменты их близости странно совпадали с моментами опасности и угрозы. Плохие ассоциации. Даже сейчас, стоя в десятке сантиметров друг от друга, наедине, с ними третьей незримо присутствовала тень траура.       Когда Нова выпрямилась и повернулась к Люсьену, тот открыл глаза. Её тело было тёплым, он чувствовал это даже с достаточного расстояния.       — Вы позволите? — Люсьен протянул руку, повторяя сказанные ею слова. Нова так и не выпустила скомканного бумажного полотенца, когда он прикоснулся губами к тыльной стороне её ладони. Такие поцелуи она находила приемлемыми, значит, следует ограничиться ими. — Благодарю вас, Нова.       — Это мне следует вас благодарить.       Касание продлилось ещё около минуты, прежде чем она освободила руку и ушла, пожелав спокойной ночи. И не было других слов и новых объятий. Но всё-таки была близость, не разделяемая даже скрипнувшей в тишине дверью.