Верить

Как-то стихийно репетиция закончилась, и их встретила гостевая зона кафе. Когда они оба уже устали петь и даже добровольно отошли от микрофонов, Ан предложила посидеть за столиком, передохнуть. Так перед ними и оказались клубничные печенья и две ароматных чашки кофе (одна из них — обязательно с добавлением пары ложек сахара). Ан помнит, как в годы средней школы они сидели точно так же: переговаривались о всяком, препирались, конечно, в сотню раз чаще, но всë-таки узнавали друг друга. Напыщенный Акито тогда был, кошмар; хорошо, что смиреннее стал, а то Ан бы не перетерпела его буйный нрав. Сейчас тоже узнавалось что-то отдельное, новое, крупицы информации в папку под названием «Шинономэ Акито» бережно переносились и оставались на хранение. Вот он и говорил, пока Ан слушала, о том, какая Эна «доставучая» и что сил его больше нет с ней по городу таскаться в роли личного фотографа. Она, конечно, на ус всë мотала. Так, на всякий случай. Поэтому не стоит Акито удивляться, если в один прекрасный день Эна вспылит из-за рассуждений на этой почве. А глаза у Ан улыбались, когда он по-смешному морщил нос и водил ложкой по чашке, в которой давно уже всë размешалось; когда веснушки его поблëскивали на солнце заодно с колечками пирсинга, выделяясь крапинками на щеках; когда он просто рассказывал и когда смотрел — прямо-прямо, словно выглядывал что-то в еë зрачках, тайну какую. — И что, МЕЙКО так и разрешила вам хозяйничать у неë на кухне? — Наверное, уже следует считать, сколько раз за день он поднял брови, потому что это до ужаса забавно. Вечные попытки Акито сохранить внешний вид часто вызывают в ней усмешку. — Я удивлëн. — Эй! Я вообще-то в этом очень хороша! — Верю-верю, не дуйся, — вяло парирует он. — Кто тут ещë дуется. — Ну не знаю, Ан. — Акито показушно задумывается, включая режим той ещë язвы. Эх, а уже казалось, что на сегодня всë. — Например, ты? — Ну ты и дурак, Акито, — смеëтся она, тщательно намывая кружку. Чужое почти обиженное восклицание Ан смело игнорирует. Акито благородно вызывался помыть посуду, но его порывы были прерваны значимым «я в этом доме хозяйка, а ты гость, так что помалкивай, пока я не передумала». Погрузившись в свои мысли, Ан вернулась — в который раз! — к своим наблюдениям. В ней всë росло желание поднять эту тему, всë громче и громче, словно крещендо, билась в разуме мысль об этом. Да вот только у неë и понятия не было, как начать, чтобы глупо не было, чтобы дурочкой себя не выставить. Хотелось по-глупому покрутить прядь, намотать на палец в знаке волнения, будто это способно ей как-то помочь. Так что липкая, пусть и не особо сильная тревога росла заодно. На одну из еë просьб во время сегодняшней тренировки Акито незамысловато пожал плечами и сказал: «Можем попровать». А под конец так и вовсе добил, заметив, что «это было хорошо». Конечно, временами и с его мрачного языка после репетиций слетали слова похвалы, направленные в их — даже еë — сторону. И всë же Ан слегка покраснела ушами, надеясь, что за волосами этого не видно, и подумала, что хотела бы услышать эти слова вновь. Желательно первые — и в несколько ином значении. А ещë с куда более участливым взглядом, этой его постоянной серьëзностью и, и... — Ты сегодня особенно часто вздыхаешь, — раздалось совсем рядом, и Ан резко повернула голову, встретив близко-близко рыжую макушку. Ну надо же, сама она на это перестала обращать внимание ещë в магазине, хах. — Всë норм? — Да, да, нормально. — Она отвела взгляд, прикусив щеку, но быстро вернула себе лицо. — Не волнуйся: как только что-то случится, обязательно всë расскажу, сплетница номер один. — И усмехнулась криво, пытаясь не краснеть. — Чего?!. Тц, с какого перепугу вообще?.. — В обычной своей манере Акито взвился, показывая целую гамму эмоций от непонимания до привычного раздражения. Ан хихикнула. — Не переводи тему, а. Норм так норм. — После он серьëзно взглянул на неë, а выглядел так, словно решался: сказать что ещë или не сказать. — Я, знаешь... хочу кое-что всë же обсудить, — начала она, перебирая пальцами тонкую ткань полотенца, которым посуду только-только вытирала. Странным холодком в голове заморозились мысли, оставили еë один на один с чувствами. Такие моменты Ан не любила больше всего: когда катастрофически хочется что-то заметить, упомянуть, рассказать — лишь бы не молчать в каком-то неловком положении и неполной удовлетворëнности. Каждый раз будто живот скручивало, душа холодела, а руки предательски не двигались, чуть дрожа в определëнной позиции. Потом, конечно, всегда настигало спокойствие, будто уверенная, сильная и поддерживающая волна океана, которая помогает своим величием. Тепло разливалось глубоко внутри. Но совсем-совсем не хотелось делать первые шаги навстречу этой волне! Она взглянула: лицо у Акито было каким-то серьëзным, смотрел он с этим будто всезнающим видом, под которым иногда было некомфортно находиться. Возникало чувство, что он знает всю-всю еë подноготную. Ан дëрнула плечом, повела назад в бессознательности. Собственно, не такая уж и проблема — рассказать... Не ходить же с ним в неопределëнности ещë и ещë, и так до бесконечности? Ан и сейчас это раздражает, но она от подобных мыслей лишь отмахивается, как от назойливых насекомых. И сколько этому ещë продолжаться? День, неделю, месяц, год? Она уже капельку устала. Поэтому Ан, собрав всю свою волю в кулак, как собирала бедное полотенце минуту назад (несчастное, оно комком осталось лежать на столешнице), решилась на важный-важный поступок: прижалась губами к упругой мягкости чужой щеки. Всего на мгновение, поднявшее внутри огонь, который быстро добрался до щëк блеклым румянцем. Она испытала целый спектр эмоций, ощутила и стыд, и восторг, и назойливый страх, и, конечно, море долгожданного удовлетворения. Отстранившись, Ан быстро облизала губы и, заглянув Акито прямо в глаза, с решимостью произнесла: — Нравишься ты мне, вот что я хотела сказать. — Вся неуверенность в миг испарилась, так что Ан сказала себе: будь что будет. Прилив смелости еë будто осчастливил, заставил глаза искриться, совсем как в моменты выступления на сцене перед толпой фанатов. — Давай встречаться, а? На всëм лице Акито читалась не свойственная ему растерянность, какую Ан видела лишь пару раз, и то он каждый раз почти сразу брал себя в руки. Сейчас же он просто механически моргнул, но она стоически выдержала это испытание — пока что ничего не дрогнуло у неë в душе. Она оставалась абсолютно в себе — и в догадках своих — уверена. (И ей абсолютно точно не казалось, что сейчас Акито привычно поднимет брови, перед тем как искренне рассмеяться — как он всегда делает. Совсем не чудилась его глумливая улыбка и тот взгляд, которым он часто Ан одаривал во времена их малого знакомства. Конечно, нет.) — Что ж, ну... — чуть хрипло начал он, в общем, не обращая на это внимание. Глаза Акито суетливо забегали по еë лицу, но, видимо, нашли то, что искали, потому что он уже спокойнее смотрел на неë. Ещë чуть-чуть посуетился, дëрнул губами и сказал: — Ну давай. Ты мне тоже нравишься. Щëки его по-смешному покраснели, и Ан коротко хихикнула. Сердце еë пело, и хотелось совсем как в детстве прыгать от счастья. Она обязательно это сделает, обязательно! Только чуть позднее. А сейчас самое время обнять этого придурка покрепче, пока он закатывает глаза, явно пытаясь приглушить смущение и унять быстрый пульс. Но Ан, Ан уже всë знала, Ан уже всë поняла — и так по-весеннему всë расцвело внутри! Ей хотелось верить. И теперь — она верит.

***

На следующий день они вместе слушали новую пластинку от LAKE в секае. Тëплая музыка согревала душу, и Ан смотрела в небо, полная надежд.