√2

***

      №5. Мыло       В шесть лет Мама с перевернутой головой в наказание заставила меня съесть брикет мыла. Сегодня я решила отомстить за покалеченную психику и спросила её об этом. Мама сказала, что всё это мне приснилось и попросила больше не нести ерунды. Не подумайте, что я сумасшедшая. Вернувшись домой, я зашла в ванную, нашла мыло и откусила. Вкус знакомый, а потому отвращения не вызвал. Страшно.       №6. Выносливость       Ноль восьмого ноль восьмого сего года в хату, без стука, объявился чёрт и пропищал: «Госпожа N, вы обвиняетесь в неуплате молочного налога вашему личному Домовому, который пухнет от голода за вашей газовой плитой и колеет от холода, ведь за отопление вы тоже не платите. Посему первому и другому обстоятельству мы, Суд Чертей, вынуждены принять меры. Наши меры носят исключительно справедливый характер и бла-бла-бла, потому выбирайте: либо мы забираем душу вашего мужа, Господина N, либо накладываем на вас, жену Господина N, вечную тошноту, избавиться от которой получится только со смертью вашего мужа, Господина N». Госпожа N очень любила своего мужа и пошла с чёртом оформлять решение в МФЦ.       Любовь их была сильной, настолько сильной, насколько сильна гроза в августе. Но Госпожа N, какой бы сильной ни была её любовь, являлась человеком. Восьмого ноль восьмого следующего года она стояла у кровати своего мужа, Господина N, с заряженным револьвером марки Смит и Вессон.       По другой версии, идя с чертом в МФЦ, Госпожа N, бесконечно любившая своего мужа, подумала, что высшим проявлением её чувств будет продажа души мужа. В таком случае, он не должен был увидеть её страданий.       №7. Верность однобокая       Тёмным зимним вечером я возвращался с командировки. Я решил сократить путь через дворы. Во дворе улицы Спасской смутно обрисовались силуэты турников, шины-лебеди, да исполинские прямоугольники хрущёвок по бокам. Я немного углубился во двор. Сбоку, будто из самого здания, из его стены шмыгнул чёрный, будто знакомый, комок, сверкнул в мою сторону светящимися янтарными глазами, остро так свернул, перебежал через дорожку и исчез в темноте. Я не суеверный. Но двор покинул, обошёл и домой вернулся длинным путём, от греха подальше. На следующий день диктор с голосом таким, будто бы ему нос зажали прищепкой, передавал в новостях: «Двенадцатого января сего года поздно вечером собаки во дворе меж домами номер три и четыре улицы Спасской загрызли насмерть пенсионерку, Веру Ишляеву. Ведётся активная работа полицейских…».       Но двенадцатого января прошлого года в том же дворе загрызли моего кота Черныша. Полиция собак так и не нашла. Что за напасть такая, чтобы они издохли, житья и от тех, и от других нет!       №8. Чужими глазами       Лампа нехотя бросает свет на обшарпанные зелёные стены, и, когда ей надоедает, начинает мигать. Две синие спецовки спускаются по ступенькам и тащат деревянную лестницу в залитый мартовским солнцем двор. Всюду пахнет уксусом, клеем и тройником.       «И внуки есть, и дети. Всё как положено. Спортсмен». — бормочет старая женщина в цветастом халате и с выгоревшими волосами.       «Всё как положено…» — повторяет за ней медсестра.       «Сервис-то, сервис! Вот, шатается! Стой и держись!».       Слышится хруст. Женщина срывает деревянную накладку с перил и приступает к штукатурке.       «Тапочки, вот, снять надо, тапочки…» — снова бормочет она.       «Не надо. Стой в тапках. Здесь коридор. Холодно» — ворчит сестра и смотрит на разбитые часы.       Они всегда показывают три часа ночи. Сестра смотрит в окно, в котором вот-вот — минуту назад сверкал солнцем и искрился снежинками яркий мартовский день. Но в коридоре темно, за окном — чёрное небо с точками-звёздами. На нём багровеет ужасная, втрое больше обыкновенной, Луна. Сестра хмурится и, в дверях, обращается к женщине:       «Я на обед. Сиди тут, я за тобой зайду».       Та кивает и продолжает ковырять штукатурку.       Сиди тут. Я за тобой зайду.       Сиди тут.       Сиди.       Сиди.       Сиди.       Сиди.       …       Как долго!!!       №9. Нервы       Коммунальную квартиру №8 уже как неделю делят c тараканами Осиповы — мать и сын, их кошка Обжорка, если угодно — Обжоркин, или, если вам кто нахамил — Обжорище, кастрюли в многолетнем слое ржавчины и жира, да розетка, работающая перебоями.       В третьем часу ночи доделали английский. Тимур — ученик VI класса простил Маме порванные черновики, крики и синяки… Он сложил в портфель чистовик и почесал глаза, красные от света. Ему очень хочется спать. Мать — Оксана Александровна жарит на кухне пельмени. Их едкий химический запах, похожий на запах носков, распространяется по маленькой квартире, отбивает у Тимура нюх и аппетит.       Ужинают молча. К концу трапезы Обжорка залезает на колени и тянется носиком к тарелке.       — Ой, ну, Обжорка Обжираловна!       Тимур дает кошке последний, измазанный в кетчупе, пельмень. Обжорка нюхает его без интереса, спрыгивает с колен и плетётся к миске. Скоро начинается опера: её превосходительство при полной миске собачьего корма требует немедленно наложить ей что-то ещё. Зрачки у неё круглые, рублёвые. Она выгибает спину, опускает и поднимает голову. Заискивает.       — Вот с-с-котина… Уши бы поотрывала. — шипит Оксана Александровна.       Тимур улыбается. Если Мама — женщина, вечно хмурая от недосыпа, с торчащими в сторону седыми волосами, ругает кого-то, кроме него, значит — всё хорошо:       — Вот! Да. И вообще, при Советском Союзе такого не было!       Его уносит. Он хочет рассмешить Маму; та, кажется, не моргая смотрит на Обжорку. Оксана Александровна сидит горбатая, подпирает впалую щёку костистым, как рыба, бурым от стирки кулаком.       — Ой, а как будто у нас живут хорошо! — отвечает Тимур на свой же вопрос и, видя, что Маму это не впечатляет, продолжает ещё громче: — У нас ведь страна рабов! Такое государство потеряли, э-х-х! То ли были времена… Всё разворовали! Оборонку потеряли, промышленность потеряли, медицина платная, об образовании и говорить нечего; ну вот, например, зачем нам этот блинский английский, если билет дальше какой-нибудь Баратаевки народ берёт в ипотеку? Какая там уж Америка… Развалили страну! Это Обжорка всё ворует. Главная буржуйка в нашем городе…       Тимур верит, что Мама, смотрящая политические телепередачи, чтобы потрепать себе нервы, поддержит такой разговор; молчание её убойнее любых пощёчин.       Но Оксана Александровна всё молчит и молчит, неподвижно смотрит на Обжорку, поджавшую хвост. Оксана Александровна трёт меж бровей и поднимает глаза, бешеные, заплаканные глаза на сына:       — Замолчи… — шепчет она.       И Тимур замолкает. Также молча он моет тарелки. Перед сном он хочет погладить Обжорку и находит её под кроватью.       Но та шипит и не подпускает его к себе.       Выключается свет. Обычно Тимур желает Маме спокойной ночи, но в этот раз у него не хватает сил идти против себя.       Тараканы залазят в розетку; завтра она, скорее всего, вообще не будет работать. Тараканы с потолка сыпятся на щёки, забираются под одеяло. Он давит их и давит, но скоро веки тяжелеют, и он уже не обращает на них внимания. Засыпает Тимур в половине пятого, когда до подъёма остаётся час-полтора.       Это всё нервы… 19.05.2024