тебя нет.

      полной мере ощущаешь ничтожность своего существования, только когда сталкиваешься лицом к лицу со смертью. если только эта смерть забирает не тебя, а твою родственную душу. и что ты можешь ей противопоставить? смерть не состоит из плоти и крови, как мы, люди. то, что есть, а чего нет, приходит в самый неподходящий момент и оставляет тебя ни с чем. жаль, что мальчик с волосами пшеничного цвета знает это как никто другой.       дорога из школы домой была долгой и полной препятствий, которые Никто преодолевал не без труда, ибо был очень слабым и хрупким для своего возраста. стоял конец мая, повсюду росли желтые одуванчики, а трава была зеленее обычного. может быть, его подводит память, но тогда жизнь казалась прекрасной, не такой, как сейчас, здесь. когда он вышел из школы, был поздний обед. на улице было очень мало детей и особенно взрослых – они либо обедали, либо ложились спать. неторопливыми шагами, поигрывая красным галстуком, Никто разглядывал все любопытными глазами, подмечая самые незначительные детали: тетя Таня с недовольным лицом развешивает белье, видимо, муж ее вернулся с шахты. Никто знал ее мужа, ибо с ним работал его отец, который часто любил выпивать с ним в их гараже. ее взгляд случайно метнулся к мальчику, и она тут же застыла, прикрыв нос платком, словно готовилась выдавить из себя слезы. Никто продолжал идти, не обращая внимания на мрачную тень, которая помимо его воли легла на его детское, измученное лицо. а вот и Коля, который шел напротив него, едва переставляя ноги.       — здравствуйте, – Никто пытался бодро поздороваться. ему тогда казалось, что это ему удается. но годы спустя он поймет, что у него всегда была уродливая гримаса на подобии улыбки.       — Ох, мальчик мой, – голос Николая был грубым и пугающе хриплым из-за того, что он злоупотреблял алкоголем и курением. но для того времени это было обычным явлением. великий кризис привел к великой депрессии. — из школы?       — да, – коротко ответил Никто, останавливаясь в паре метров от мужчины, не желая снова чувствовать запах алкоголя, как будто он не успокаивал своего пьяного отца всю ночь. — Людмила Ивановна как?       — что с ней... лежит и не встает, – Николай положил руки на его маленькие плечи, что мальчик содрогнулся, вспомнив все побои, которые начались с этого жеста. – баба моя умирает. ты лучше скажи мне, что с твоей.       — с мамой? – Никто не совсем понял его вопрос, глядя на горбуна исподлобья. – с ней все в порядке, она все еще работает в школе.       — с твоей бабушкой, с кем же еще? – Николай кашлянул, пытаясь хоть как-то успокоить першащее в горле. – не слыхал? умерла она у тебя утром, – слова слетели с его губ так легко, что мальчик еще несколько минут растерянно смотрел на него, не понимая смысла.       — чего такой бледный? – мужчина потряс его за плечи, пытаясь вернуть к разговору. — небось не знал?       Никто сразу высвободился из его грубых рук и оставил его в оцепенении, сделав несколько медленных шагов, которые перешли в бег. он бежал, не оглядываясь, сбив по пути нескольких маленьких детей. его светлые волосы прилипли ко лбу, а легкие горели от отчаянного бега. но он затаил дыхание, когда подошел к своему дому на краю деревни и увидел почти всех жителей. кто-то скорбел, кто-то суетился, решая вопросы с похоронами.       мальчику и в голову не приходило, что однажды его бабушки не станет. это казалось такой не смешной шуткой, будто сам Бог желал добить его. Никто сжал свои маленькие ручки в кулачок, медленно, но неуклонно входя в свой дом, полностью игнорируя самые разные взгляды окружающих: от жалости до живого любопытства. ему это не нужно, не сейчас. первое, что он услышал, был плач матери на кухне. Никто часто видел, как она плакала, что сначала даже подумал, что это из-за выходок отца. но как только он вошел в кухню, то увидел, что она не может поднять голову, лежит на столе и громко рыдает, снова и снова повторяя её имя. его сердце пропустило удар, когда он подставил плечо ее слезам. она целовала его лицо своими влажными губами и постоянно бормотала о том, как ей жаль, как ей жаль, что их теперь только двое в этом мире.       они суетились на кухне, готовя еду для гостей, а мать уже была на ногах, с опухшим лицом тоже начала помогать другим женщинам. они то и дело бросали на него неоднозначные взгляды, не веря, что мальчик не заплакал, даже слова не сказал, а теперь ест творожный пирог, глядя в один угол. но они даже не подозревали, как трудно ему было заставить себя съесть пирог, испеченный бабушкой в то утро, несмотря на то, что его ужасно тошнило. Никто знал, что если он не съест все до конца, бабушка снова начнет ворчать и обижаться, думая, что внук совсем не ценит ее заботу. у него все поплыло перед глазами, как же ему хотелось плакать, понимая, что не плакать сейчас неуместно. но он вообще не мог выдавливать слезы с тех пор, как ему исполнилось пять лет, когда отец попытался убить его за то, что он плакал, поэтому мальчик полностью замкнулся в себе, и слезы, как и боль, перестали для него существовать.       Никто пропустил похороны своей бабушки. он не знает почему, да и не хочет. он просто целыми днями лежал на ее кровати, вдыхая ее аромат, к которому он так привык, который давал ему чувство защищенности и надежды, и смотрел в потолок. хоть и он полностью смирился с тем, что его бабушка покинула его, этот мир. но детское сознание слепо верило, что если он будет продолжать преданно ждать ее, она обязательно вернется и заключит его в свои теплые объятия, положив ему в карман свои сладости, которые она всегда дарит ему втайне от всех. прошла неделя, месяц, год. Никто вырос, сделал ее комнату своей, не сдвинув ни единой вещи с места. под подушкой ее старый портрет, а на могиле маленькие одуванчики.