Понятное желание

Его спальня нелепо большая. В самом деле, зачем человеку столько пространства? Потолки высокие, а от стены до стены не меньше двенадцати шагов — вот она, программа её искупления за излишнюю самоуверенность и беспечность. Гермиона не может найти себе места. Она ходит кругами, с опаской поглядывая на аккуратно заправленную кровать, конечно же, с балдахином, иначе и быть не могло. Она изучает полку с книгами, пытаясь по ним сделать выводы о хозяине комнаты. Как будто она и так не знала его. Хотя, получается, не до конца. Она смотрит из окна на раскинувшиеся просторы; май в Уилтшире едва ли жаркий, но в этот день трава и листья искрятся в свете солнца, переливаются, будто насмехаясь. Двор выглядит совсем иначе, чем три с лишним года назад. Гермиона морщится. Она не знает, сколько проходит времени. Это возмутительно, что она должна ждать его. Солнце ползёт по небосводу, а Гермиона мается от скуки и волнения. У неё нет плана и заготовленных слов, она пока вообще не уверена, как вести себя, когда он вернётся. Она даст ему шанс объясниться — вот, пожалуй, единственная здравая мысль. Все остальные её мысли — смерч, приправленный отголосками адреналина, горсткой жалости и таким количеством недоверия, что голова пухнет и наливается тяжестью. Но Гермиона продолжает думать — пока может. Когда за окном темнеет, Гермиону, как по волшебству, одолевает усталость. Она и не думает приближаться к кровати, поэтому, так и не дождавшись его, засыпает прямо в большом и мягком кресле.

***

Сон прерывает хлопок аппарации. Шея и плечи Гермионы окаменели, и она морщится даже раньше, чем открывает глаза. Где она, что здесь делает и кто это может… Взгляд, на который Гермиона натыкается, темнее, чем она помнила. Чёрные зрачки скрывают радужку, а брови удивлённо приподняты. Драко Малфой перед ней — прямо посреди своей спальни — застыл в недоумении. Гермиона подмечает его истощенный, почти сломленный вид, но когда он осознаёт, на кого смотрит, его будто дёргают вверх, как марионетку. Спина выравнивается и плечи расправляются. Всполохи света от свечей, загоревшихся под потолком и вдоль стен, рисуют тени на его лице, когда Драко делает шаг вперёд. Гермиона не знает, как он себя поведёт; они, вероятно, никогда не оставались наедине, и его взгляд, выражение лица и все, факты, которые она узнала… Она вздрагивает, и он моментально отступает. — Что ты здесь делаешь? Гермиона поднимается с кресла, не желая беспомощно сидеть, пока он так смотрит на неё. — Где ты был? — она упрямо отвечает вопросом на вопрос. Драко сглатывает; она замечает, как дёргается его горло и как он слегка качает головой, будто пытаясь избавиться от этого дурманящего видения. Но всё реально, хочет сказать ему она. Однако молчит, ждёт ответа. — Я… я искал тебя. Гермиона не может скрыть своего удивления, оно наверняка отражается на её лице ясно и чётко. Она едва ли вообще видела Драко чёртового Малфоя последние несколько лет, но вот он заявляет, что искал её, хотя она была прямо у него под носом. — Из-за твоего исчезновения поднялся шум, и я… — Твои родители выкрали меня прямо из кабинета, — прерывает Гермиона. Она не злится, скорее чувствует себя абсолютно абсурдно из-за сложившейся ситуации. — Честно говоря, не представляла, что домашние эльфы способны пробить защиту Министерства и при этом, вероятно, не оставить следов. Он моргает. Она вскидывает подбородок. Драко смеряет её таким взглядом, словно Гермиона поклялась в верности Тёмному Лорду. Это и ужас, и полнейшее неверие, и паника, исказившие лицо. Её слова медленно доходят до него, и он хватается за голову. Гермиона наблюдает, как он сжимает её, путается пальцами в волосах, сдвигает руки, прикрывая глаза, и, кажется, пытается вдавить их внутрь черепа. Тихая и неразборчивая ругань вырывается из его рта. Не понимая, стоит ли пытаться остановить его и успокоить, Гермиона хмурится. — Чёрт. Это просто… Этого просто… — Он втягивает воздух раз, другой, но всё равно задыхается; плечи дёргаются и грудная клетка дрожит. Гермионе кажется, что всё это похоже на сюрреалистический сон. От привычных высокомерия и снисходительности не осталось и следа — Малфой перед ней разваливается на куски. И это заставляет сочувствовать ему ещё больше. Чёрт. Наконец, спустя несколько минут, он справляется с собой и, словно очнувшись, опускает руки и поспешно говорит: — Ты можешь уйти. Само собой. Он встряхивает головой, его взгляд полубезумный, и это могло бы быть смешно, если бы происходило не с ней. — Твоя палочка у тебя? — спрашивает он и моментально отвечает сам себе: — Конечно, нет, иначе бы ты… Но это неважно. Я попрошу эльфов перенести тебя и вернуть её, и… Малфой запинается; в глазах на этот раз мелькает осознание. — Ох, ты… Ты захочешь подать жалобу, — выдыхает он. Гермиона продолжает наблюдать и слушать, но не успевает за скоростью его слов и мыслей в полной мере. — Это, конечно, очевидно, и я пойму тебя. Мои родители перешли черту. Это возмутительно. Это… незаконно. Но я бы просил тебя не втягивать мою мать, она не… У меня нет объяснения, но она не хотела причинить тебе зла, и… Драко продолжает тараторить и бормотать, и это действительно совершенно не похоже на те объяснения, которые она ждала. Ясное дело: он в ужасе. Но Гермиона устала. Она думает о крошечном домовике, схватившем её за руку сквозь слёзы, и о Люциусе и Нарциссе, и об эмоциональном, непростом, но таком информативном разговоре, который у них состоялся. И о туманном, противоречивом будущем. Голова всё ещё тяжелая; сил нет. За окном видно, как первый робкий солнечный луч касается горизонта. Почти утро. Заря окончательно рассеивает терпение Гермионы, и она применяет свой голос отличницы, голос старосты, голос самой молодой помощницы Министра магии, голос девчонки, которая годами поучала двух несносных мальчишек. — Твои родители рассказали мне. — Громко и чётко. И быстро, чтобы он не успел ничего сообразить и был вынужден ответить: — Ты правда умрёшь через месяц? Запнувшись на полуслове, Малфой шумно выдыхает, и выражение его лица становится жалобным. — Они рассказали тебе? Гермионе хочется заявить: избавь меня от этого, возьми себя в руки и объясни же, какого чёрта происходит. Но она сохраняет самообладание — где только находятся остатки выдержки? — ведь, в конце концов, Малфой не до конца контролирует себя. Она не знает, чего от него ожидать, и лишь напряжённо кивает. Он снова вздыхает и говорит тише и гораздо медленнее, чем до этого: — Не то чтобы меня ударит молния и я скончаюсь на месте. — Он осторожно наблюдает за её реакцией. — Это может произойти и немного позже, но день, когда мне исполнится двадцать один, это что-то вроде точки отсчёта. — И как это остановить? — деловито спрашивает Гермиона. Малфой, стушевавшись, хмурится. — О, то есть этим они не поделились? — Я хочу услышать от тебя. Его глаза яростно сверкают, и он стискивает челюсть, из-за чего становится похож на юную версию себя. Ту самую, которая ненавидела Гермиону за одно лишь происхождение. В его голосе проскальзывает суровая жестокость, когда он отвечает: — Нужно закрепить связь с парой, — бросает он, — пожениться по магическим обычаям и переспать. Гермиона ждёт именно этого, но всё равно, вздрогнув, морщится. Лицо Малфоя каменеет. — Но я не стану ничего… Ты же… — Понимаю, — обрывает она. — Но всё равно опасаешься меня, — вдруг говорит он с некоторой долей печали в голосе. Гермиона видит, как он сжимает ладонь в кулак, как снова стискивает зубы, как его зрачки дёргаются из стороны в сторону, словно он хочет отвести взгляд, но не может. — Я не опасаюсь тебя. Его взгляд приобретает снисходительное выражение; черты лица смягчаются. — Грейнджер. Я вроде как ощущаю твои эмоции. До некоторой степени. Это заявление сильнее того, где он упоминал брак и секс. Это — более реальное. Оно простое, честное, прямое и подсвечивает проблему именно с той стороны, которую Гермиона пыталась игнорировать. Лёгкие сжимаются. Небо за окном окрашивается в нежные оттенки розового и жёлтого. Гермиона глядит на переплетение цветов и снова на Малфоя. — Я не понимаю, что это всё значит, ясно? И это… нервирует меня. — Они оба синхронно вздрагивают, и Гермионе хочется то ли рассмеяться, то ли закричать. — Вся ситуация, а не ты. Не совсем ты. Ты вроде как не способен причинить мне вреда, не так ли? Драко качает головой. — Но я не ожидала этого и не знаю, как… Не знаю, что делать. — Тебе ничего не нужно делать. Его голос странно, пугающе ласковый, а небом всё сильнее завладевают эти приглушённые тона. И это так не соответствует разгорячённому состоянию Гермионы, что лишь сильнее заводит. Теперь она всё же злится и, вскинув руку, прерывает его: — Замолчи, Малфой, не раздражай меня! Он послушно закрывает рот и застывает, вытянув руки вдоль тела. Но её запала не хватает на большее; Гермиона беспомощно зеркалит его движение и, опустив голову, шепчет: — Я просто хотела бы, чтобы у нас было больше времени. — Что это значит? — переспрашивает он с напряжением в голосе. Гермиона смиряет его яростным взглядом. — Что я не собираюсь давать тебе умереть, — огрызается она. — А как ты себе это представлял? Ты влюбишься в девушку, ничего ей не расскажешь и погибнешь в свой день рождения от магии, которая сожжёт тебя изнутри? Малфой слегка сужает глаза. — Я узнаю слова своей матери, и план был не таким. К тому же это не совсем влюблённость… — О, то есть ты не влюблён в меня? Он выше её на полторы головы — когда этот придурок стал таким высоким? — но Гермиона грозно вскидывает подбородок и скрещивает руки на груди. Её выкрали из места, которое должно было быть одним из самых защищённых во всём мире, покатали на эмоциональных горках, заперли в спальне человека, который в своё время сокрушил её самооценку, и вынудили провести ночь в неудобном кресле, а теперь этот мерзавец собирается делать вид, что… — Ты — моя пара, — заявляет он, но тут же добавляет: — Формально это не одно и то… — Ты собираешься заботиться обо мне, если я буду с тобой? — цокнув языком, напрямую спрашивает Гермиона и с удовлетворением наблюдает, как он настороженно кивает. — Тогда не вижу смысла концентрироваться на разнице. Малфой смотрит на неё так, словно видит впервые. Он дважды моргает, немного качает головой и устало вздыхает. По его лицу пробегает тень, и кажется, что вся тяжесть мира вдруг опускается на его плечи. Ссутулившись, он отводит взгляд и говорит: — Ты не обязана делать это. Связь односторонняя. Я не могу существовать без тебя, но ты сможешь прожить абсолютно полноценную жизнь. Гермиона задыхается от возмущения. — О, ну что ж, это звучит просто потрясающе! — Она всплёскивает руками. — Я, знаешь ли, вроде как выдающаяся ведьма и что-то смыслю в гениальных идеях. И это явно одна из них, великолепно! Тогда бывай, Малфой, пришлю тебе днерожденческую открытку. Она ждёт хоть какой-то реакции, но он не смотрит на неё и молча поджимает губы. Гермиона снова подмечает, какой он худой, истощённый, уставший. «Тень», — сказал Люциус. «Оболочка», — всхлипнув, добавила Нарцисса. Смерч эмоций внутри Гермионы меняется: недоверия больше нет, его сменили горечь и тягучая печаль. И раздражение, всполохами прорывающееся наружу. — Почему ты просто… — снова пробует она. — Твои родители сказали, что знают больше года. Когда узнал ты? Драко сжимает и разжимает кулаки. — Три с лишним года назад. Я понял, — он запинается, но, кажется, заставляет себя продолжить: — Я понял, когда вы сбежали. Потом, в Хогвартсе, всё подтвердилось. — Он сглатывает, прочищает горло и всё же искоса глядит на неё: — Понимаешь, почему я никогда и не думал, что… У меня не было шанса. Не после того дня. Гермиона прикрывает глаза и, вскинув руку, сжимает переносицу двумя пальцами. — Это нечестно, — бормочет она. Тишина висит в воздухе пару мгновений, пока Малфой не спрашивает: — Что? Гермиона отрывает руку от лица и указывает пальцем сначала на себя, затем — на него. — Я не могу быть той, кто убеждает тебя, что шанс есть. Ты должен был попробовать сделать хоть что-то. Ты должен был пытаться, изворачиваться, бороться. На кону твоя жизнь! — Не то чтобы она много стоила. — О, Мерлин, — Гермиона цокает языком и издаёт невнятный раздражённый звук. — Ты драматичный, невыносимый мерзавец. Я не могу уговаривать тебя, понимаешь? — Грейнджер… Она не даёт ему вставить и слова: — Я скажу это только один раз! Ты не умрёшь, ясно? Но ты должен сделать для этого хоть что-то. В отблесках разгорающегося рассвета его фигура проступает тёмным силуэтом на фоне окна. Гермиона видит, как поднимаются и опускаются его плечи. Он дышит, живёт, и она уж точно не может стать его погибелью. Гермиона делает шаг к нему и заявляет: — Я люблю гортензии. Прежде чем прикусить губу, Малфой едва слышно говорит: — Я знаю. — Мои любимые сладости… — …Сахарные перья. И крем-брюле. — Мне нравится французская кухня. На её глазах он перевоплощается — румянец на скулах, поджатые от смущения губы и наконец серебро в светлеющем взгляде. — И итальянская. Но всё же чаще ты бываешь в той маленькой греческой забегаловке в Блумсбери. И я понимаю почему. Гермиона заносит ногу для ещё одного шага, но замирает в нелепой позе. — Откуда ты?.. — Мне нужно было, ну, как-то поддерживать своё состояние. Он обхватывает себя рукой за талию в защитном жесте. — Понимаю, что это странно. Со стороны может звучать даже… — Ну, я не в стороне. Я ровно в эпицентре событий. — Гермиона качает головой. — То есть ты изучал меня? — Я следил за тобой, Грейнджер, можешь говорить прямо. — Но почему при этом ты ничего не предпринял? Почему не пригласил меня куда-нибудь? Он грустно хмыкает. — Потому что ты бы не согласилась. Она снова всплёскивает руками; энергия бьётся в теле, ищет выход. — О, ну, кажется, мы этого никогда не узнаем. — Ещё шаг вперёд. — Обстоятельства изменились, и теперь, когда ты позовёшь меня на ужин в это самое греческое местечко, — я точно скажу да. Последний шаг, и вот Гермиона прямо перед ним, и Драко глядит на неё сверху вниз с непередаваемым выражением лица. Никто и никогда не смотрел на неё так. Гулко сглотнув, она расчехляет всю свою смелость и отвагу… — Грейнджер… …И кладёт руку ему на грудь, чувствуя тепло тела сквозь ткань водолазки. Он закрывает глаза и, подняв голову, шумно втягивает воздух через нос. На его скулах проступают желваки, и какое-то мгновение Малфой олицетворяет собой определение выдержки и самообладания. — Я не могу, — едва слышно выдыхает он. Мгновение проходит. — Можешь. Он ломается и в момент ловит её в кольцо своих рук, бережно привлекая к себе. Это целомудренное, ненавязчивое, но трепетное объятие. — Чёрт, Грейнджер, — бормочет Драко ей в волосы, — мне так жаль… Гермиона упирается ладонью ему в грудь и немного отодвигается. — Ты можешь обнять меня, — строго говорит она, — но молча. Он дрожаще кивает и, вновь притянув её к себе, прижимается щекой к виску. Гермиона не до конца понимает природу магии, создавшей связь, не представляет, как она работает, и чувствует себя уязвимо и ненадёжно из-за всего, что знает и помнит о Драко Малфое. Но из-за его ответной уязвимости, всепоглощающего взгляда и этого судорожного дыхания у неё над головой где-то глубоко внутри закрепляется уверенность, что она совершает хороший поступок и делает правильный выбор. Солнце уже лениво висит над горизонтом, когда Гермиона всё же отстраняется и, прочистив горло, говорит: — Теперь вызови домовиков: я хочу отправиться домой. Вместе со своей палочкой. Хоть Малфой и пытается скрыть разочарование, его взгляд и рука, задержавшаяся на её талии, выдают его. Но он кивает. — И завтра я буду ждать твою сову, — Гермиона непоколебима и не оставляет шанса для споров. — Из-за одного несносного и упрямого идиота у нас не так много времени — не смей тратить его на уныние и жалость к себе. Он снова кивает, как болванчик, но в этот раз чуть менее уверенно. Гермиона проводит рукой по его плечу, прежде чем отойти в сторону; ей всё же нужно пространство. И время — хотя бы тот остаток, что у них есть. Малфой глядит на неё так, будто она вот-вот исчезнет — что, впрочем, и произойдёт. Но она обязательно вернётся. Даже если этот отчаявшийся волшебник проигнорирует её наставления. Эта мысль напоминает Гермионе об ещё одной детали. Сложив руки на груди, она склоняет голову к плечу и сурово добавляет: — И не вздумай ругать своих родителей, Малфой. В конце концов, они просто хотят, чтобы их единственный сын остался жив. И это понятное желание, которое Гермиона, пожалуй, всецело разделяет.