И тогда, об этом стоило подумать…

And then I saw you time was still

All my mysteries turn to miracles

This is our age of reason, carve it in the stone

Down to the bone

You know I’d miss you if we tore apart

The center of my universe is in your arms

And all the chaos crystallised

When you and I

Supercollide.

BANNERS – Supercollide.

Они никогда не признают его. Она понимает это по шатру, стоящему чуть в отдалении и мало чем отличающемуся от лагеря обычных нуменорских солдат. И даже поддержка королевы, и обещание, данное ею самой – одеть ему корону на голову – этого не исправит. Халбранд так и останется для них чужаком, низшим человеком, как они, перешептываясь, называли его за спиной. Знал ли он об этом? Конечно знал, но принимал, как и многое другое, и причину этого смирения Галадриэль не понимала. Она претила ей, всему ее существу, и ей хотелось верить, что в глубине души Халбранду тоже. Куда понятнее были нуменорцы, быть может, поэтому ей оказалось легче уговорить их королеву, чем случайно попавшегося ей смертного на плоту, всеми силами старавшегося отказаться от наследия предков. Спесь, гордыня и тщеславие – три составляющих потомков некогда благословлённых людей. Три качества, приписываемых ее роду, и три капли яда, что отравляют ее каждый день. Но есть еще одна, последняя, что удерживает все три вместе – жажда. Неутолимая, оставляющая привкус соли и песка во рту, а некогда и крови… Крови собратьев, что были убиты ее родичами в погоне за Сильмариллами, за властью, за могуществом и в конечном итоге все же за кровью, что текла реками и обагряла берега и земли. Что была проклята самими Валар, и что так или иначе текла в ее жилах. Галадриэль давно поняла, что с ней что-то не так, но продолжала упорно верить, что именно это и позволяло ей видеть большее по сравнению с иными эльдар, тихими и степенными. Пока погоня не привела ее сюда, в Южные земли, и не столкнула лицом к лицу с падшим эльфом, называющим себя уруком. Адар… Его слова до сих пор аукаются в ее голове запутанным мутным комком, не обретая единой формы. Галадриэль это раздражало, как ноющий зуд, не утихающий и не дающий даже шанса на избавление. Это чувство не грело и не заставляло кровь кипеть, в отличие от тяготящего ее желания отомстить за брата, за семью, за бесчисленное количество поражений, ее поражений – оно просто было. Сидело в ней как нарыв, что с каждым ее походом ныл все сильнее, и вот-вот готов был прорваться, заполнив все ее существо. Она снова вспоминает слова урука – уже в тысячный раз за сегодня. Об отражении, об искаженных и о тьме, что живёт в её сердце. И каждый раз глядя на Халбранда она чувствует, что этот надломленный, искажённый, погрязший во тьме эльф прав. Прав настолько, насколько не был прав никто в ее долгой жизни, разве что… Сам Халбранд. Опять и снова он. — Галадриэль? Что-то случилось? — он встревожен, это видно по его настороженному взгляду, что он кидает на эльфийку, но Галадриэль только молча опускает край шатра, отгораживая их от остального мира, и тихим шагом, словно боясь спугнуть саму себя, приближается к человеку. К мужчине. К смертному. — Случилось, — простой ответ срывается с ее губ. Случилось то, что я пала. Случилось то, что я не могу остановиться, и теперь это не ограничивается местью за брата… Она смотрит на него, ожидая вопроса. Но он, как и прежде. Как и всегда. Понимает ее почти что без слов. И тогда, об этом стоило подумать… Стоило увидеть, заметить эту тень, что пролегала под его зорким взглядом, что черной дымкой отражалась некогда в кузне Нуменора, стоило всполохам огня озарить его лицо. Но Халбранд понимает и садится обратно на постель, позволяя ей самой совершить этот неотвратимый шаг. Он молчит, и так даже лучше, ведь у нее нет объяснений, нет способа выразить эту невыносимую тягу к нему. Желания увидеть, коснуться его смертного тела, не покрытого бронёй и не скрытого под лохмотьями оборванца, в котором почти невозможно было узнать утраченного короля людей. Король... И от этого сердце начинает биться быстрее. Не обычный, не простолюдин, а наследник рода, пусть и присягнувшего Морготу, но все же король. Ее не смутило его прошлое, о котором он столь долго пытался с ней говорить, моля оставить его в Нуменоре, в грязной кузне, на которую он смотрел словно на величайшее сокровище Арды, и, быть может, для него так оно и было. Однако для нее это все казалось далёким, непонятным и даже нереальным. Не его судьбой. Не судьбой человека, которого так жаждало ее сердце, и о котором молило тело, утяжеляя его и будто бы приближая к смертным, кому плотские утехи были ближе, чем им, просвещенным. Жизнь Халбранда должна была стать важной, окрашенной величием, венцом и почестями. Окрашенной властью… Галадриэль вздрогнула, делая шаг назад и невольно отворачиваясь. Правда застигла ее врасплох, в который раз уже за последние дни. Но разве не за ней она отправилась в Средиземье? Не о ней ли грезила в тайне, вдали от остальных эльфов, скрывая, что темнота, поглотившая сердца ее прославленных родичей, кинула тень и на нее? Она презирала Феанора, тогда, в благословенных краях, она ненавидела его из-за гордыни, из-за тщеславия, из-за неутолимой жажды большего… Силы, власти и света, что привлек саму тьму в их дом и положил начало конца. Она ненавидит себя, и проклинает, за то, что позволила словам урука осесть так глубоко внутри, за то, что даже этот обезображенный эльф увидел в ней то, о чем догадывались все остальные. Ее друзья. Ее родня. И быть может даже муж… Но она ничего не может с собой поделать. Месть за Финрода оказалась только первой ступенькой в ее длинном пути, и Галадриэль уже не была уверена, что эта лестница вела ее к свету, к благословенным берегам Амана, от которых она отказалась по своей же воле, скорее уже по тому, погибельному пути, прямиком в пустоту, что ждала ее разинув свою темную пасть. Так Галадриэль помнила своего старого врага, прозванного Моринготто, искаженного, создавшего диссонанс всего живого, гниль которого до сих пор преследует ее народ. И она не понимала тех, кто говорил о том, что тьма может быть прекрасной. Манящей. Соблазнительной. Превосходной… Она громко усмехалась каждому, кто смел сказать, что некий Саурон, известный ранее как Майрон, умел пленить обманом столь прекрасным и восхитительным, что всякий слушавший его речи раболепно и безропотно принимал его волю. Галадриэль не задумывалась об этом тогда… А ведь стоило бы об этом подумать… — Галадриэль? — вновь вопрошает он, словно давая ей шанс передумать. Остановиться и подумать, как он сказал ей тогда. Но она слышит лишь собственное имя, данное ей мужем. Дева, увенчанная сияющим венцом, так он прозвал ее, и так ее стали знать остальные. Воспоминание о муже неприятно укалывает куда-то под ребра, сеет семена сомнений в ее голове, от которых хочется тут же сбежать, покинуть шатер и забыть, как о страшном, но таком манящем и пленительном сне. Но ее мысли прерывает тихий шорох, и взгляд Галадриэль вновь застывает на Халбранде. Таком близком, таком родном и знакомом ей человеке… Короле… Он смотрит на нее выжидательно, возможно с малой капелькой страха, что сейчас она уйдёт. Отступит перед ним, свернет с уже выбранного пути и заберет обещанное одним лишь ее появлением. Оставит его в одиночестве. Но что он может знать об этом? Несколько десятков лет человеческой жизни ничто по сравнению с ее бессмертной, бесконечно долгой жизнью перворожденной, лишенной всяких пороков и соблазнов. Так она думала, пока не поклялась уничтожить Саурона, пока не встретила его… Ее личный порок, запретное желание, отливающее всеми оттенками искушения и некой особой… прелести, сидит прямо перед ней, и смотрит на нее теперь уже вдумчиво, оценивающе, так как не должен смотреть обычный смертный. И тогда, об этом стоило подумать… Но она больше не в силах. Мысли отходят на второй план, и она медленно, с каждым шагом отходя все дальше от того, что было ей когда-то любо, прокладывает себе путь в пустоту. Она подходит к нему и склонившись целует его прямо в губы. Осторожным, легким касанием, словно боясь разочарования. Ведь он лишь смертный… Всего лишь человек… Но все оказывается совсем наоборот, его губы неожиданно горячие обжигают ее, захватывая само ее существо в пылающий плен. Давая понять, что она не одна ждала этого, не одна мучилась жаждой прикоснуться, почувствовать мгновения их единения, ощутить эту связь, повязавшую их в самую первую встречу. Она в нетерпении стаскивает с него рубаху и легонько толкает Халбранда в плечо. Он послушно откидывается, покорно уступая ей ведущую роль. Как и всегда… Но где-то в глубине души она знает, что в нужный момент все изменится. Мягко и ненавязчиво, почти незаметно, он переплетет нити так, что ты с радостью примешь его решения за свои. И тогда, об этом стоило подумать… Она садится на него сверху, позволяя его руками блуждать по её телу, стягивать и без того задержавшееся на ней платье, оголяя идеальные изгибы и нежную кожу, что сверкала в полутьме. Ее свет. Ее фэа. Ее дух, что был виден даже смертному, и пусть только ему одному. И она вновь целует его, на этот раз пылко и страстно, словно в благодарность за то, что увидел, разглядел то, в чем иные сомневались, за то, что смог остудить ее голову и согласился помочь в том, что она не преодолела бы в одиночку. Не преодолела бы без него… Он отвечает ей с неменьшим напором, с каждой минутой теряя терпение. Он тянется к ней словно она последнее, что у него есть. И ей это нравится, до безумия, до страха на кончиках острых ушей. Нравится чувствовать его рядом, чувствовать на себе его взгляд, его голод и невозможность насытиться ею, и от того еще больше хочется чувствовать его в самом своем существе. Она приподнимается, не хотя отрываясь от его губ, только чтобы убрать последнюю разделяющую их преграду. И он проникает в нее. Мягко, плавно, вырывая судорожный вздох, и с наслаждением прикрывает глаза, вновь давая ей право вести. Она сжимает его в себе. Тесно. Глубоко. Жарко. Отчего Халбранд со свистом выдыхает, подаваясь бёдрами на встречу, и что-то внутри Галадриэль надламывается окончательно. Это взаимность… Это связь… Нерушимая, с каждым движением становившаяся все сильнее, сковывает их навека и освобождает от тех цепей, что они сами надели на себя вместо венцов. Одиночество. Голод. Страх. Только сейчас, спустя столько времени, Галадриэль наконец понимает, насколько она была одинока, насколько сильно она горела внутри, и сколь силен был ее страх перед этим пламенем, что могло разрушить ее до основания и погубить все, чего она касалась. Ей нужен был кто-то, кто сковал бы, связал бы для нее единую цепь бытия и привязал бы к ней, указав путь, что облегчит страдания ее бессмертной души. И ни свет Валар, ни счастье увидеть давно утраченных родных, не помогли бы ей в этом. Не помогли бы ей так, как простой смертный, что сейчас был с ней. Что сейчас был в ней… Она едва приоткрывает глаза, во внезапном порыве проверить. Удостовериться, что Халбранд чувствует тоже самое, но мысль выглядит смешной и нелепой. С чего бы ему, смертному, имевшему всего пару десятков лет жизни, ощущать эту боль, разделявшую саму душу на части? Но она видит. Видит давно въевшуюся тоску и словно вбитую молотом безнадежность в его глазах. Видит эту непреодолимую тягу и голод, с которыми он смотрит на неё, на её волосы, светом которых был заворожен сам Феанор и видит, как трудно ему удержаться... От чего? И об этом тоже стоило подумать... Как и о том, почему сейчас его руки сжимали ее бедра с силой, куда большей, чем пристало человеку. Почему он лучше нее знал, как добиться ее собственной цели. Почему по одному лишь взмаху ее ресниц понимал, чего так просит ее сердце. И почему именно сейчас, в этот момент, от нее ускользает то, как мерно и неторопливо, незаметно для нее самой, он плавно меняет темп, задавая свой собственный, рваный, нетерпеливый, на грани срыва и именно такой, какой в глубине души требует она сама. Галадриэль чувствует, как весь ее дух воспламеняется, переплавляется и соединяется с чем-то еще. С кем-то еще... И она окончательно сдаётся, падает в этот омут с головой, впервые в жизни, позволяя вести себя. Но куда? И тогда, об этом тоже стоило подумать... Она чувствует, как внутри неё все замирает, а потом сладко сжимается, пронзая тело вспышкой и застывая немым криком на губах. Ей хорошо, восхитительно и прекрасно так, как уже давно не было. Как никогда не было в ее жизни. Она безвольно падает в ждущие её объятия, и Халбранд нежно гладит её по волосам, целуя куда-то в её острое ухо. Острое как у любого из эльдар. Острое как у орка. Острое как у Адара, павшего во тьму. О котором впоследствии она будет часто вспоминать. Его серую словно выцветшую кожу, его слова, и тьму, что навеки отпечаталась в его глазах. В ее глазах… Но мысли об этом покидают ее, стоит почувствовать, как чужое желание становится почти невыносимым, отчего движения внутри нее становятся все быстрее. Все хаотичнее. И она покорно утыкается в шею своего смертного, шумно вдыхая запах и желая навсегда запомнить это мгновение. Как каждая часть его стремится к ней, сплетается, образуя нечто новое. Совершенное. И от того такое опасное, захватывающее, дарующее ей второе дыхание. Дарующее ей силу… Галадриэль прикрывает глаза, выдыхая и едва сдерживая стон от очередного толчка, легкой болью опаляющего ее нутро. Тело Халбранда дрожит прямо под ней, и она уже не в состоянии отличить его чувства от своих. Он толкается в нее в последний раз, входя почти до упора и выбивая весь воздух из ее груди, пока собственное имя ударяет ей в голову хриплым шепотом. Погоня окончена. Война проиграна. А по телу пробегают последние мурашки минувшего удовольствия. Галадриэль чувствует сколь близки они сейчас, как тесно соприкасаются телами и на сколь долго теперь повязаны судьбой. На века? Тысячелетия? Или до конца самой Арды, что был обещан давным-давно? Она не хочет этого знать. Она боится это знать. А потому позволяет себе лишь чувствовать, как руки Халбранда прижимают ее теснее к себе, и слышать, как быстро бьется его человеческое сердце. Они молчат, только часто дышат в шеи друг друга, не желая расставаться. Они молчат, даже когда Галадриэль торопливо одевается, едва ли не путаясь в собственном платье от начинающего её съедать стыда, показывать который ниже ее достоинства. Она Галадриэль. Она Нэрвен, прозванная матерью так за свою силу и стойкость. Она дева из нолдор, из великого золотого дома, увенчанного венцом, непреклонного даже перед самим Моринготто. И она Артанис, но это имя было оставлено там, на светлых берегах, где быть благородной казалось сущим пустяком, где ее отличали среди эльфов за свет, что украшал ее голову, а не за тьму, в погоне за которой она сама не заметила, как отринула собственное имя. И тогда, об этом стоило подумать… Она не смотрит на Халбранда, но чувствует его взгляд, и наверняка если бы эльфийка подняла глаза, то увидела бы там немой вопрос. Она должна была там его увидеть, как у мужчины, как у смертного, которому посчастливилось коснуться одной из перворожденных. Кому посчастливилось коснуться света… Но он только тихо произносит. — Я не забуду этого Галадриэль… и тебе не позволю забыть… Эльфийка порывисто вскидывает голову, желая ответить, едко спросить не многое ли он себе позволяет. Но его цепкий взгляд останавливает её, сбивает всю хваленную нолдорскую спесь за секунду. Он смотрит так, как никто и никогда на неё не смотрел. Долго. Неотрывно. С уверенностью пророка, что видел начертанное. С уверенностью одного из первых, что некогда молчал в тишине. И тогда, об этом стоило подумать… Но Галадриэль теряется, не в силах справиться с собой, и только бросает краткий немой упрёк через плечо, когда уходит. И Халбранд понимающе изгибает губы. Как и всегда... Как и будет потом…