Пустынный дворец

      В этой тюрьме испокон веков держали преступников, обвиненных в государственной измене, и, казалось, само здание было построено таким образом, чтобы давить на разум заключенных. Низкие потолки, узкие коридоры, запах сырости и крови, чадящие факелы, оставляющие темные пятна на стенах. Человек шел почти в полутьме, от одного островка света к другому, и постоянный тихий вой, раздающийся непонятно откуда, заставлял нервно оглядываться и вжимать голову в плечи. Здесь легко сойти с ума — если, конечно, у тебя есть чувства.       У моего охранника они были, и он явно хотел поскорее отсюда выбраться. Когда я приказала остаться у входа в коридор, охранник выдохнул с видимым облегчением, и я сделала зарубку в памяти заменить его, когда вернемся. Трусливые слуги мне не нужны.       Неся перед собой факел, я приблизилась к тесной камере, где на куче тряпья сидел юноша. Он приподнял голову, когда услышал мои шаги, а стоило узнать меня, как отполз вглубь камеры — настолько, насколько позволяли ее размеры.       — Ну и зачем? — спросила я, глядя на изможденное лицо моего бывшего жениха. — Она всего лишь мелкая дворянка, не имеющая ни богатства, ни влияния, ни силы. Даже красотой уступает мне. Ты мог стать супругом царской дочери, купаться в роскоши и славе, но вместо этого пойдешь на плаху вместе со своей любовницей. Неужели оно этого стоило?       Он был красив, высок и благороден. Наш союз должен был быть идеальными во всех отношениях, и я согласилась на него почти не раздумывая. Поэтому сейчас вся эта ситуация вызывала мое непонимание, словно пазл, никак не складывающийся без видимых причин.       — Да, стоило, — его голос был столь тихим, что я еле расслышала. — Она живая, а не бесчувственная кукла.       Я немного подумала, вертя его слова, словно головоломку.       — Ты ошибаешься. Куклы не дышат, не думают, не говорят, а я все это делаю. — Мой жених не ответил, и я продолжила. — Да и разве нужны чувства для того, чтобы жить вместе? Твой род древен и знатен, наши дети соединят в себе кровь древних царей и смогут претендовать на многие земли вокруг нашего государства. У тебя нет братьев, и я не смогу понести от кого-то другого — твоя кровь пропадет впустую. Подумай. Твоя смерть не нужна ни тебе, ни мне.       — Я не хочу с тобой жить. Я люблю ее.       — Не живи. Исполни свой долг, подари мне сына, и можешь уехать так далеко, как тебе захочется.       Он дико расхохотался, забился в безумном припадке, и я поняла, что ничего путного от него не добьюсь. Придется отцу пересмотреть свои планы по вторжению к соседям.       Наш род проклят.       По-крайней мере, так мне говорили окружающие.       Мой жених бросил меня ради другой женщины и попытался сбежать с ней. Их поймали и казнили, а я не почувствовала ничего. Ни злости, ни печали, ни оскорбленного самолюбия. Просто холодная констатация факта.       В этом, говорят, и заключалось родовое проклятие. Полная бесчувственность, «каменное сердце», логика в «чистом» виде. Я не думала, что со мной происходит что-то неправильное, наоборот, я ощущала себя хорошо настолько, насколько это вообще для меня возможно. Но вокруг творилось нечто, что было выше моего разумения. Я смотрела на людей как бы со стороны, видела их движения и поступки, слышала слова, но совсем не понимала мотивов.       Почему мой жених решил пойти на смерть, но не расстаться с возлюбленной? Почему мои слуги творят глупости, смеются или плачут, кричат, обижаются, обнимаются или дерутся? Пугаются обычных вещей, выбирают не то, что лучше, а что нравиться, и так стремятся к получению удовольствий?       Не то, чтобы это непонимание причиняло мне какие-то неудобства, скорее я осознавала, что в будущем это может стать проблемой. Я единственная наследница, и, когда взойду на трон, мне придется общаться со многими людьми, и не понимать, что они чувствуют, значит увеличить вероятность не заметить недовольство или нечаянно обидеть. А это может привести к восстанию, внутренних врагов у нашей династии хватает.       История с женихом стала последней каплей: я решила пойти к матери и наконец-то во всем разобраться.       — Почему мы ничего не чувствуем? — спросила я.       Моя царица-мать возлежала на кушетке у выхода на балкон, прикрыв свои прекрасные глаза, подведенные сурьмой, и, казалось, даже не замечала меня. Легкий ветерок шевелил черные завитки, выбившиеся из прически, огромные изумруды на ее шее сверкали в полуденных лучах.       Я ждала. Скоро моя царица-мать ответила.       — Потому что когда-то наша прапрапрабабка обидела могучего волшебника, — наконец сказала она и посмотрела на меня. — Он предложил ей любовь, прекрасную и возвышенную, и построил ради нее дворец в бесплодной пустыне, но она оставила его и вышла замуж за ничтожного царевича. Тогда волшебник проклял ее и всех ее потомков. — Моя царица-мать поправила тонкий золотой браслет. — Но я рада, что так получилось. Чувства скорее мешают, чем помогают. Испытывай я их, были бы так спокойны мои ум и сердце, могла ли я без дрожи ревности смотреть, как твой царь-отец увивается за другими женщинами? Конечно нет. И управлять людьми было бы гораздо труднее. Бесчувственность открывает огромные возможности, ведь обычный человек раб своих эмоций, мы же — свободны, и потому способны на большее.       — Но мы ведь ничего и не хотим.       — Почему же? Хотим, просто причины идут не из сердца, а ума. Ты ведь поэтому ко мне пришла, что так до сих пор и не научилась понимать причины поведения людей, а значит, можешь из-за этого когда-то пострадать.       — Да, царица-мать. Ты права.       — У тебя еще есть время. Нужно найти учителя, который сможет рассказать тебе об этом.       И она вновь закрыла глаза, и мускулистый черный слуга слегка склонился над ней с опахалом.       Я долго молчала, глядя на плещущееся вдалеке лазурное море.       — Мне кажется, будет лучше, если я сама узнаю, что значит чувствовать.       — Почему же?       — Люди врут, и учитель эмоций не исключение. Он может неправильно научить меня, и тогда наш род падет. Не лучше ли попробовать снять проклятие?       Царица-мать задумалась.       — В твоих словах есть смысл. Что ж, можешь попробовать. Отправляйся в Пустынный дворец. Его построил волшебник для нашей бабки. Может, там ты что-нибудь и узнаешь.       Она равнодушно махнула рукой, давая понять, что я могу идти.       Я встала, поклонилась моей царице-матери, как было принято, и вышла из покоев.       На следующий день я отправилась в Пустынный дворец. Одна, хоть няня и плакала, умоляя меня взять с собой охрану, но попутчики только бы мне помешали. С древним колдовством нужно встречаться один на один, а страх мне неведом.       Много дней я брела по полупустыне, и солнце в вышине жгло мне голову. Когда-то здесь были огромные охотничьи угодья, полные зверья и птицы, ныне — безжизненные песок, низкие колючие кусты, редкие оазисы травы и далекие горы впереди. Возможно, кого-то другого этот пейзаж и вогнал бы в тоску, но мне было все равно. Я шла, ведя уставшую лошадь под уздцы, жевала сушеное мясо, иногда останавливалась на ночлег, и вновь двигалась вперед. Час за часом, день за днем, и меня не волновали ни опухшие ноги, не привыкшие к дальним переходам, ни сгоревшая кожа, ни потрескавшиеся губы. Я шла, ведомая чем-то совершенно мне непонятным, и оттого придающим сил.       Я не знаю, сколько дней заняло мое путешествие. Еда кончилась, я бережно сохраняла воду, и в день, когда я напоила лошадь последними остатками, передо мной внезапно появился огромный дворец, вырезанный в скале.       Его высокие башни поднимались к небу, загораживая солнце, многоуровневые широкие открытые террасы с горами наметенного песка поражали своим изяществом, длинная лестница начиналась у подножья скалы и вела к каменным воротам с искусными барельефами. Толстые стены, отчаянно сопротивляющиеся разрушительному действию редкого дождя, ветра и песка, до сих пор в каких-то местах щеголяли белой штукатуркой.       Я внезапно поняла, что Пустынный дворец когда-то был белоснежным.       Медленно вместе с моей верной лошадью поднялась по лестнице, с трудом приоткрыла ворота и попала во внутренний двор. Вокруг царило запустение, нисколько, впрочем, не умалявшее прежнее великолепие. Я заметила огороженные камнем клумбы, где сухая земля перемешалась с песком, и пересохшие русла декоративных ручьев. Печальные ссохшиеся деревья торчали из потрескавшейся земли как руки скелетов, и только каменная роза, неприхотливое растение с мелкими бутонами, увивала обвалившийся камень и разрушенные арки.       Я подошла к колодцу в центре двора, заглянула в него. В лицо повеяла прохлада, где-то в глубине мягко блеснула вода. Но вращающий механизм давно сломан, ведра и веревки нет, и я устало побрела в тень от руин, села на землю, чтобы подумать, как выйти из этой ситуации, и вдруг забылась тяжелым сном.       Я была на грани смерти, но даже осознание этого не смогло победить древнее колдовство. Мне было все равно, умру я или нет, что будет с моей лошадью и оставленным царством.       Просто усталость, просто боль, просто пересохшее горло.       Сон подобен тяжелой черной бархатной ткани, наброшенной на голову. Сложно дышать и мягкость раздражает кожу. Сновидения я не видела никогда в жизни, и сейчас, в этом дворце посреди полупустыни, это не изменилось.       Я очнулась глубокой ночью, и россыпь огромных звезд на миг меня ослепила. Несколько минут я смотрела на них и что-то странное шевелилось у меня в груди. Мыслей в голове не было, только пустота, подобная раскинувшемуся надо мной небу.       Рядом всхрапнула моя лошадь, раздался плеск воды, и я села. Старое ведро с отломанной ручкой, до краев полное, стояло рядом, и лошадь уже вновь примеривалась к нему. Я отпихнула ее и припала к этой воде, чувствуя, как оживаю с каждым глотком.       — Вот теперь, — сказала я, напившись. — Можно и осмотреться внимательней.       Кто-то был во дворце, кроме меня. Он принес воду, неизвестно как ее достав, и тем спас мне жизнь, но я не была полностью уверена в его доброжелательности. В этом месте все пропитано магией, а я слишком мало о ней знала, чтобы предполагать дальнейшее развитие событий.       Я пустила лошадь пастись, а сама зажгла факел и начала осмотр. Вскоре нашла то, что когда-то было дивным садом, а сейчас превратилось в жалкий пустырь с одной-единственной, каким-то чудом выжившей яблоней, ветви которой были усыпаны мелкими плодами. Я подошла и сорвала несколько, надкусила и поморщилась от кислоты, но от голода сосало под ложечкой, а другой еды не было.       Пришлось доесть яблоки.       Воздух наполнял стрекот насекомых, ночная прохлада холодила кожу, а на огонь факела слетались мотыльки. Я отправилась дальше, в поисках ровной каменной плиты большого размера и без трещин, и вскоре нашла нужную в одном из разрушенных залов.       Потолок давным давно обрушился, и свет луны заливал все пространство. Некогда этот зал был прекрасной комнатой с лепниной и мозаикой, с полом из гранита, но сейчас все занесло песком. Я собрала веник из веток и подмела, очищая себе пространство, потом достала из-за пояса мел и быстро начертила магический круг.       Придворный маг подробно мне все рассказал, но предупредил, что я могу не справиться, и тогда последствия будут ужасны — но я не боялась. Люди из моего проклятого рода никогда не боялись ничего: ни болезни, ни неудач, ни смерти, и потому, наверно, нас осталось всего двое. Рисовать было сложно, линии получались нечеткими, бледными, едва видными в свете луны и непостоянных отсветах факела, и эта работа растянулась на долгие, долгие часы, пока восток не начал светлеть.       Я закончила и отложила мел. Наступал нужный миг, абсолютное безвременье, когда ночь уже закончилась, а день еще не наступил, и мир перерождался заново. Его сложно поймать, осознать, можно только почувствовать, но как быть тому, кто не знает, что такое чувства?       Следить на утренней звездой. Успеть выкрикнуть заклинание, стоя в кругу в том момент, когда она погаснет. И я смотрела вверх, не сводя глаз с самой яркой точки на сереющем небе, и считала секунды ударами сердца.       Звезда бледнела все сильнее, неясный свет разливался в воздухе — факел давно погас, — и вот она пропала, и я закричала тайные слова.       Ничего не произошло. Просто наступило утро, ветер принес теплоту, что вскоре превратится в удушающий жар, и я пожала плечами. Другой человек почувствовал бы разочарование и злость, но я лишь собиралась попробовать снова, а пока найти еду и укрытие, чтобы переждать день.       И потому не сразу заметила странную тень, притаившуюся в камнях. Неправильную, слишком темную, не имеющую предмета, от которого бы могла падать. Шевелящуюся подобно раздавленному насекомому. Она прыгнула на меня в тот момент, когда я уже почти вышла из зала.       Легкий холод пробежал по коже, и передо мной возник уставший мужчина со спутанной бородой, сморщенным, покрытым густым загаром лицом и глубоко посаженными глазами, блестевшие острым, неприятным блеском.       — Барсита, — выдохнул он жутким, неестественным голосом, и я поняла, что все-таки заклинание сработало.       — Я не Барсита. Я ее потомок.       Призрак волшебника скривился, отступил назад.       — Что тебе здесь нужно, дитя?       — Я пришла просить вас снять проклятие.       — Нет.       И исчез, растаял в воздухе, а солнечные лучи проникли в зал, осветили его, и тысячи мелких песчинок заплясали в них в бесконечном непонятном танце.       Я облюбовала небольшое помещение в подвале. Устроила себе там лежанку, питалась яблоками и водой из колодца, вращающийся механизм которого каким-то чудом вновь стал цел. Чем питалась моя лошадь я не знаю, но признаков голода она не подавала, и я списала все на проделки призрака волшебника. В конце концов, кроме нас никого здесь больше не было.       Каждое утро я звала его, но он не откликался. Днем спала, а вечером и ночью исследовала руины, поражаясь той кропотливой и воистину исполинской работе, что приложил волшебник, создавая его. Многочисленные залы, комнаты, балконы, террасы, сады, бассейны, библиотеки — они оживали в моей воображении, когда я перебирала разбитые камни скамеек и ваз, касалась облупившейся штукатурки или собирала вместе кусочки мозаики. Этот дворец когда-то был прекрасен, подобно той любви, что зажгла в душе волшебника царевна Барсита, а ныне — словно разбитое сердце, пустое и почти разрушившееся.       Каналы и русла ручьев с перекинутыми через них мостами, котлованы прудов и врытые в землю огромные сосуды. Когда-то здесь было много воды, но я не могла даже придумать, откуда волшебник ее взял.       Однажды он вновь возник передо мной — я зашла в комнату, сильно напоминающую спальню, — и сказал, что я упряма.       — У меня есть цель, — ответила я, но призрак уже растаял.       Когда легла спать, то впервые за всю свою жизнь увидела сон.       Я была волшебником — еще молодым мужчиной, с рождения жившим в башне магов и изучавшим тайные науки. Мне покорились стихии и небеса, я говорил с богами и умершими, реки поворачивали вспять по мановению моей руки. Цари припадали к моим стопам и жрецы возносили хвалу, и храмовые девки танцевали в мою честь, когда я приходил в города.       Но скука, вечная, неизбывная скука сковывала сердце. Я не находил утешения ни в еде, ни в вине, ни в магических экспериментах, ни в выступлениях перед восхищенной публикой. Мне претили постельные утехи и строгие аскезы, маята и бессмысленность существования сжигали изнутри. Я удалился в пустыню и сел на камень у дороги, по которой ходили караваны, и наблюдал за людьми — изможденными, уставшими, иссушенными солнцем и ветрами, — что проходили мимо.       Зачем я там сидел? Не знаю. Может, были еще вещи, неподвластные моему разуму, и они заставили меня оказаться в том месте и следить за той дорогой.       Прошли многие дни. Мне не требовались ни еда, ни вода, я почти стал камнем, растворился в окружающей природе, как вдруг… Как вдруг мимо прошла роскошная процессия, где даже слуги ехали на породистых скакунах, а десятки, если не сотни верблюдов несли огромные кувшины с водой. Золото, шелк, алмазы, паланкины из драгоценнейших тканей, и среди всего этого великолепия — она. На белой кобыле с красной попоной, в легком белом костюме и вуали, что скрывала лицо.       Она приподняла ее, чтобы посмотреть на меня.       Барсита, царевна города Ура. Юная и прекрасная, как говорили льстецы, на самом деле, только юная, ведь я видел женщин гораздо красивей. Но от одного взгляда черных глаз мой мир вдруг взорвался в вихре восторга, и я пал на колени и протянул к ней руки. Никогда до этого момента не знал я того огня, что охватил мою душу, того рвущего внутренности желания, чтобы эта дева мне улыбнулась.       Барсита поспешно опустила вуаль и испуганно спряталась в толпе, один из слуг подошёл и дал мне кувшин воды. Я почти не отреагировал, высматривая деву, и он удалился, презрительно что-то сказав. Процессия прошла мимо, блестящая и равнодушная, а я, выглядевший как жалкий путник в истрепанной пыльной одежде, остался стоять на коленях на раскаленном песке, пока не наступила ночь, и звезды не загорелись над головой.       Я явился во всем блеске славы и могущества в Ур. Царь города пал на колени, а царица принесла розовой воды, чтобы обмыть мне ноги. Барсита вышла в главный зал, украшенная золотом и цветами, умасленная благовониями, и протянула мне чашу с пьянящим напитком. Я выпил его, не сводя с царевны жадного взора, и после потребовал ее в жены.       Царь побледнел и снова рухнул на колени, царица сделала тоже самое. Я знаю, они любили дочь и желали ей счастья, а обо мне ходили жуткие слухи. Они начали просить меня отказаться от этой мысли, оставить царевну, ведь она была единственной наследницей и просватана за царевича соседнего царства. Если я заберу ее, династия прервется, и наступит смута.       Мне было все равно. Я желал Барситу и не думал ни о чем другом. И если мне будут мешать, мой гнев сметет Ур с лица земли.       Тогда слово взяла царевна.       — О, великий! — воскликнула она. — Я согласна стать твоей и покинуть дом и родных. Но все знают, что ты свободен как ветер, тебе не нужна еда, а постелью может быть и камень. Я же слабая женщина, привыкшая к мягкой кровати и вкусной еде. Прошу, покажи всем свою силу, порадуй богов и успокой сердца моей бедной матери и страдающего отца — построй дворец в пустыне, прекрасней которого не видывал мир, где мы сможем жить вместе до конца моих дней. И пусть в знак твоей любви ко мне каждый камень будет там обточен твоими руками, каждая плитка положена тобой и каждая мозаика. Пусть твоим резцом будут вырезаны барельефы, и твоя кисть распишет стены.       — Легко! — воскликнул я. — Сделаю, что ты просишь.       И вскоре посреди пустыни появился сначала фундамент, потом стены, крыша. В одиночку, полагаясь лишь на магию и свою выносливость, я строил дворец, равного которому еще не видел мир. Дни бежали за днями, недели за неделями, времена года сменяли друг друга, а дворец рос и становился все прекраснее, ведь впервые за долгие годы мне было интересно то, что я делал, и любовь, горевшая в сердце, вела вперед.       Когда Пустынный дворец был закончен, я отправился к Барсите. Меня встретили царь, постаревший, осунувшийся, будто ставший меньше в разы, и она, во всем блеске своей красоты, уже не тонкая девушка — молодая женщина в красных одеждах, с внимательным и мудрым взглядом, и огонь во мне разгорелся только сильней. Барсита омыла мне ноги и накормила изысканными яствами, развлекла разговором, а когда я потребовал выполнить обещание, опустилась на колени и поцеловала край одежд.       — О, могущественнейший! — сказала Барсита. — Все говорят о Пустынном дворце, и сердце мое полно радости и гордости. Уже готовлю я приданное, уже собираю сундуки, чтобы ехать с тобой, но дошли до меня слухи, что в том дворце нет воды. Увы мне, ничтожнейшей, но не могу я жить, не выпивая каждый день стакана воды, не окунаясь в ванную, полную благовоний и лепестков цветов, не промывая свои волосы драгоценными настоями. Привыкла я гулять среди зелени и срывать плоды с веток деревьев, слушать пение птиц и любоваться цветением цветов. Молю, о великий, укрась наш дворец зеленью, создай там фонтаны и пруды, ручьи, что будут бежать с белых мраморных ступеней. Пусть растут там деревья столь дивные, что ни у одного царя нет, и поют птицы, от чьих голосов плачут даже боги. И как только зацветут там цветы, загудят шмели и пчелы, а в прудах заплещется рыба, я поеду с тобой и буду тебе женой.       — Легко! — воскликнул я. — Я сделаю, что ты просишь.       Я изменил законы природы, поднял воду из недр, построил акведуки и заставил пустыню зацвести. Я обошел многие страны, собирая семена, и бережно выращивал их, и высаживал в землю. Рыл рвы и канавы, каналы и котлованы, и вода — прозрачная, чистая, прохладная, — заполняла их до краев. Шли дни и недели, месяцы и годы, и вот Пустынный дворец зацвел, наполнился звуками, стрекотом и пением. Раскинулись в нем сады и оранжереи, тенистые парки и прекрасные рощи. Прекрасней этого места не было на земле, и я отправился к Барсите.       Отец и мать ее умерли, и она сама встретила меня, зрелая и печальная, с венцом на голове и в золотых царских одеждах. И вновь меня проводили в прекрасные покои, и ее тонкие руки омыли мне ноги, и мы ели и разговаривали, и я порывался обнять ее, ведь любовь к ней стала почти невыносима. Но Барсита не позволила, распростерлась ниц и поцеловала мне стопы.       — О великодушнейший, тот, кому подвластны материя и дух. Давно готова я пойти с тобой, давно мои душа и тело жаждут соединиться с твоими, а слухи о Пустынном дворце как прекраснейшем месте в мире волнуют воображение. Но не могу я взять с собой слуг и служанок, верных мне людей и тех, кто ухаживал за мной все это время. Здесь их семьи, родные и друзья, они клялись служить династии и не могут последовать за мной, а я не могу жить одна. Прошу, создай мне слуг, что легче ветра и твёрже земли, что подобны движениями текущей воды, а в груди носят негасимый огонь. Будут прислуживать они мне во дворце, скрашивать досуг и одиночество, когда будешь ты оставлять меня, и тогда я уйду с тобой.       — Легко! — воскликнул я. — Я сделаю, что ты просишь.       Я пошел против воли богов и бытия, потратил многие годы на то, чтобы создать таких существ. Их тело было из воздуха, и потому человеческий глаз не мог их видеть, их сила была силой земли, и они могла сотворить что угодно из ничего. Они двигались подобно воде, и жизнь им дал дух огня, которого я поймал в ловушку. Я сотворил чудо создания, величайшее из чудес, и когда слуги поселились во дворце, я отправился к Барсите.       Меня встретил ее сын — царь. Сама Барсита, моя прекрасная, любимая Барсита, умерла от старости. Тогда-то я и узнал правду: пока строил Пустынный дворец, пока совершал подвиги ради нашей с ней жизни, она вышла замуж за обычного царевича, стала царицей и долго и справедливо правила в Уре, исправно обнимала мужа и рожала детей. Ни одного дня не собиралась она быть со мной, и все ее задания — не более чем хитрость, чтобы отвлечь меня.       Вот тогда любовь стала ненавистью, и мои уста, готовые раньше петь ей хвалу, извергли проклятие. Пусть каждый из ее потомков потеряет способность чувствовать, пусть их сердца станут такими же, как каменное сердце Барситы! Пусть придет в упадок Пустынный дворец, пересохнут его каналы и умрут его деревья. Пусть мои духи станут демонами, пусть песок занесет прекрасные некогда залы, а я, тот, что познал тайны земли и неба, пусть стану призраком, вечно злым и вечно тоскующим, живущим среди руин того, что принесло мне величайшее счастье — и величайшее разочарование.       О, Барсита, Барсита! Любовь моя, судьба моя, жизнь моя! Ты вырвала меня из объятий скуки, и ты же ввергла в пучины боли. Пусть же помнят люди и этот дворец, и твое предательство, а я сам, бродя среди этих камней, никогда его не забуду.       Я проснулась и встала со своей лежанки. Вышла на главный двор к колодцу, и вечерние лучи отразились в воде, когда я наклонилась над ведром. Рядом появился призрак волшебника, и в темных его глазах горел лихорадочный огонь.       — Что скажешь, царевна?       — Твой гнев справедлив. Она тебя обманула.       — Будешь ли ты просить, чтобы я снял проклятие?       — По закону, родственники того, кто совершил преступление, обязаны отплатить тому, кто понес ущерб. Скажи, волшебник, что мне сделать?       Призрак вдруг словно вырос, на бородатом лице появилась странная, уродливая, но улыбка.       — Останься со мной. Ты так похожа на Барситу. Она нарушила свое обещание, так сдержи его ты, и через год я верну тебе и твоей матери способность чувствовать.       — Хорошо.       И в этот миг песок взвился вверх и заволок небо. Я поспешила прикрыть лицо руками, а когда все стихло, Пустынный дворец ожил: вновь зазеленели растения, восстановились стены и белая штукатурка, побежала вода, и та великая красота, что я видела во сне, восстала передо мной во всем своей великолепии.       — Живи и радуйся, царевна. Отныне это твой дом.       Я не могла радоваться, не могла восхищаться, но знала, что скоро это измениться, и ждала. Мне стало гораздо легче жить, я купалась, гуляла и отдыхала, читала древние фолианты и каталась на своей верной кобыле. Невидимые духи развлекали меня музыкой, готовили еду, каждый вечер появлялся призрак и мы говорили с ним обо всем — о жизни и магии, о богах и демонах, о людях и их эмоциях, и мире и времени. Дни текли в праздной неге, в бесконечном ожидании того дня, когда мой мир наконец-то станет полным, и вот, за день до того, как истек отведенный волшебником год, к воротам Пустынного дворца подошли уставшие, ослабевшие от голода и жажды путники.       В них я с изумлением узнала капитана гвардии и личного телохранителя матери-царицы, придворного врача и главного министра. Я провела их во дворец, приказала духам позаботиться о еде и ванне для них, дала волшебный напиток, чтобы восстановить силы, и когда мои бывшие слуги пришли в себя, спросила, что привело их сюда.       — О, царевна, — сказал главный министр. — Год прошел с тех пор, как вы ушли, и в нашем царстве наступил хаос. Ваш отец умер от болезни, а мать была убита заговорщиками, теперь ваши незаконнорожденные братья бьются за престол. Соседний царь воспользовался этим, чтобы вторгнуться в наши пределы и теперь уничтожает восточные провинции. Страна в разрухе и отчаянии, люди плачут и умирают, а боги отказываются говорить со жрецами. Прошу, царевна, пойдемте с нами. Только вы можете спасти свою страну, сев на трон как законная наследница.       Я надолго задумалась. С одной стороны, главный министр был прав — это мой долг как царевны, с другой, я обещала волшебнику остаться с ним навсегда, и за это он снимет с меня проклятие. Я наконец-то узнаю, что такое чувства, утолю свое любопытство и проведу всю жизни в бесконечном блаженстве.       Что же выбрать? Да и нужно ли?       — Отдыхайте, — наконец сказала я. — И ждите меня.       Я вышла в зал, подошла к фонтану, в котором плавали рыбы, и рядом появился призрак волшебника.       — Ты звала меня?       — Да. — Я села на бортик, сложила руки на коленях. — Сегодня я расскажу тебе ту же историю, что поведал мне когда-то ты, только устами моими говорить будет Барсита.       Волшебник нахмурился, но ничего не сказал, и я продолжила.       — Она была царевной крупного города, и с детства знала, в чем ее долг — заботиться о людях, что живут в Уре, и, если надо, пожертвовать собой ради их счастья. В день, когда ты появился перед ней, Барсита поняла, что перед ней стоит выбор: либо отринуть все, чему ее учили, пренебречь другими и уйти с тобой на встречу вечному счастью, либо остаться настоящей царевной и не допустить, чтобы после ее ухода в Уре наступила смута. Она рискнула обмануть могущественного волшебника, обрекла себя на вечную жизнь, полную ожидания и страха, что он раскроет ее обман и жестоко накажет, но исполнила свой долг до конца и стала великой царицей, что заботится о своем народе. Так скажи мне, волшебник, ты умен и знаешь все о тайнах этого мира. Было ли каменным сердце Барситы?       Призрак долго молчал, и я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что он думает. А потом вдруг увидела, как из его глаза по щеке скользнула одна слеза, за ней другая, третья.       Волшебник плакал.       — Иди, царевна. Иди к своим людям, к своему народу. Завтра на рассвете чувства вернуться к тебе, все твои враги будут попраны, а царство вступит в золотой век. Вот тебе мое благословение, доброе дитя.       И призрак растаял в воздухе, и последние лучи осветили то место, где он стоял.       На рассвете, стоило мне и моим слугам выехать за ворота дворца, как он исчез, подобно миражу, и мы оказались посреди пустыни на дороге, уходящей за горизонт. Я остановила лошадь, оглянулась на то место, где он был — и вдруг почувствовала себя странно. Сердце бешено забилось, ладони вспотели и захотелось хлестнуть лошадь и оказаться далеко отсюда.       — Что это со мной? — спросила я, описав ощущения.       — Царевна, это страх! — воскликнул капитан гвардии, и на его лице расцвела улыбка. — Вы чувствуете страх, значит, проклятие снято!       Мне стало невыносимо приятно, я едва удержалась, чтобы не соскочить с лошади и не броситься в пляс.       — А что это?       — Это радость, царевна, — ответил придворный врач. — Вы рады, что сбылась ваша мечта.       Тогда я повернулась лицом в ту сторону, где лежало мое царство, и выпрямилась в седле, осознавая, что хочу скорее вернуться домой, навести там порядок, и править долго-долго на радость людям, ведь я знала — у меня все получится.       — А это что за чувство?       И главный министр ответил:       — Это любовь, моя царица.