На 6 сантиметров вглубь грудной клетки

ПРОЛОГ

Нью-Йорк, США, 24 октября 2024 года Запах гари, жженого метала и плавящейся пластмассы. Это было первое, что коснулось моего рецепторного аппарата, когда я открыла глаза и пыталась рассмотреть салон машины. Слизистые пылали, покрылись влажной пленкой, кровоточили, стараясь избавить себя от этого жгучего чувства, что, казалось, окутал каждую частичку моего тела. Толстая пелена слёз, покрывающая зрачки и склеру, создавала слепую видимость. Одежда неприятно пекла, подрумянивая мою бледную кожу, словно я была на раскалённой сковородке. Моя золотая цепочка, так удобно болтающаяся на тяжело вздымающейся шеи, прожигала тонкий пласт эпидермиса, заставляя взвыть от боли. Легкие разрывались… Дышать было больно, думать было больно, чувствовать было больно… Знаете, это чувство, когда тебя бьют прямо в солнечное сплетение, не задумываясь о том, что за этим последует? Умножьте на десять и добавьте безумное, разрывающее чувство дефицита кислорода, что лицемерно обещал быть с тобой всегда, несмотря на обстоятельства. Грёбаные обстоятельства… Я задыхалась. Гарь разрывала, кусала и царапала стенки гортани, трахеи и бронхов. Она наполняла мои легкие, которые так слепо принимали её и запускали в стремительный кровоток, забирала весь гемоглобин, что был в её распоряжение, предательски выгоняя кислород. Я плакала, но вовсе не от бессилия, что назойливой рысью скользил по моим ослабленным мышцам, а от чёртовой физиологии своего организма. Я бы никогда не позволила себе плакать при таких обстоятельствах, запихивая ноющее чувство безнадёжности, животного страха и бессилия далеко за костную структура рёбер. Единственная причина, которая могла объяснить мой пьянящий страх и горящие от слез щеки, это человек слева от меня, чье тело было не подвижно. Время, словно песок, скользило по моим туманным мыслям, подгоняя разум, заставляя сжать волю в кулак и начать двигаться. Я разбито осмотрелась всего несколько секунд, окидывая болезненным взглядом пространство, окружающее нас. Этих секунд хватило для осознания всего масштаба трагедии, дышащей дымом в мои распахнутые и дрожащее губы. Я протянула ослабленную силой удара металла о металл руку, желая коснуться прогрессирующе бледной кожи человека, который делил со мной салон машины. На миг мне показалось, что она будет холоднее снега, несмотря на стремительно разогревающийся воздух. Мышцы предательски дрогнули, и предплечье упало на ткань моих джинс, покрывающих колено, успевшее окраситься темными пятнами от многочисленных порезов бедра. Глухой звук отчаянья вырвался из моих губ, разрывая треск распространяющегося огня. Я даже не сразу заметила изуродованное предплечье, что назойливо кровоточило и ныло тупой болью. Не ощутила тошноты, что должна была следовать за сотрясением. — Детка, ты… Ты должен посмотреть на меня, — мой голос был хриплым и рваным, словно кто-то разрубил жужжащей пилой мои тонкие голосовые связки. Я сглотнула ком, на миг со стуком откидываясь на подголовник и закрывая глаза, собираясь с силами. Я снова повернула голову, наконец, прекратив упираться спиной о сиденье, выпрямляясь. Даже в интенсивной ночной темноте, что смешивалась со всполохами огня, я видела, как мертвецки бледна его кожа, покрывающая застывшее тело. Лицо, со всеми хмурыми морщинками, пробивающимися на высоком лбе, широкими ноздрями, раздувающимися как парус в ярости, массивной челюстью, что была покрыта пробивающейся щетиной… Лицо с его игривыми зелеными глазами, плотными тонкими губами, что постоянно охватывали коричневый фильтр сигареты или ассиметрично улыбались, смотря на меня… Лицо с его острыми ровными скулами и веером густых рыжих ресниц, которые рвано подрагивали, когда хозяин долго и глубоко спал… Лицо с его жесткими огненными бровями, что всегда так стремительно вскакивали, когда он иронизировал или был чем-то удивлён… Лицо, на которое всегда так беспорядочно падала пара назойливых коротких прядей, делая его более беспечным и менее собранным… Его голова под тяжестью веса и отсутствия сознания свободно покоилась на широком плече, совсем не двигаясь, словно он решил вздремнуть. Руки безвольно болтались по бокам, закрывая обзор, и я бегло оценила травмы головы. Над густой бровью пролегла массивная рваная рана, бегущая прямо за границу роста волос. Она обильно кровоточила, смачивая бледную кожу на левой половине лица, окрашивая в пылающе-красный под светом нетерпеливого пламени. На губах блестело пару капель крови, и я молила бога, чтобы это было от уродливой раны на лице, а не внутреннего кровотечения. Быстро опустив взгляд, я на миг вздрогнула, забывая сделать очередной вздох и устремляя стекленеющий взгляд на его живот. Как я могла упустить несколько дорогостоящих секунд, когда его бок, он… Лобовое стекло, которое моментально разбилось из-за столкновения и раскололось на множество фрагментов, огромным куском вгрызлось в его тело, и убивая его, и останавливая кровь. Всё казалось таким сюрреалистичным, когда я вновь протянула руку к его шее и спокойной рукой коснулась кожи, закрывая вмиг отяжелевшие веки. Слабый, глухой пульс ударной волной коснулся моих пальцев, и я позволила своим губам на краткий миг расплыться в обнадёживающей едва заметной улыбке. — Мисс, вы целы? — раздался чей-то напуганный голос за окном со стороны пассажирского сидения. Я метнула любопытной взгляд на человека, который, казалось, готов был закричать во всю глотку в панике. Я не могла понять, сколько прошло времени, как я очнулась, но точно не больше пары минут. Огонь всё ещё главенствовал где-то у капота. — Вам нужно выбираться, мисс, времени ма… — Сначала он, — я кинула жёсткий взор на мужчину, после чего подбородком указала на человека слева от меня, щурясь от слабости своего тела. Мужчина удивлённо уставился в мои глаза, бросая короткий испуганный взгляд на водителя. Он был рядом с моим окном, но всё равно боялся подойти достаточно близко, чтобы что-нибудь предпринять. — Ну же, — нетерпеливо проговорила я, открывая дверь машины, — я выберусь сама, но его вытащить не смогу! — мой голос начинал срываться. Прошло несколько секунд перед тем, как этот сорокалетний офисный клерк, дрожа всем телом, двинулся к водительской двери. Я неуверенно коснулась земли, держа в руке сумку с нашими вещами, слегка вздрагивая и кашляя от нахлынувшего бессилия. Ноги будто атрофировались на несколько секунд, заставляя меня замереть на месте, плотно вцепившись в дверь машины и тяжело роняя голову на грудину. Я сделала настойчивый шаг, чувствуя, как уверенность слабым ручейком пробежала в моих движениях, раскачивая испуганно застывшие мышцы. В какой-то момент я отпустила дверь и как могла быстро двинулась к водительской стороне. Клерк, молча напрягаясь и плотно сжимая губы, тянул неподвижного человека дальше от закипающей машины. Я быстро приблизилась к нему, в какой-то глупый момент замечая, насколько этот испуганный мужчина был маленьким по сравнению с тем, кого он так старательно тащил под мышки. Он пыхтел, его лицо окрасилось в красный, а слабые мышцы настойчиво напряглись. Оказавшись рядом, я заметила, как ещё двое мужчин подбегают к нам, бросая оценивающие взгляды. Один на вид был лет шестидесяти пяти, но достаточно крепким и взбитым, чтобы язык повернулся назвать его стариком. Второй, судя по гладкому лицу и туповатому взгляду, был подростком — лет пятнадцати, но в отличие от клерка — выглядящий храбрым и хладнокровным. Мы всё ещё были достаточно близко, когда я, перестав оглядывать мужчин, взялась за массивные лодыжки, не ожидая, что они так просто взлетят и облегчат нам с клерком путь. — В машине больше никого нет? — неуверенно спросил седой мужчина, с какой-то жалостью смотря на мои попытки поднять ноги мужчины. — Нет, — сухо отозвалась я, наклоняясь к своему плечу и снова кашляя, стараясь не смотреть на бледное лицо перед собой. — Ричи, — окидывая взглядом подростка, сказал седой, — помоги девочке с ногами, я возьмусь за руки. Подросток быстро кивнул, оказываясь возле меня. Я безэмоциально посмотрела на то, как Ричи остановился рядом со мной, хватая за правую лодыжку. Седой оказался рядом с клерком в тот же миг, и тело рыжего мужчины, что мы пытались оттащить подальше от машины, поднялось с асфальта. Я старалась не подавать вида нахлынувшей на меня благодарности, чтобы вскользь не заплакать, и молча прикусила нижнюю губу. Я всегда могла сказать спасибо, но сейчас было дело куда важнее. — Он хоть живой, дочка? — снова спросил седой, смотря на меня всё тем же жалостливым взглядом, от которого сразу же захотелось отмыться. Сведя брови вместе, я окинула его предупреждающим взором, прежде чем заговорить: — Пульс есть, но слабый. В сознание не приходил. В его боку осколок стекла, — отрапортовала я, оборачиваясь на горящую машину. Пламя покрыло уже почти весь металл, от чего это зрелище было похоже на огненное шоу. Не смотря на четыре пары рук, двигались мы всё равно не так быстро, как мне хотелось, от чего внутри моего черепа набатом била мантра: «Только не взорвись, только не взорвись…» — Кто-нибудь вызвал скорую? — резко вскрикнула я, осознавая, насколько мы беспомощны без квалифицированной медицинской помощи. Осознание, что я даже не коснулась наших телефонов, истерически завертелось среди крутящихся шестеренок в моей голове. — Да, — более уверенным голосом отозвался клерк, кивая головой куда-то в сторону, — моя жена уже должна была позвонить. — Спасибо, — вырвалось хриплое из моих губ, и я с благодарностью посмотрела на него. — Спасибо, — снова произнесла я прежде, чем услышала гремящий звук из-за спины. Прежде, чем я осознала, что произошло, я уже всем своим телом оказалась на неподвижном мужчине, защищая и пряча его от любой угрозы, идущей вместе с этим громогласным взрывным ревом. Чувство жара вновь обдало меня со спины, когда я уткнулась в неподвижную шею, руками закрывая рыжеволосую голову. Я почувствовала вихрь воздуха, что поднялся с этой взрывной волной, поднимая и разбрасывая пряди моих каштановых волос по спине и плечам. В нос снова ударил этот прикипевший к обонятельным рецепторам аромат, назойливо раздражая слизистую носа и гортани и рефлекторно провоцируя лающий кашель. Что-то настойчиво скользнуло вдоль моего тела, и я безошибочно решила, что это осколки уцелевших стекол и куски разоравшегося металла. Они исчезли так же быстро, как и появились, отчего я на миг задумалась об их эфемерности. Меня почти не задело, ну или я всё ещё была резистентна к боли. На какой-то момент я подумала, что моя спина загорелась и на коже уже порозовели болезненные пузыри, прежде чем оторвать взгляд и посмотреть в сторону машины. Чёрный столб дыма поднимался куда-то вверх сквозь зелёные кроны деревьев, лениво разбросанные вдоль дороги, когда каркас машины и некогда вкусно пахнущий и дорогой салон были объяты уже менее агрессивными языками пламени. Моя спина, обтянутая шелковой блузкой, всё так же была цела и не полыхала в огненном недоумении. Я облегчённо выдохнула, позволяя себе на короткий миг замереть, уткнувшись в шею рыжеволосого мужчины, впитывая в себя его парализующий все нервные окончания запах, избавляясь от гари в носу. — Дочка, ты цела? — раздался мягкий голос седого мужчина, и я заставила себя подняться, упираясь кистями в асфальт по обе стороны от рыжих прядей, оценивая то, что было подо мной. Я вздрогнула и, казалось, жалобно пискнула, когда увидела, что теперь мужчина был словно белое полотно, что так часто художники натягивают на мольберт, прежде чем изобразить буйство чувств и эйфорию красок. Он был всё так же неподвижен, всё так же мертвецки спящим, когда его обычно дрожащие ресницы парализовано замерли на месте. Губы были бледными из-за кровопотери, плотно сомкнуты и так же безнадёжно замершими, черты лица резко заострились, словно их наточили пилкой. Даже широкие ноздри ни разу не двинулись с тех пор, как я начала внимательно его осматривать десять секунд назад. — Дочка, его нога… — впервые за всё время я услышала горечь в голосе мужчины, а не приправленное беспокойство, и быстро скользнула взглядом вниз. В области массивного бедра был глубокий порез от куска металла, что ровным срезом разорвал ткань брюк и валялся между ног мужчины. «Какого чёрта он, а не я?» — снова настойчиво билось в моей голове, пока я несколько секунд рассуждала, что делать. Я старалась не подавать вида, насколько меня это испугало, потому что с учётом его травмы на боку, он уже потерял достаточно крови, чтобы впасть в гемодинамический шок, сопровождающийся прогрессирующим снижением артериального давления и уменьшением венозного возврата к сердцу. А это значит, что чем меньше крови поступают к сердцу, тем меньше будет выбрасываться из него в аорту, заставляя клетки голодать и в конце концов — умирать. — Парень, — я быстро глянула на подростка, который сидел рядом с седым мужчиной, — твой ремень. Дай мне его, быстро. Парню хватило всего секунда, чтобы понимающе кивнуть, и ещё пять — чтобы протянуть мне чёрный кожаный ремень. Я быстро вырвала его из рук ребёнка, пока рядом не оказался клерк, прижимая кровоточащий сосуд к кости, останавливая кровь. — Держи, пока я не скажу отпускать, понял? — мой голос звучал так тихо и испуганно, что я нервно одёрнула себя плечом. — Я наложу жгут, — с большим хладнокровием в голосе добавила я. Жгут не занял у меня много времени: руки знали, что делать, вспоминая первый курс медицинского и первую помощь. Я быстро затянула его на десять сантиметров выше раны, и молча кивнула клерку, что в ожидании смотрел на меня. Он отпустил руки, измазанные в чужой крови, и глянул на бедро. Жгут сработал, и я облегченно уперлась руками в согнутые в коленях ноги, роняя голову между плеч. — У него нет пульса, — тихо проговорил подросток, касаясь широкой шеи рыжего и испуганно глядя на меня. Я быстро вскинула голову, смотря сначала на его лицо, а потом на пальцы, прижатые к шеи. — Ты не там держишь, — проговорила я, но всё равно испуганно потянулась к шее рыжеволосого мужчины, чтобы убедиться, что он ещё жив. После того, как мои пальцы коснулись внутреннего края кивательной мышцы, где должна была проходить сонная артерия, я снова издала этот испуганный писк, быстро отстраняя руку. Но только затем, чтобы оказаться слева от его торса, сначала снова проверяя пульс, а затем оценивая наличия дыхания. Он не дышал, и его сердце не билось. — Чёрт из два ты сегодня умрёшь, мы не договорили! — в гневе вскрикнула я, оттягивая рукава блузки к локтю. Хорошо, что джинсы были плотные, но я понимала, что это всё равно меня долго не спасёт, когда вставала на колени. Руки, сцепленные в замок, — когда правая-ведущая снизу, а левая сверху, — на секунду замерли над обездвиженной грудью. — Мисс, ваша рука… — испуганно проговорил клерк, кивая на мою разорванную левую руку. Кровь шла, но не так интенсивно, чтобы об этом переживать. — Это ничего, — тихо проговорила я, прежде чем с силой продавить толщу мышц и прогнуть грудную клетку, в надежде задеть камеры сердца и симулировать сердечный выброс. Тридцать к двум — так нас учили, и начала быстро отсчитывать толчки вглубь тела. — Он прав, давайте мы поможем, — испуганно проговорил подросток, оказываясь справа от меня и легко касаясь плеча. Я быстро наклонилась к обездвиженному мужчине, поднимая челюсть за углы и закрывая нос прежде, чем сделать два настойчивых вдоха, оценивая движения грудной клетки. — У меня шок, так что я почти не чувствую боли, — быстро проговорила я, продолжая давить на грудную клетку. — Если я остановлюсь и позволю кому-то из вас делать это, — я снова наклонилась, делая два вдоха в холодные губы, — есть вероятность, что те жалкие тридцать процентов от нормального сердечно выброса, что я пытаюсь протолкнуть в его аорту, не дойдут до головного мозга и он станет овощем, прежде, чем массаж сердца сработает, — выпалила я на одном вдохе, а затем снова наклонилась, с силой вгоняя воздух в бронхи. Секунда сменялась секундой, руки немели, мерзкий липкий пот выступил на лбу, висках и напряженной спине от моего настойчивого действия. Он скатывался вдоль позвоночника и стекал к губам, заставляя меня чувствовать избыток соли. Я продолжала продавливать широкую мускулистую грудь, зная, что я делала всё правильно, зная, что никто из них не справился бы лучше. Я могла доверять только себе при таких обстоятельствах, и не смотря на мои увечья — его жизнь была важнее. Дыхание начало сбиваться, пришлось открыть рот и дышать глубже, чтобы насытиться кислородом, пока жалкая пародия на реанимацию не давала результатов. — Ну же, чёрт тебе дери! — в гневе вскрикнула я, стараясь не думать о том, сколько прошло времени. У меня были минуты, у него были минуты… — Дочка, пожалуйста, передохни, — глухо отозвался седой, и я злобно на него посмотрела, сжимая зубы до звонкого скрежета. — Если я остановлюсь, то только…. тогда, когда он… откроет глаза, — прерывисто проговорила я, даже как-то неагрессивно, несмотря на предложение мужчины. Я начала уставать, слёзы закипали в уголках глаз, но рук я так и не отняла. Если бы я видела эту картину со стороны, то вмешалась бы, давая себе шанс передохнуть. Рискнула бы положиться на кого-то из тех людей, что были рядом в этот момент. Было бы разумнее наблюдать и направлять кого-то из них, но что-то настойчивое кричало мне не убирать рук и делать всё самой. — Скорая должна быть с минуты на минуту, — раздался женский голос из-за моей спины, но оборачиваться я не стала. — Оператор сказала, что они были в пяти минутах от нас. — Чёрт! — снова сорвалось с моих губ. И это был не крик гнева или злобы, ведь мой голос дрожал и в горле пересохло. Мне хватило несколько секунд, чтобы услышать отчаянье, сорвавшееся из моих губ, и звериный страх. Глаза снова заволокло этой мутной пеленой, и я старательно жмурила и открывала их, чтобы избавиться от слёз — Ты должен открыть глаза! Ты должен смотреть на меня и продолжать говорить, чтобы бы там не было в твоей рыжей голове! — я снова наклонилась к нему и сделала два настойчивых вдоха. — Сколько уже прошло время? — услышала я за со своей спиной переговоры клерка и старика, болтающие шёпотом. Они считали время… Считали грёбаное время, пока реанимация ещё была эффективна. Я хотела было сорваться на них, кричать во всю глотку, что они глупые и они ничего не понимают. Ничего не знают о патофизиологии, клинической смерти и гипоксии клеток. Хотела высказать им всю желчь, что болталась на кончике языка и была предназначена для незнакомцев, которые ничего не знают о крепком и сильном рыжеволосом мужчине. Но вместо этого я дала волю слезам, буквально ощущая, как они смывают копоть с моего лица, оставляя бледные полосы, и капают на руки, которые я держала на груди мужчины. — Детка, пожалуйста, ты должен открыть глаза, — умоляюще протянула я, ища малейшую подсказку на его лице. — Я люблю тебя, люблю тебя, люблю… — снова забилось в моих голосовых связках, и я позволила этим словам соскользнуть с языка. Я буквально чувствовала этот давящий на меня купол, состоящий из посторонней жалости, горести и страха. Представить, как эти люди переглядываются за моей спиной и разочарованно качают головой, было не сложно. Я заставляла себя не думать об этом, чтобы дышать и думать было легче и… И чтобы самой не впасть в беспросветное отчаянье. — Умоляю тебя, открой глаза и посмотри на меня! — крикнула я, не отрывая взгляда от его лица. — Ты же ведь должен узнать, что я никуда не собираюсь сбегать, не собираюсь я оставлять тебя, — смешивая слёзы и усталость, проговорила я. — Как бы я не смогла обмануть себя, теперь моя жизнь там, где ты, мой дом — это ты. Я остаюсь с тобой, чёртов засранец! — теперь в голосе был микс гнева и уверенности. — Я люблю тебя, — словно убеждая его и себя, я закивала головой, больно прикусывая губу. Я не знаю, сколько ещё прошло времени перед тем, как мои руки безвольно опали по бокам живота, когда рядом оказались парамедики, падая на колени рядом со мной и внимательно его изучая. Я даже не услышала пробивающиеся к нам экстренные службы, пока пыталась спасти ему жизнь. Где-то сзади пожарные уже приступили к догорающей машине, а парамедики доставали всё необходимое. — Ларингоскоп, трубку для интубации и мешок Амбу, — проговорил мужчина справа от меня в синей форме, кивая молодой блондинке, что стояла рядом. — Аппарат сюда, подключайте его, — снова приказал он, пока я молча смотрела на свои руки, теперь лежащие вдоль бёдер ладонями вверх, покрытые засыхающей кровью. — Девушка делала ему непрямой массаж сердце около пяти минут, — подал голос клерк, но я даже не глянула на него. Пока подключали аппараты, парамедик как-то злобно окинул взглядом всех моих наблюдателей, неодобрительно кивая на меня: — Как ваша рука? — быстро спросил медик, смотря сначала на меня, потом на монитор. — Эш, перевяжи… — Я знаю, что делала всё правильно, я сама медик. Доверять кому-то его жизнь я бы не стала, даже не смотря на рану, — сухо перебила я, оценивая показатели, что высветились на мониторе, когда подключили последний электрод. Существует несколько видов остановки кровообращения. Асистолия, когда водители ритма, генерирующие импульсы, прекращают свою работу, а без электричества сердца не способно работать. Электромеханическая диссоциация, когда сердце генерирует ток, но мышцы не сокращаются. Желудочковая тахикардия. Фибрилляция желудочков. — Дефибриллятор, — снова громко сказал парамедик, пока парень напротив него пытался найти спавшиеся вены для постановки катетера и введения необходимых препаратов. — Всем отойти! Все смешалось в такую какофонию звуков аппарата, нервных причитаний и разочарованных вздохов, что вместо того, чтобы слушать это, я заставила себя различать лишь серое шипение, как на сломанном телевизоре, пока гипнотизировала мужчину, лежащего на земле. Кто-то успел наспех перевязать мою руку, пока я настойчиво упиралась и не хотела отходить от него ни на шаг. Картинка окружающей меня действительности замедлилась, словно черепаха, ползущая по морскому пляжу, и я буквально ощутила, как тёплый летний ветер касается моего мокрого от слез лица и дрожащих плеч, поглаживает царапины и ссадины на ногах и руках, как стучит в медленно разбивающееся сердце, ожидая приглашения. Я почувствовала, как намокшая от крови одежда неприятно приклеилась к коже, натягивая её, как струна, заставляя поморщиться, и как где-то на затылке пульсировала шишка, закрытая густотой волос. Я буквально прочувствовала каждый миллиметр пореза на предплечье и то, как он, растягивая розовую кожу и стреляя болевыми искрами, заставил меня прикусить мякоть губы почти до крови. Не смотря на рану, я заставила себя заткнуть агонию ещё на пару минут, пока жизнь мужчины была в руках парамедика и его команды. Они профессионально исполняли все инструкции, пока реанимировали его и не отвлекались на кого-то другого. Они делали свою работу правильно и в том временном диапазоне, на который она была рассчитана. Они внимательно следили за аппаратом, ожидая обнаружить там синусовым ритм, и подкалывали препарат за препаратом в передышках между дефибрилляциями. Они давили на чёртов мешок, загоняя ему в лёгкие воздух… А я просто сидела и смотрела, понимая, что в их руках жизнь ни одного, а двух людей. Понимала, что, если они не справятся, под моей кожаной оболочкой останутся только язвительные всполохи, мизантропные мысли и чувство вселенской несправедливости в купе с разрывающей душу ненавистью без адресата. Я хотела касаться его, хотела гладить кожу с едва заметными веснушками, хотела чувствовать его запах на своих руках и жар от разгоняющейся крови. Хотела улыбаться на его глупые шутки, хотела срываться вместе с ним из-за какой-то чепухи, а потом разрывать тонкий пласт одежды, хотела гладить волосы, пропускать между пальцами и тормошить, делая их похожими на иголки ежика. Я так сильно хотела смотреть в его зеленые глаза в те моменты, когда они обтекали искрящейся темнотой, и никогда больше не отводить взгляд. Хотела целовать, кусать, царапать, чувствовать его рядом, никогда не прекращая впитывать его запах. Я боялась забыть вкус его губ, цвет его улыбки, глубину ямочек на лице, оттенок его волос, количество этих маленьких пятнышек на лице, густоту бровей, звук дрожания ресниц и громкость его смеха… — Время, — cквозь мои мысли пробился потерянный голос парамедика, и я не понимающе окинула его взглядом, после чего осмотрела остальную команду. Они вывели сердце из аритмии, но теперь на мониторе была лишь линия асистолии, которую прекратить можно было непрямым массажем. И последние минуты парамедики менялись, качая небьющееся сердце, как это совсем недавно делала я. — Только попробуйте остановиться, — сквозь плотно сжатые зубы проговорила я, вставая на колени. — Если вы не можете исполнять свою чёртову работу, давайте тогда я сделаю её вместо вас! Медики промолчали, но качать сердце не прекратили, и я тяжело упала рядом, обхватывая такую холодную ладонь, будто она могла меня заморозить. Я протянула руку к губам и прижала её к дрожащему подбородку, давая волю назойливым и зудящим слезам. Медленно выдыхая, я прикрыла тяжелые веки, оставляя лёгкий поцелуй на сильной ладони. — Пожалуйста, детка, не оставляй меня, — шёпотом проговорила я куда-то в его пальцы, — умоляю тебя, просто… — я даже и не разбирала, что говорила, из-за срывающихся всхлипов. — Если Вы медик, то тогда Вы должны понимать, что через десятки секунд реанимация будет бесполезна, даже если появится пульс, — как коллега коллеге сказал он, не смотря на меня. Я понимала, что времени почти не осталось или его уже не было, а следовательно его нервная система могла быть необратима повреждена продолжительной гипоксией. — Пожалуйста, — я снова посмотрела на него, не реагируя на медика, — открой глаза и заставь чёртово сердце биться! Мок крик разорвал этот назойлив шум от сломанного телевизора, смешиваясь с жалобным писком сердечного сокращения на мониторе. Я испуганно всхлипнула, поворачивая голову, и увидела череду циклов. — Синусовый ритм, — измождённо и с легкой улыбкой проговорил парамедик, смотря на меня. — Его чёртово сердце снова бьётся, — он быстро коснулся моего плеча и снова вернулся к работе. — Так, ребята, нам нужно…