Парень не мог посчитать, сколько раз он приходил сюда. Независимо от количества, оно все равно казалось слишком большим. Казалось недостаточным. Кладбище Корпуса Убийц Демонов простиралось от него во все стороны. Когда он впервые посетил это место, могильная плита была новой. Она находилась на последнем ряду.
Но прошли годы, а вместе с ними неуклонно росло и число погибших. Теперь ее памятник потерялся среди множества остальных таких же могильных плит. Иногда от этого становилось ещё больнее. Она была лишь очередной жертвой среди тысяч молодых жизней, погибших в борьбе с Кибуцуджи Мудзаном. Это делало каждую смерть незначительной.
Но она никогда не была незначительной для него. Точно так же, как и остальные могилы, что никогда не будут забыты людьми, которые их любили.
Он любил ее. Он никогда не говорил ей ничего подобного, но Шинадзугава Санеми прожил достаточно долго, чтобы дать название своим чувствам. А когда дело касалось Кочо Канаэ, эти чувства всегда вспыхивали ярче.
Они были друзьями, Хашира, и перед ее смертью между ними расцвела настоящая нежность. Он никогда в жизни не говорил ей об этом, но думал, что она это знала. Канаэ всегда была хороша в этом.
Шинадзугава посещал ее могилу много раз, и за прошедшие годы он излил большую часть своих неозвученных чувств ее глухому памятнику. Теперь, когда та битва наконец закончилась, посещение все ещё казалось правильным. Наконец-то у него вновь появилось будущее. Но она всегда будет частью его прошлого…
Сегодня он тихо сел перед памятником. Он уже очистил могилу и принес подношение. В ритуале не было строгого требования оставаться дольше, но ему нравилось сидеть здесь. На кладбище царил покой.
Последние огромные жертвы Корпуса Убийц Демонов означали, что в новых частях кладбища как обычно царила активность. А Ояката-сама в какой-то момент совершит свой ежедневный обход, кланяясь перед каждым камнем. Но обычно Санеми мог сидеть здесь спокойно. Он всегда представлял, что снова сидит рядом с ней.
Здесь не было слышно никакого шума, что мог бы потревожить его, но бывший Хашира Ветра провел слишком большую часть своей жизни в ситуациях, когда невнимательность могла привести его к смерти. Он распознал разницу в том, как ветер двигался вокруг него, приспосабливая новый объект, занимающий пространство.
Он напряг плечи и невольно потянулся к мечу, который больше не висел на боку. Шинадзугава глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, прежде чем обернуться. Это было рано утром. Он находился в штаб-квартире, окруженной глицинией. И демонов больше не существовало.
С этими мыслями он повернулся и увидел своего самого нелюбимого человека в мире.
Томиока Гию стоял в нескольких шагах от него, его лицо было таким же по-глупому пустым, как и всегда.
Все было не совсем так, как было. Однажды у него закипела кровь при одном виде Водяного Столпа. Он всегда казался таким отчужденным и надменным. Шинадзугава ненавидел его глупое лицо и высокомерие. Этот ублюдок даже не постарался, чтобы стать более приятным.
Но теперь они остались одни. За исключением Узуя (еще одного дебила), все их товарищи пали в бою. Благодаря этому, Томиоку было бы легче ненавидеть, или игнорировать, ведь на смену всего, что связывало их вместе, пришел совершенно другой мир.
Но вместо этого, их общее выживание привело к обратному результату. Ему все еще не нравился Томиока, но оказалось, что Водяной Столп оказался не таким уж высокомерным, как он думал, но все равно был довольно скучным. И чаще всего он был расплывчатым, что ужасно раздражало Санеми.
Но Шинадзугава не ненавидел его. Они сражались за одно и то же, и, несмотря на все это, Томиока был одним из немногих людей, оставшихся в его жизни, кто понимал его борьбу. Да и все то, чего ему это стоило. И, о черт, у них даже может быть одинаковое окончание срока!
Все это означало, что он не мог игнорировать Томиоку. Они не были лучшими друзьями, но за месяцы, прошедшие после финальной битвы, у них произошел самый приятный разговор за всю историю их отношений.
И теперь Томиока был здесь, на кладбище. Это напомнило ему еще об одном, что у них было общего.
Санеми позволил себе расслабиться. Его обычный хмурый взгляд немного смягчился.
— Ты идешь к Шинобу, не так ли?
На самом деле не было необходимости задавать этот вопрос. Они оба знали Канаэ, но в последние месяцы ее святилище стало семейным памятником. Хотя праха ее не осталось, в память о Кочо Шинобу, ее похоронили рядом со своей любимой сестрой.
Короткий кивок Гию говорил лучше слов. Он нес букет цветов. Шинадзугава не разбирался в цветах, но с первого взгляда мог сказать, что это не глицинии.
Шинадзугава кивнул в ответ, подзывая к себе Гию. Двое мужчин вместе преклонили колени перед памятником. Санеми молчал, пока Томиока осторожно заливал могилу водой и раскладывал подношения.
Пару минут парни молчали, пока Шинадзугава не нарушил его:
— Часто сюда приходишь? — Томиока вновь кивнул:
— Иногда. — Он повернулся лицом к Столбу Ветра, и Санеми заметил, что его глаза не были такими тусклыми, как обычно. Возможно, этому послужила победа в войне, а может, на это повлияла обстановка. — А ты?
Это, безусловно, был самый личный разговор, который у них когда-либо был. В конце концов, они были здесь, у одной могилы.
— Я посещаю Канаэ уже много лет. — Он взглянул на ту сторону памятника, где сидел Томиока. — Думаю, теперь я тоже буду чаще приходить к Шинобу.
Взгляд Гию вновь вернулся к могильной плите. Он прижал руку к подножию камня — бессознательный жест, наполненный смыслом.
— Я тоже.
Санеми качает головой. У них было намного больше общего, чем он мог себе представить.
— Эти сестры Кочо… — говорит он вслух. — Они действительно нечто! — Казалось, что они будут продолжать преследовать людей, которые их помнили.
Томиока, что неудивительно, продолжал хранить молчание. Но у Шинадзунавы внезапно появилось желание убедиться, что это «преследование» было обоюдным.
—
Она любила тебя, знаешь? Я имею ввиду Шинобу.
Возможно, было жестоко говорить это. Все-таки теперь они не могли признаться в своих чувствах и «жить долго и счастливо». Но это была правда. Санеми знал младшую сестру Канаэ достаточно хорошо, чтобы понять, кто покорил ее сердце. Из преданности ее сестре, он годами присматривал за Шинобу, и этот поступок заставил его обратить внимание и на Столпа Воды. Но все же, это не сделало его менее ненавистным.
Она любила его. Он принес цветы на ее могилу — этот жест был интимным и слишком знакомым. Возможно, они так и не удосужились обсудить свои отношения, пока она ещё была жива. Санеми не знал.
Но если бы Шинадзугава поменялся местами с Канаэ, ему бы хотелось, чтобы кто-нибудь сказал ей, что он
всегда любил ее.
Прошло много времени перед тем, как Томиока ответил:
—
Черт…
Это было несправедливо. Каждый из них знал, чего будет стоить борьба с демонами. Санеми не знал истории Томиоки, но готов был поспорить, что она похожа истории большинства других охотников. Все они своими глазами видели разруху и потери. Но от этого никогда не становилось проще. Особенно, когда ты потерял человека, которого по-настоящему любил.
Санеми покачал головой. Гнев был его старым спутником, но на этот раз он не был направлен на Томиоку. Все это было
чертовски несправедливо!
— Им обеим было ради чего жить. В отличие от нас…
Вероятно, в миллионный раз с тех пор, как он проснулся в Доме Бабочек и услышал, что он сможет пережить, Шинадзугава задался вопросом: «
почему»? Почему он? Почему он, Томиока, а не кто-то другой? Они были опытными бойцами, как и остальные Хашира. И, по правде говоря, они жили только потому, что другие были готовы жертвовать собой вместе с ними.
(
Он выбросил из головы образ своего брата. Этот грех был за другую могилу и требовал другого посещения.)
Он выжил, но до сих пор не понимал, какой в этом смысл. Он все еще может оказаться мертвым в ближайшие четыре года, пораженный проклятием Кибуцуджи. Хоть у него и было время жить, но не осталось в живых ни одного человека, о котором Санеми заботился.
Был только Томиока, и — если судить по его чуть менее тупому лицу — он чувствовал примерно то же самое.
Сестры Кочо, у которых была семья, ответственность, цель и жизнь, которой можно было с нетерпением ждать, не дожили до победы. Зато выжила пара одиноких неудачников. Какие бы боги ни сделали это, у них были садистские наклонности.
Он уже и забыл, что Томиока был рядом с ним, пока не услышал свое имя:
— Шинадзугава? — Санеми повернулся к нему. Он все еще не привык к коротким волосам. — Ты веришь в прошлые жизни?
Вопрос застал его врасплох. Он не был религиозным и мало думал о загробной жизни. Санеми лишь надеялся, что каждый демон, чью голову он отрубил, будет гореть в аду.
Ему также пришло в голову, что он, вероятно, сам попал в ад.
— На самом деле, ты не об этом хотел меня спросить. Какое значение имеет прошлое? — Слова были резкими, но тон его был ровным. — Ты хочешь знать, думаю ли я, что у нас будут будущие жизни.
— Думаешь, будут? — Томиоку, похоже, не обеспокоил его ответ. Его ясные глаза ни разу не закрылись.
Санеми горько покачал головой:
— Черт возьми, если бы я знал! Большую часть времени я даже не верил в
эту жизнь. — Это была правда. Он потерпел неудачу как сын, как брат. Убийство демонов было всем, что у него осталось на долгое время. — Что ты думаешь?
Взгляд Водяного Столпа скользнул обратно к могиле перед ними. Он долго молчал, размышляя над вопросом, хотя именно он его и задал. Похоже, Гию тоже не знал ответа.
— Я не знаю.
В нем проснулся братский инстинкт, хотя он долгое время им пренебрегал. Томиока выглядел таким потерянным. У Санеми не было ни ответов, ни какой-либо надежды, но, возможно, в этом и есть суть. Никто из них не знал, что произойдет дальше. Они могли бы верить во что угодно, если бы захотели.
— Может быть, это действительно так и работает, — предположил Санеми в тишине. Кто, черт возьми, знает? Он кивнул на могилу. — Если судьба когда-нибудь снова сведёт вас вместе с Кочо Шинобу, что ты собираешься делать?
Если бы мир оказался бы местом второго шанса, Санеми знал, что не будет тратить его зря. Он бы исправил свою ошибку в каждой своей мечте. Он бы каждый раз говорил Канаэ, что любит ее.
Частенько он представлял себе будущее рядом с ней. Иногда демон все равно забирал ее, но он всегда успевал ей рассказать о своих чувствах. Если бы у Санеми когда-нибудь появился бы шанс сделать это
по-настоящему… Шинадзугава точно знал, как бы он хотел, чтобы выглядела его реинкарнация.
Прошло некоторое время, а Томиока так и не ответил. Шинадзугаве пришлось напомнить себе, что для него это было в новинку. Горе всегда причиняло боль, но Томиока уже привык к ней. Она всегда будет распространяться по нему, как
яд.
Плохая аналогия.
— Тебе не обязательно на это отвечать, — сказал он. Его голос был почти нежным. Все действительно изменилось…
Томиока открыл рот только для того, чтобы снова его закрыть. Столп Воды поправил цветы у основания памятника. Когда он заговорил, Шинадзугава не был уверен, что это было адресовано ему.
— Я бы попытался показать ей, что
тоже ее люблю…
После этого двое мужчин сидели молча. Два разбитых сердца будут неустанно биться еще несколько лет.
Шинадзугава позволил своим мыслям вернуться к женщине, которую он посетил. Канаэ всегда была той, кто упорно цеплялся за надежду. Она так безоговорочно верила в людей, даже в тех, кто превратился в демонов. Ей не составит труда надеяться на будущее, которое исправит некоторые ошибки прошлого.
И она поделилась бы надеждой со всеми.
Сделав последний поклон памятнику, Санеми встал. Он подождал, пока поймает взгляд Томиоки, а затем протянул изуродованную руку.
— Мы с тобой действительно ничего не знаем о надежде, не так ли? — Шинадзугава пожал плечами. — Может, Камадо сможет нас научить. Думаю, было бы неплохо верить во что-то для разнообразия.
Томиока, что неудивительно, молчал. Но Шинадзугава не воспринял это как отказ. После секунду колебания, Водный Хашира взял руку Санеми и поднялся. Уголки его рта приподнялись, когда он кивнул.
Тогда они покинули кладбище и вскоре расстались. Но Шинадзугава знал, что это была не последняя их встреча. Последние из Хашира были связаны вместе.
Жертвой, виной, горем.
И, возможно, надеждой.
