Персиковый цвет

      Очередная выезжающая из Лотеринга повозка перечеркивает колесом оставшуюся от кого-то из выехавших раньше кучу конского дерьма. Забавно, в каких мелочах может проявляться паника – в обычное время окрестные вилланы любой навоз тащили бы к себе на огород, стоит ему только из-под хвоста выпасть, а теперь никому и дела нет. Ей вот, разве что.       След колеса открывает ещё не засохшее нутро, и притупившийся было запах бьёт в нос с прежней силой.       – Да, это тебе не персиковый цвет, – хмыкает она, закладывая косичку за ухо.       Ну да ладно, хватит ждать неведомо чего. Он тебе отказал не раз, а дважды, и обратно звать не вернётся. Остаётся брать дело в свои руки. А для этого…       Огромный кунари всё так же невозмутим и безмолвен. Клетка слишком узкая, чтобы сесть, но и стоит он так, чтобы хоть немного перенести вес с ног на спину, опирающуюся на железные прутья. Глубоко посаженные глаза озирают мир безразлично, но внимательно.       – Ты хотел бы выбраться из этой клетки?       Он равнодушно глядит – будто даже не на, а сквозь неё.       – Зачем?       Хм. Может, она и переоценила его возможную пользу. Хотя на таком солнце любому голову напечёт.       – Как минимум, чтобы порождения тебя не съели.       Пожатие широких плеч едва заметно.       – Цель не появляется только оттого, что ты жив и пока не съеден.       – Ну да, – непочтительно хмыкает она. – То-то ты сюда добрался из самого Пар Воллена – ровно потому, что цели не было.       На сей раз он смотрит уже на неё – прямо и проницательно.       – Я мог просто бежать. Скрываться от своего прошлого в надежде, что в такой глуши оно меня не найдёт.       Туше.       – Для скрывающегося ты слишком уж громко о себе заявил, – замечает она.       – И поэтому ты здесь, сестра Церкви, которой было видение? Ищешь родственную душу в том, кто сменил тебя в деревенских пересудах?       – Я здесь, потому что Мор надо остановить!       Кунари расслабленно опускает веки.       – Тогда тебе тем более незачем меня выпускать. Мор скоро будет здесь, и ты сможешь попытать свои силы.       Она раздражённо выдыхает одними ноздрями.       – Так кунари ведут свои войны? Отдаваясь на милость судьбы?       – Кунари не ведут эту войну, бас.       – И поэтому тебя сюда отправили? Чтобы засвидетельствовать Архидемону свой нейтралитет?       – Чего ты хочешь от меня, человек? – ровным голосом интересуется пленник, не заботясь открыть глаза.       Н-да, жаль, в жанре проповеди она никогда не была сильна.       – Я хочу помочь Серым Стражам. Все истории говорят, что только они могут сразить Архидемона и покончить с Мором – но как бы сильны они ни были, два человека – это только два человека…       – У них есть ещё собака, – равнодушно добавляет кунари.       – …и именно поэтому они не смогут полагаться только на силу. Им нужны сведения, знание, понимание. Вот чем я хочу им помочь, даже если они сами не видят, что в этом нуждаются. Но мне слишком хорошо известно, как опасно порой искать знание в одиночку.       Кунари открывает глаза.       – Это твой план? Понять, что такое Мор?       – Чтобы его уничтожить, – согласно кивает она.       Пленник выпрямляется во весь немалый рост.       – Хорошо. Выпусти меня, и я пойду вместе с тобой.

      ***

      – Ты всё время говоришь эту фразу. Что она означает?       – Что? А, ты про это… Персик – это фруктовое дерево…       – Я знаю, что такое «персик». Что значат твои слова?       Ага, вот и потайной карман за подкладкой. Ну-ка, посмотрим, что именно им Логэйн поручил?..       – Персиковые деревья очень красиво цветут. И пахнут цветы слабо, но приятно. Их лепестками перекладывают юбки – отчасти для запаха, отчасти потому что это дорого и престижно. Поэтому когда говорят, что что-то – «не персиковый цвет», имеют в виду, что это очень далеко от красивой жизни.       – Как сейчас? – невозмутимо спрашивает Стэн, оглядывая три тела и вдребезги разнесённый интерьер одного из будуаров «Жемчужины».       – Как сейчас, – подтверждает она, бегло читая приказы логэйновых головорезов.       Ну что ж, судя по тому, что о смене ничего не написано, хотя бы от этой опасности они Стражей избавят. Надо будет заодно черкнуть им весточку, дать знать, что с «Вейлоном» явно что-то неладно – уж больно провинциальный выговор для уроженца Денерима…       – Это интересно, – подаёт голос Стэн. – Ты не из знати, ты была сестрой Церкви…       – Я не приносила обетов, – напоминает она.       – …и ты всё ещё меряешь свою жизнь обычаями богатых, настолько, что это пронизывает даже твой язык. Зачем подражать тем, кем ты не являешься?       – Я, конечно, не в том положении, чтобы претендовать на безразличие к мирским соблазнам, – легко признаёт она, перекапывая пожитки убитых в поисках ценностей, – но и тебе нечего тут из себя строить несгибаемого стоика. Я всё видела.       – М?       – На базарной площади. Ты. Играл с тем котёнком!       – Ничего подобного!       Ого, а это что? Перечень отступных от мародёров и торговцев краденым? Вот, значит, кому молодчики Хоу покровительствуют. Да, ну и кадры себе Логэйн подобрал…       – Игра-ал! И даже бечёвку для этого нашёл!       – Я помогал ему тренироваться!       – …так что мы оба знаем, что ты большой добряк!       Ей не надо оглядываться, чтобы представить, как кунари поджимает губы.       – Добря-я… – Глаз цепляется за непривычное слово. – Погоди-ка… «Фарин, наплечники, щит, штаны кунарийского покроя…». Стэн, кажется, нам есть ещё к кому заглянуть!

      ***

      Ладонь снова ложится на тысячекратно знакомую рукоять. Та отвечает привычной шершавой теплотой, будто и не было утраты, разлуки, постыдного мгновения паники… Нет, всё это было, и своё бесчестье ему ещё лишь предстоит искупить – но теперь у него есть орудие искупления!       – Ты не просто сестра Церкви, – качает он головой. – Чтобы найти единственный меч в охваченной войной стране надо быть ашкаари!       – Я рада за тебя, Стэн, – тихо отзывается она, – но, надеюсь, ты простишь мне, если я не присоединюсь к твоему торжеству.       Пепелище Рэдклиффа безмолвно – даже птиц нет в пропитанном жаром и копотью воздухе.       Он благодарен ей – значит, меньшее, что он может сделать, это попытаться ей помочь. Даже при том, что он стэн, а не расаан.       – Ты не лила слёз, когда оставляла Лотеринг на милость судьбы. Здесь не произошло ничего хуже.       – Надо полагать, – рыжая бровь вопросительно изгибается, – от этого мне должно полегчать?       – Ты уже тогда знала, какова твоя цель, и чем ради неё придётся пожертвовать. Ничего не изменилось. Ты всё ещё можешь найти в этом знании силу.       – Значит, если что-то неважно – его просто можно сбросить с дороги, принести в жертву?! – взрывается она. – Так вот у тебя всё просто?       – Ты страдаешь, не потому что этими людьми пожертвовали. Ты страдаешь оттого, что потеряла себя. Церковь учит, что ты должна лить слёзы по всем погибшим – но это не твоя природа. Недаром ты не пыталась принести обеты. Бард, попытавшийся стать сестрой Церкви, всё еще тащит за собой прежнюю жизнь барда, будто черепаха свой панцирь.       Она хмыкает и снова переводит взгляд на обугленные руины.       – Так очевидно?       – Достаточно очевидно.       – Забавно. – Усмешка горькая, но и это лучше мрачной подавленности. – Что, у кунари тоже есть барды?       – Отчего им не быть?       – Вы как-то… не производите впечатление светских людей. Да и музыкальных, коли на то пошло.       – Ты судишь по мне? Я Стэн Бересаада, воин и командир. Антаам идёт в бой не с лютнями. И тебе тоже пора определиться, с чем пойдёшь ты.

      ***

      Она посылает стрелу в шелохнувшиеся заросли прежде, чем в голове успевает промелькнуть хоть одна мысль. Вовремя – из кустов доносится болезненный вопль, а мгновение спустя на них со всех сторон кидаются ревущие, размахивавшие оружием фигуры.       Она бросает лук, уворачивается, выхватывает клинок. Тело входит в ритм, привычные движения разгоняют кровь, заставляя сердце биться быстрее. Пируэт, удар, алая струя, брызжущая на тёмно-зелёную листву…       Стэн не разменивается на подобное. Пока она танцует со своим противником, он прокладывает дорогу сквозь нападающих как атакующий драколиск. Последний пытается было кинуться прочь, но запутывается ногой в корневище и падает навзничь.       – Стой! – успевает воскликнуть она. – Не убивай. Нам надо ещё его расспросить.       – Я ничего не знаю! – взвизгивает выживший. – Нам сказали убить рыжую девчонку и всех, кто вместе с ней! Я просто исполнитель, а эта баба ждёт в Денериме, на съёмной квартире в улочке за церковью!       Убить рыжую девчонку? «Эта баба»? Неужели даже теперь, после всех этих лет… Мысли продолжают роиться в голове, даже когда отпущенный наёмник начинает, прихрамывая и оглядываясь через плечо, ковылять восвояси.       – Почему ты решила, что я убью его, не попытавшись допросить? – равнодушно спрашивает Стэн.       – Я даже…– Вопрос – неожиданный и так идущий вразрез с её размышлениями – на мгновение ставит её в тупик. – Просто… все истории про кунари – о том, как они безжалостны, неумолимы, непреклонны. Будто они – стихийное бедствие, убивающее без раздумий.       – Кунари опасны именно тем, что мы – думающий народ, а не бездумная стихия.       Она исподлобья глядит на спутника, медленно протирающего исполинский меч.       – Не уверена, что вполне тебя понимаю.       – Для твоего же блага надеюсь, что не придётся.

      ***

      Очередной взмах Асалы прокладывает дорогу через густой подлесок. Ветки даже не трещат – бритвенно-острое лезвие будто проходит сквозь них. Стэн орудует мечом плавно, уверенно, на ровно достаточную долю вкладывая корпус в каждый взмах – есть в этот что-то от музыканта, играющего на любимом инструменте.       – Ты много поёшь.       Из чьих-нибудь других уст это означало бы намёк, что им пора поменяться местами – но они вместе странствуют не первый день. Уж ей ли не знать, что когда Стэн говорит, он имеет в виду ровно то, что сказал.       – Да, – легко признаёт она. – Песни поднимают мне настроение. Я тебя отвлекаю?       – Этого я не говорил. – Когда Стэн качает головой, мышцы мускулистого затылка напрягаются как-то особенно. – Это что-то из вашей Песни Света?       Если она не прыскает, то только потому, что слова Стэна застают её на выдохе.       – Нет конечно! Это романтическая сирвента. Ты разве не расслышал?       – Для меня все ваши языки похожи. Я разбираю только отдельные слова. Ты пела… о фруктах?       На сей раз фраза приходится на вдох.       – В этом контексте «персик»… – Она переводит дыхание. – Означает нечто иное. И, соответственно, «сорвать персиковый цвет»… Ну, ты понимаешь.       – Нет.       Она выдыхает и закусывает губу.       – Судя по всему, мы вели очень разный образ жизни.       – Тебе потребовалось спеть песню, чтобы прийти к этому выводу?       – Ты невозможен, – спокойно констатирует она. – Нет, я отказываюсь верить, что ты не прикидываешься. Ты просто издеваешься надо мной, а так-то всё понимаешь.       Стэн не оборачивается, продолжая прорубать путь через густой подлесок.       – Я понимаю, что вы делаете вид, что фрукт – это нечто иное. Так же, как притворяетесь, что женщина – это воин, а бард – сестра Церкви. Вы ищете себя в самоотрицании и потому никогда не можете найти.       Асала рассекает воздух коротко и сухо.

      ***

      Так… просто? Ей казалось, что должно произойти что-то особенное – незримый груз свалится с плеч, лопнет какая-то туго натянутая струна внутри… Но нет – под знакомым стройным телом расплывается тёмная лужа, а она не чувствует никаких перемен; разве что чуть глухо и пусто в груди.       – Любопытно: почему они всё время стремятся нанять кунари? – хмыкает она, когда необходимость чем-то разбавить молчание становится слишком явной.       – Тал-васготов, – поправляет Стэн.       – Конечно, – соглашается она. – Прости.       Длинный кинжал, которым Маржолайн не успела воспользоваться, удобно ложится в ладонь. Отлично. Ей пригодится.       – Больше нам здесь нечего делать, – кивает она Стэну.       – Ты решила свои проблемы? – всегдашним ровным тоном интересуется кунари.       – Я решила, что, если уж тащу за собой панцирь, в нём с таким же успехом можно идти в бой.

      ***

      – Печенье? Создатель милостивый, печенье?!       – Ты хотела знать.       – Да, но это же… – Она трясёт головой так, что аккуратно завитая косичка выпадает из-за уха.       – Это правда.       – Да я не сомневаюсь, но… – Она надувает щёки и шумно выдыхает. – Иногда мне кажется, что я совсем тебя не понимаю.       – Что понимать? Я – простое создание. Я исполняю приказы. Я люблю мечи.       – И печенье.       – И печенье, – степенно соглашается Стэн.       – Н-да, – тянет она, искоса глядя на плечистую фигуру. – Сколько с тобой ни странствую, а ты всё ещё полон сюрпризов.       – Не так долго осталось. Войско идёт к Денериму.       – Всё бы тебе о делах, – вздыхает она. – Впрочем, чему я удивляюсь. Ты, значит, тоже остаёшься?       Стэн медленно наклоняет голову – так сразу и не поймёшь, в знак согласия или в раздумьях.       – Я успел понять многое. Но чтобы осознать, что такое Мор, и дать на это полный ответ, я должен взглянуть ему в глаза.       – Архидемон, значит… – она закусывает губу. – Ну что же, меня не надо уговаривать поучаствовать в истории с героями и драконами. И раз уж мы тут о серьёзном, у меня для тебя кое-что есть!       Хорошо, всё-таки, что последние дни они провели в Денериме. Не потому даже, что стремящийся улизнуть из города торговец отдавал всё за гроши, а потому что не вдруг скажешь, как холст и краски отреагировали бы на ночлеги под дождём и прочие прелести походной жизни.       – Это, конечно, не печенье… И я бы даже сказала, не персиковый цвет – но это именно он.       Стэн бережно принимает из её рук небольшую картину и внимательно вглядывается в силуэты деревьев, тонущие в бледно-розовом великолепии.       – Неожиданно. Спасибо.       Создатель милостивый, да он сегодня красноречив.       – Я заметила, как ты рассматривал картины в «Диковинках Тедаса». Склонность к живописи, м?       – Я уважаю твёрдую руку и ясную голову. Нужен хороший ум, чтобы заставить каждый мазок работать на общий замысел.       Ну конечно.       – Если ты не заметил, здесь всё ещё нет ваших расаан, которые могли бы покарать тебя за греховный ход мыслей.       – «Грех» – понятие вашей Церкви. Неудивительно, что ты не можешь понять кунари, если подходишь к ним с такой меркой.       – И всё ещё помню, что ты большой добряк.       – К вопросу о неприменимых к кунари понятиях.       Она медленно выдыхает, закрывает глаза, и откидывается назад, облокачиваясь на стену.       – Нет ничего постыдного в том, чтобы иметь чувства, Стэн, – доверительно сообщает она. – Хотя бы немножечко.

      ***

      Она смахивает пот со лба и прерывисто выдыхает. Такой бой утомит кого угодно – кроме, разумеется, двужильного Стэна. Тот дышит ровно, словно только что поднялся из постели – лишь окровавленные доспехи и иззубренное лезвие Асалы дают понять, через что они прошли за последние часы.       – Так… так дело не пойдёт, – выдыхает она.       Даже притом, что они пытались пройти за Стражами по пятам, им чуть не хватило времени. Ударный отряд, усиленный магами и гномьей пехотой, пробил дорогу через город и устремился дальше к форту Дракон – а они, пытаясь проскочить за ним, попали как раз под удар откатившихся было порождений. Стэн навалил в воротах такую груду трупов, что эльфы успели-таки перегруппироваться и снова занять баррикады.       Как-то само сложилось, что Стэн принял командование. Впрочем, неудивительно, учитывая, что он делал у них на глазах. Под его началом они отразили четыре атаки – но прорваться дальше так и не удавалось. А где-то там наверху, над зубцами форта Драккон, всё ещё слышался неистовый рёв раненого дракона.       – Не пойдёт, – коротко соглашается Стэн.       – Что теперь будем делать? – спрашивает подошедшая Шианни.       Девчонка бойкая, недаром здесь верховодит, несмотря на годы – но и она Стэну в рот смотрит. Создатель милостивый, сколько раз ей доводилось видеть этот взгляд – робкий, беспомощный, с отчаянной мольбой – спаси и сохрани!       – Здесь вы не удержитесь, – коротко роняет Стэн.       Шианни выдыхает и опускает глаза.       – От южных ворот сюда идёт эрл Эамон и войска Баннорна. Ваш единственный шанс – пробиться к ним.       Что? Нет, он же не всерьёз…       – Берите всех. Чем больше вас будет, тем больше шансов, что хоть части удастся пробиться.       Чем больше тел заткнут путь порождениям, прорываясь навстречу несуществующий подмоге…       Стэн уже не глядит на неё – его глаза прикованы к каменному мосту, за которым высятся башни форта Драккон.

      ***

      Вой. Рёв. Удары исполинского хвоста, от которых содрогается каменная кладка. Два Стража о чём-то спорят, глядя на издыхающее чудовище. Стэн смотрит.       Асала походя, двумя чёткими взмахами сносит головы двум порождениям, пытающимся пробиться через латников Эамона, навстречу призывающему их господину. Не сейчас, когда так близок ответ. Стэн смотрит.       Один из Стражей поднимает лежащий рядом меч и быстрым шагом, постепенно переходя на бег, направляется к чешуйчатому гиганту. Тот бессильно ревёт, но не может сдвинуться с места. В отчаянии, змей вертит тяжёлой головой по сторонам, ища хоть один путь для спасения – и на мгновение встречается глазами со Стэном Бересаада.       Голод. Жажда. Ярость и ненависть, не замутнённые роскошью мысли. Стремление утолить какую-то предвечную, неизбывную нужду – бесконечно древнюю и столько же беспредметную.       Страсть без разума.       Страж воздевает двуручный меч и с силой опускает его на изогнувшуюся шею.

      ***

      На улицах не протолкнуться от ушлого люда, желающего хоть глазком поглядеть на торжество. Столица, всё ещё обугленная и во многих местах разрушенная до основания, прихорашивается как может – но стук плотницких молотков заглушается многоголосым звоном колоколов. Анора не скупится на торжества по случаю королевского бракосочетания – даже путь для кортежа новобрачных усыпан, по орлесианской моде, цветочными лепестками.       – И как оно? – бесцветным голосом спрашивает она. – Стоило того?       Стэн будто не замечает её тона. Посадка его плеч жёстче, он собран и сжат – совсем как в первые дни, когда они только начинали странствовать вместе.       – Да. Теперь я понимаю, что такое Мор.       Она рассеянно кивает, не поднимая головы.       – А я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что кунари опасны, как думающий народ, а не бездумная стихия.       – Это хорошо, – коротко отзывается Стэн. – Когда Аришок отправит нас на юг, я не буду искать тебя на поле боя.       Она поднимает глаза, впервые с битвы за Денерим встречаясь с ним взглядом, и медленно качает головой.       – Если Аришок отправит вас на юг, ты меня не увидишь.       Стэн разворачивается и начинает прокладывать дорогу через толпу. Вот так, просто, без единого слова. Нет, он не груб и не бесчувствен – ей ли не знать. Он просто… Стэн.       Он не оглядывается и потому не увидит, как она задумчиво смотрит вслед рослой фигуре, чеканящей один неспешный шаг за другим по жухлым, сворачивающимся под полуденным солнцем бледно-розовым лепесткам.