Лэ о Карантирион

С востока снова подул холодный ветер. Вода нервно зашлась волнами. Зима подходила к концу. Впрочем, на западных склонах Эред Луин она всегда любила задержаться. Даже полуденное солнце, казалось, неохотно напоминало всем обитателям Дор Карантир о том, что пора уже весне вступить в свои законные права. — Владыка, — Отозвался зычный голос вастака. — Нам пора возвращаться. — Рослый человек, весь одетый в меха, он сидел на вороном коне. Подпоясанный длинным кавалерийским мечом, человек держал в руках древко штандарта. Багряное полотнище с восьмиконечной звездой Феанора одиного плясало в порывах налетевшего ветра. — Улрад, тебе не кажется, что с каждым годом зимы становятся всё длиннее и холоднее? — Кажется, отпрыск Карантира совершенно проигнорировал обращение оруженосца. Спешившись, он, даже через подошву сапога, ощутил прохладу этой земли. Его земли. — Государь, я прожил слишком мало зим в этой земле, чтобы судить о таких вещах. — Пожал плечами Улрад, после чего, словно вновь прочувствовав прохладу, повисшую в Таргелионе, поёжился. — Мудро было бы с таким вопросом обратиться к вашим сродникам. — Скромно признался мужчина, ещё глубже кутаясь в меха. — Однако ж мать всегда мне говорила, что холодная долгая зима предшествует тёплой весне и жаркому лету. — Замечание вастака заставило нолдо улыбнуться. Недолговечные атани всегда умели приятно удивить своей странной. да, пожалуй, это можно назвать проницательностью. — Надеюсь на мудрость твоей матери. — Взяв поводья в свои руки, он, улыбнувшись, повёл коня вдоль берега озера. Чёрное зеркало, Хелеворн сегодня было спокойно. Фыркнув, конь потянулся к воде, пока Карантирион вглядывалась вдаль. На том конце берега уже были видны шпили Барад Карантир — крепости отца. Издалека она казалась совершенно обезлюдевшей. Однако Тингалад знал, что в мрачных бойницах всегда несли неусыпный дозор стражи нолдор. Даже спустя многие эта земля несла на себе отпечаток злобы Врага. Дагор Браголлах уже давно отгремела и, тем не менее, Белерианд оставался наводнён приспешниками Северного трона. Орочьи банды всё чаще обнаруживали в глубоком тылу, а по ночам теперь был слышен вой волколаков. Многие из числа мудрых ощущали, что скоро грянет ещё одна великая битва Войны самоцветов. Даже Тингалад был способен это предвидеть. И это пугало его. Сколько ещё тварей и чёрных легионов было в распоряжении у Моргота? Сколько ещё сил он готов обрушить на своих врагов? Хотел бы Карантирион знать ответ на этот вопрос. С каждым годом нолдор становилось всё меньше и меньше — постоянная война с Севером подтачивала силы потомков Финвэ. Уже сегодня Барад Карантир лишь на две трети населена эльфами. Тем не менее, феаноринги возлагали большие надежды на людей. Племена Улфанга и Бора, присягнувшие Первому дому, обещали стать ценными союзниками в борьбе с Морготом. Вот и сейчас, когда кони Тингалада и Улрада застучали копытами по мостовой крепости, к ним навстречу вместе с сенешалем отца вышел совсем ещё маленький человек — конюшонок ухаживал за лошадьми владык-нолдор этой крепости. — С возвращением, владыка. — Поклонившись, Лирэдир — рослый нолдо, один из валинорских изгнанников, жестом приказал мальчишке-конюшонку забрать лошадей. Ребёнок, не смея издавать ни звука в присутствии владык нолдор, поспешил, раскланившсь, принять у Тингалада и его оруженосца поводья. Он плохо скрывал свой неподдельный интерес к пришельцам. Не каждый день, всё-таки, ребёнок атани лицом к лицу сталкивался с одним из принцев нолдор. Да и, справедливости ради, стоило заметить, что и сам Карантирион уже давно не возвращался к домен отца. После известия о подвиге человеческого героя Берена и эльфийской принцессы Лютиэн, воодушевлённые нолдор Первого и Второго домов развернули обширную кампанию по возвращению всех утраченных владений. Немало времени он провёл, возглавляя конные рейды к северу и востоку от Дор Карантир, вычищая горные орочьи логовища и разгоняя расплодившиеся стаи волколаков и прочих немысливых чудовищ. — Как тебя зовут? — Стягивая с руки кавалерийские перчатки, Карантирион обратил взгляд серых глаз к ребёнку. Человечек замер, испуганно глядя сначала на сенешаля, а после на Карантириона. Взгляд Лирэдира ожесточился — он жестом приказал ребёнку отвечать на вопрос владыки нолдор. — Орлин, сын Бродды, господин. — Атани не смел даже смотреть на собеседника, смиренно опустив свой взгляд. — И давно ты здесь служишь, дитя? — Заправив перчатки за пояс, нолдо, наконец, позволил себе лёгкую улыбку. Когда он улыбался, веснушки, придававшие его лицу такой же красноватый оттенок, как и у его отца, становились особенно заметны. — Три луны, владыка. — Наконец, ребёнок осмелился посмотреть на принца нолдор, когда Лирэдир уже пытался жестом привлечь внимание сына Карантира. — Господин Лирэдир лично выбрал меня из нашего клана. — Кичливо добавил ребёнок. — Вижу — ты станешь доблестным воином. Служи нам верно, Орлин, сын Бродды. — Позволив себе потрепать вьющиеся чёрные волосы восточанина, нолдо, наконец, обратил свой взгляд к сенешалю. — Владыка, ваш отец просил передать, как вы вернётесь, что желает немедленно видеть вас. — Несмотря на удивительную способность тел квенди к заживлению полученных ран, Лирэдир выглядел в высшей степени измотанным этой войной. Несколько шрамов украшали ещё щёки и лоб, на носу имелось несколько зарубок. Но больше всего внимания привлекал отсутствующий глаз. Он потерял его ещё во время первой битвы с силами Врага. Нолдор тогда были горды и беспечны, полагая, что им ничего не будет стоить разметать брошенных на них Морготом орков. Многие, за такую неосмотрительность, платили и куда большую цену. — Хорошо. — Кивнул Тингалад, — Тогда, Улрад, ты на сегодня свободен — отдыхай. — Махнув рукой тенью стоявшему за его спиной оруженосцу, Карантирион едва уловил с трудом сдерживаемый вздох облегчения. Сколько бы бок о бок с ними не жили фирьяр, он всё никак не мог привыкнуть к той необычайной слабости, которую являли их тела: их было легче и убить, и зрарзить болезнями, и уставали они быстрее даже самых слабых из эльдар. Белые стены крепости Карнистра были уже давно очищены от осквернивших их орков. Даже заселённые сюда слугами Моргота тёмные духи были изгнаны и развоплощены. Однако, Тингалад в каждом своём шаге это слышал: белокаменные своды Барад Карантир помнят огонь, взвившийся до небес, помнят пролившуюся на них кровь, помнят вопли боли и отчаяния, когда лейтенанты Врага пытали здесь пленных людей и эльфов. Это уже впиталось в само основание крепости: камень помнит страдания, которые когда-то здесь поселились. Казалось, даже эхо собственных шагов нашёптывало Тингаладу мольбы о пощаде. — После нескольких лет изгнания, мы вновь здесь. — Скрестив руки на груди, сын Феанора оглядывал свои владения с самой высокой башни своего замка. Где-то над их головами свистящий ветер нещадно трепал стяги Первого дома. Даже стоя спиной, он излучал величие валинорских принцев-нолдор. Разлетевшаяся по ветру река чёрных, как перо ворона, густых волос, наталкивала Тингалада на мысль о том, что имя Морифинвэ было получено им заслуженно. — И, тем не менее, это место уже никогда не будет прежним. — Вздохнув, Карантирион сделал шаг вперёд, чтобы вместе с отцом насладиться видом на горную долину: один из притоков могучего Сириона брал начало именно здесь: в горных ручейках и мрачных водах Хелеворн. Отец тяжело вздохнул. — Даже здесь твоя мать способна достать меня. — Скорее горестно усмехнувшись, он оглянулся на сына через плечо. — Ты быстро вернулся. На юге всё хорошо? — Да, люди Улрада разослали патрули и следопытов по всем долинам и выставили дозоры на горных перевалах — если там и остался кто-то, их быстро найдут и перебьют. — Обыденно сообщил Тингалад. Карантир лишь удовлетворённо кивнул, вновь обращая своё внимание к открывшемуся виду. На какое-то время между отцом и сыном повисла неловкое молчание. Мать Тингалада звали Эленвен — необыкновенная женщина с глазами настолько яркими, словно это были звёзды в одеждах Варды. Это была дева необыкновенной доброты и мягкосердечности. Удивительно было как она сошлась с самым вспыльчивым и скорым на необдуманные поступки сыном Феанора. Наверное, только такая чуткая и мудрая женщина как она и могла смирять вспылчивый нрав Карнистра. Однако же их семье положил конец ропот Феанора и Исход. Эленвен была готова отправиться вслед за мужем и сыном в изгнание — лишь бы быть вместе с ними на протяжении всего этого опасного пути. Но когда в Альквалондэ пролилась кровь… последние её слова до сих пор оставались в памяти Тинданаро: «Остерегись, кровь Феанора. Ты один раз навлёк на себя проклятие, произнеся кощунственные клятвы в Тирионе. Теперь же ты омыл их кровью родни своей. Вижу — тьму и пламя призовут на наш дом дела твоего отца». После этого она отдала, на память, своё кольцо сыну, заклиная его не приносить тех же клятв, что дал его отец. С этим онa, не оглядываясь, ушла в Тирион. Уже тогда клятва Феанорингов начала раскалывать их семью. —