Тлеющие свечи

— Раньше ты не пускал меня в свою кровать. Деймон поворачивает голову и лениво наблюдает за тем, как обнаженная Мисария тянется на простынях, подползает к нему и в глаза заглядывает. Ладонью ведет по его щеке и слишком много видит в его взгляде. Иногда от этого становится почти физически дискомфортно: она видит его насквозь. — Что же изменилось, мой принц? Неужели обычная лисенийская шлюха вдруг стала достойна королевского ложа? Она откровенно смеется, усаживается на его бедра и нисколько не стесняется своей наготы. Выставляет ее напоказ даже: смотри, вот мое тело, ты ведь не сможешь не смотреть. Его взгляд останавливается на рубиновом ожерелье. Он указательным пальцем поддевает пару камней и спрашивает: — Откуда? Мисария жеманно пожимает плечами, прядь белых волос откидывает за плечо. — Твоя жена похвалила меня за преданную службу государству и короне, — и чуть прищуривается по-кошачьи, когда встречается с ним взглядом. — Нравится? Она ходит по грани. Они оба знают. На ее месте должна быть королева, но Мисария беспардонно поселилась в покоях Деймона и не покидает их с рассветом, прячась за тенями от колонн и гобеленов. На ее месте должна быть королева, но свои решения он обсуждает с Мисарией. На ее месте должна быть королева, но Деймон хочет только свою лисенийку и никого больше. Она носит статус любовницы принца как броню. Ровно как и свою красоту, которой давно затмила его жену. — Не забывай свое место, — напоминает он. Но ладони все же опускает на ее бедра, тянется, чтобы поцеловать ее в шею, и она снова смеется. — Ты Рейнире не ровня и никогда не будешь. — Не забуду, милый. Об этом можешь не переживать. Куда какой-то шлюхе до ее величества. Она не спрашивает, погонит ли он ее прочь, когда война закончится. Не спрашивает, каким будет ее положение при дворе. Не просит у него платьев, украшений и мехов. Только пальцами зарывается в его волосы и прижимается ближе. Он мог бы менять девок каждую ночь. Мог бы найти моложе, невиннее, но Деймон снова и снова тянется к Мисарии — к давно хорошо изученной и привычной. Только тело реагирует на нее каждый раз как в первый, он целует ее жадно, а ей больше от него ничего и не нужно. Что в дешевом борделе на Шелковой двадцать пять лет назад, что в королевских покоях теперь. Он ничего ей не обещает, она обещаний и не ждет; день за днем ничего не меняется. Запах ее тела пьянит, и всякий раз она находит к нему верный подход — то говорить часами о войне и тактике, то разгоряченно стонать под ним. Деймон находит в Мисарии стабильность, за которую так отчаянно держится, что оставляет у нее синяки на бедрах, пока она лишь подначивает не останавливаться.