Случай в стране Уц

Страна Уц ни хороша, ни плоха, а такая какая есть, и никому из народа Хамшей не приходит в голову жаловаться, ибо живут они там сколько уже себя помнят, а время, когда они ходили по землям южнее, они уже и не помнят. Хвалить её они тоже не хвалят, ибо дожди бывают только на небольшой и тонкой полоске земли, что лежит у моря на западе, на стороне холмов, обращённой к морю. Холма задерживают освежающие ветра, приносящие терпкое дыхание моря, прохладу и влагу, и в страну Уц она не проникает. У моря же живёт четвёртое колено народа Хамшей и больше никаких колен народа Хамшей к себе не пускает. Все же остальные живут в восточной части страны, она плоская, ни гористая и не холмистая, и ничем не ограниченная, в границах нет нужды — восточнее через несколько дневных переходов находится пустыня Нод. Пустыня Нод дышит пеклом и жаром, и когда оттуда приходит сезонный ветер хас, крестьяне прячутся в своих жилищах из кирпича из сырой глины, прячутся как ящерицы прячутся каждый день в полдень под камень — солнце в стране Уц не шутит. Строят в тех краях из камня, да из сыроглиняного кирпича, обжигать его нет нужды, это делает полдневное солнце, да и нечем. Деревьев в стране Уц почти нет, есть только храмовые рощи, произрастающие при местах выхода из земли родников. Рощи наполнены эфирным запахом листьев дерев лар, которые дают густую тень, не то что листья пальм, тень от которых только оставляет порезы на земле. В рощи людям запрещено входить, там ходит бог страны Уц при прохладе дня. За пределом маленьких рощ солнце выедает глаза и множит пыль, пропекая камни, а в рощах из под камней выходит ледяная вода, от камней поднимается приятная прохлада и сырость и бог страны Уц ходит голый в прохладе дня, ибо ходить голым приятно. Из храмовых рощ вода выходит уже по руслу небольших речек и ей живы крестьяне. Пока её не поело солнце, они разбирают её для своих нужд. Нужды у них небольшие: полить финиковые пальмы, напоить своих мелких овец, напоить себя. До холмов доходят несколько ручейков, в обычный год русла ближе к холмам остаются сухими, а галька не дне несмоченной, а на извивах русел нанесённый мелкий и плотный песок. Когда же год необычный, вода доходит по руслам до холмов, там русла прорезают их в теснинах, а где обегают кругом, и вода доходит до полоски земли, которую заняло четвёртое колено народа Хамшей. Но им довольно воды и без того, воду к ним приносят благословенные ветра с моря, а ещё у них есть колодцы, но они к себе никого не пускают жить, оттого у них плохая слава, у четвёртого колена народа Хамшей. Сама страна Уц протянулась с севера на юг, между морем и пустыней Нод. Для моря у народа Хамшей особенного слова нет, ибо они не какой-то там народ моря, а народ Хамшей, хотя и забыли то время, когда ходили южнее страны Уц. Столица страны Уц лежит примерно посередине страны и зовётся Басса, а немного севернее её есть городок, точнее селение Мара, а близ него, в пешем переход на полдня — место, которое особого названия не имеет, ибо оно не больше чем ряд построек у слабо тянущейся и узкой речки и зовётся также, как селение Мара, то есть Мара. Там жил крестьянин Сафа, Сафа из Мары. Речку текла из храмовой рощи близь, а то, что в других странах её бы и речкой не назвали и её можно было перейти, замочив ноги не выше колен, то в расчёт брать не следут, это была настоящая речка с настоящей водой. Вода — ценность, а то, что болтают в других странах, слушать не следует, ибо язык других народов совершенно неразборчивый и говорят они так: вар-вар-вар-вар — ничего не разобрать. Народ Хамшей никого и не слушает, да и слушать некого, кто забредёт в местечко Мара? Крестьяне ходят босыми и работают под солнцем, а оно их сожгло почти до черноты, но в полдень крестьяне прячутся в своих глинобитных домах — с солнцем в стране Уц шутки плохи. Сафа, крестьянин из Мары, поймал трёх кур, одну за другой. Перья у них были от рождения белые, а в жизни серые от въевшейся пыли. Куры кричали дурой, пока он их ловил, а когда он их засунул в высокую плетёную и цлинидрическую корзину, успокаивались. Хвост у третьей куры разлохматился. Наконец, он поймал всех трёх, закрыл крышкой высокую и жёлтую корзину с множеством мелких дыр, взял её за лямки и надел на спину. Было ещё совсем раннее утро, скорее ночь. Выйти из дому надлежало рано, чтобы дойти по сумерку, пока не появилось палящее солнце, до Мары, небольшого селения близь. Там Сафа собирался торговать на базаре в утреннем холодке трёх кур. Сафа надел деревянные сандалии, ибо идти по камням дороги босым неловко. Дорога ему была знакомая, ибо в Маре он бывал много раз, больше же нигде и не бывал. Сафа, крестьянин из Мары, добравшись до Мары, вошёл через ворота, они уже были открыты, прошёл под низкий проёмом их, и попал сразу на площадь внутри городских стен. Ну как стен, сложены они были из такого же сыроглиняного кирпича, как и его дом. Другие бы народы сказали бы что-то и о высоте этих стен, но что слушать другие народы, если голос их — голос ослов и неприятен, а речь невнятная, вот такая: вар-вар-вар-вар? Сама площадь была под стать стенам, то есть небольшая, и была зажата между стенами и караван-сараем. Сафа сел под городской стеной, спиной к стене, корзину же поставил справа от себя и чуть спереди и стал торговать кур. Двух кур сторговал быстро и за обычную и законную цену в три обола. Третью же куру сторговать ему никак не получалось, не находилось третьего покупателя — не так уж много состоятельных людей в городе, а точнее селении Маре. Крестьянин Сафа из Мары сидел под стеной и скучал. Понемногу он разговорился с соседями: справа сидел, также как Сафа, на своей тощей заднице и скрестив ноги крестьянин, и торговал сушёными и сладкими финиками в морщинах, а слева сидел, также как Сафа, крестьянин, и у того в глиняном горшке был сушёный и солёный овечий сыр, скатанный в твёрдый горох, который он отсыпал покупателям — горошинами, одну за другой, смотря по тому, сколько заплатил ему покупатель. Крестьянин справа рассказал интересную историю о чуде, которая приковала к нему Сафу и крестьянина с сыром. В Бассе, столице страны Уц тиран Ним, правитель страны Уц, поступает так: он велит каждый день зарезать барана — ибо богатство тирана безмерно, велит его варить в котле наполненном водой до краёв, пока вода не выварится до самого донышка котла. Затем он велит достать барана из котла и указывает как его делить, а части барана рассылает визирю и советникам, каждому по достоинству его. Бульон же, выварившийся до самого дна, он велит лить в чашу, примерно в два кулака величиной. Всего бульона только и хватает заполнить эту чашу. Бульон густой и сладкий от бараньих мяс. Тот бульон пьёт один только тиран и ни с кем делится, и от этого становится краше и щёки розовее, а борода его чернее. Этим волшебным средством тиран Ним живёт и поправляет своё здоровье и укрепляет силу свою. Потрясённый историей о чуде, Сафа, крестьянин из Мары, сидел молча и не заметил даже, как рассвет заполнил площадь. Не обратил внимание Сафа и на кузнеца, который подошёл к нему сторговать третью куру. Кузнец, человек и без того заносчивый - как и всякий богатый человек, увидел это и обиделся и предложил за куру цену два обола. Сафа очнулся и стал азартно торговаться: день оказался богатым на впечатления: и история о чуде, и подвалила возможность торговаться — хороший день. Кузнец, как человек богатый, мог себе позволить купить куру, а не всякий человек может себе позволить купить куру, но кузнец, как каждый богатый человек, был весьма жаден и тоже принялся азартно торговаться. - Три! — три пальца, отставленных из кулака, Сафа прижимал к сердцу и выкидывал руку вперёд и вверх с тремя пальцами к кузнецу. - Два! - два пальца, отставленных из кулака, кузнец прижимал к сердцу и выкидывал руку вперёд и вниз с двумя пальцами к Сафе. Солнце уже поднималось, а Сафа и не собирался сдаваться. - Три! - кричал он и махал рукой. - Два! - кузнец уже охрип и махал рукой. Сафа тоже охрип, ибо крестьянину не часто доводится поговорить, а без практики горло не позволяет долго говорить. Солнце тихо-тихо, но поднималось. Кура в корзине постанывала, но её никто не слышал. - Два! - Три! - Сафа был рад пообщаться, а кругом уже стали собираться зеваки, торг был весьма горячий. Вероятно, Сафа взял бы верх, а может и кузнец, но начавшие спорить о том зеваки на самом деле не узнали точного ответа, потому что Сафа увидел укорачивающиеся тени и очнулся — возвращаться придётся под солнцем, а солнце в стране Уц не шутит. Сафа уступил и отдал куру за два обола, но всё равно был очень доволен, а зеваки недовольны. Однако, не успел кузнец скрыться с площади, как случилось интересное происшествие. На площадь от ворот вошёл караван верблюдов с ночного перехода по прохладе, а от караван-сарая к воротам — караван, спешивший в Бассу. Вёдший его караванщик был горячий человек и не остановился тем, чтобы поспешить последним коротким дневным переходом. Караваны встретились с друг другом. Караванщик, вёдший караван к воротам, в красном и линялом халате крикнул: - Эй! И потребовал, чтобы его пропустили. Караванщик в когда-то синем и линялом халате, ехавший на своём верблюде, и неимоверно толстый, потребовал, чтобы пропустили его. Караванщик в когда-то красном халате приказал своему верблюду лечь на землю, чтобы слезть с него. Слез и сказал: - Спускайся и ты, и дам туфлёю тебе по голове! Толпа зевак, начавшая было разбираться, устремилась к караванщикам. Толстый караванщик в прежде синем халате, стал дёргать своего верблюда за поводья, чтобы тот тоже лёг. Однако, верблюд, почуявший близость караван-сарая закричал мерзко и остался стоять. Караванщик выругался: - Хам-ша там-шах! Верблюд продолжал кричать и перебирал своими ногами в узлах суставов и оставался стоять. Чалма у толстого караванщика слезла набок и он кричал ругательства: - Хам-ша там-шах! Сафа, крестьянин из Мары, не мог этого пропустить и вместе с зеваками подступил к караванщикам — день удался. Караванщик в красном и линялом халате стоял на земле, платок у него на голове тоже лежал теперь неловко назад и кричал: - Слезай и получи туфлёю по голове! Из-за стены караван-сарая показался стражник. Лицо у него было полно красной и коричневой краски. Разумеется, по жаре на нём не было никакого доспеха и сабля была слишком тяжёлая, чтобы её таскать. Как и у всех, он был одет в старый халат, линялый и когда-то зелёный, а на голове был несвежий платок. Зато у него в руках была отличавшая его простолюдинов дубинка из сушёного члена быка зебу. Член быка зебу высушивали и он был достаточно длинный, чтобы им пользоваться как дубинкой. Размахивая им, стражник направился к караванщикам и толпе. Караванщики, завидя его, поступили благоразумно: один бросился к своему верблюду, залез на него и продолжил путь к воротам, другой, наконец, отпустил поводья своего — и тот сам пошёл к желанному караван-сараю. Верблюды каждого из караванов потянулись цепочкой за головным. Караваны разошлись. Стражник направился к задержавшимся зевакам и стал их успокаивать ударами дубинки по голове. Поднялось много пересушёной солнцем пыли и она залетела Сафе крестьянину из Мары в нос. Сафа принял решение, бросился к своей корзине, а затем к воротам. Решение было весьма важным, ибо солнце в земле Уц не шутит, а Сафа, проходя через низкие ворота заметил, как коротки стали тени. Конечно, ему надо было выйти много раньше. Сафа шёл на восток, а солнце светило ему в лицо, хотя и поднялось довольно высоко. И обеим этим причинам у Сафы на лице сначала выступил пот, а потом высох, и это вовсе не принесло ему облегчение. Бог земли Уц ходил по своему обыкновению голым в плотной тени лар и наслаждался прохладою дня. Он иногда для острых ощущений наступал на те тёмные от влаги камни, из-под которых бил ледяной ключ. Это весьма бодрило. Однако, было скучно — в храмовые рощи людям запрещено входить и люди не входят. На бога из земли Уц напало желание поговорить. Он направился к краю рощи, дошёл до него, а там на камнях лежало когда-то драгоценное облачение из весьма дорогого виссона, да ещё расшитого золотыми нитями: вот так, перевивчатыми, до самого низа, так и ещё ниже. Облачение принесли в дар и жертву жрецы и положили на камни у самого края тени храмовой рощи. Там оно и лежало, пока время и солнце не сделали с ним то, что сделали. Впрочем, бог был совершенно к этому равнодушен, так же, как был равнодушен к золотым нитям драгоценного облачения из виссона, когда оно было нежным и прекрасным. Богу, видите-ли просто быть равнодушным к золоту и прочим драгоценностям, так же, как и к последним тряпкам. Бог надел облачение, ибо решил явиться в людям так, по-простому, по-свойски, и пошёл себе дорогой от рощи. Дойдя до перекрёстка, он коснулся менгира, который для него поставило племя, жившее в земле Уц задолго до народа Хамшей. Менгир был высокий, выше человека и крапчатый камень от старости. Чернинки на нём чередовались с серинками и было неясно, что там в него въелось за эти долгие дни, то-ли пыль, то-ли само время оставило пятна и неровности на поверхности высокого конического столба. Бог покрутился вокруг менгира, вытянув левую руку и касаясь ею камня, а потом свернул на дорогу, по которой шёл Сафа да и пошёл к нему навстречу. Тем временем Сафа жестоко страдал. Он уже много жалел о том, что так поздно взялся идти в обратную дорогу. Солце светило ему прямо в лицо слепило и пекло. Близился полдень, а солнце в земле Уц шутить не любит. Не знаем, что там случилось дальше, распекло-ли оно голову крестьянину Сафе из Мары или ещё что, но вышло такое, о чём мы и расскажем дальше. Пока же Сафа вспоминал, что сейчас уже вышло всем время прятаться в своих домах. В домах же внутри стен были проделан тонкие вертикальные трубы, выходящие отверстиями у самого пола. Они сосали горячий воздух и поднимал его наверх, выбрасывая его за крышей. В дом же воздух поступал через подземные трубки, в которых сначала охлаждался в земле. Дома было хорошо, не то что на улице. Домой сейчас, верно, зашёл разморенный кот и бросился мёртвым платком на чисто подметённый пальмовым листом холодный пол. Собак в дом народ Хамшей не пускал, а котов пускал — желание общаться с котами у народа Хамшей было неистребимо. Кот лёг на бок и вытянулся, откинув лапы на одну сторону и часто поднимал бок — на улице в полдень солнце не шутит. Зато полы даже сбрыснуты водой. Сафа так и видел эти тёмные водяные точки на подметённом полу, когда встретился с богом. Бог был высокий, шёл ему навстречу размашистым шагом и остановился. Как Сафа ни морщился на свет, отчего-то так сильно сыпавший ему теперь в глаза, хотя солнце и поднялось уже высоко, и светило уже больше сверху, лица путника он разобрать не смог. Зато он хорошо рассмотрел то, во что он был одет — совершенное рубище. Свой человек — понял Сафа — и приветствовал бога из страны Уц. Бог тоже приветствовал Сафу. В Сафе проснулось желание поговорить, видел он сегодня сверхдостаточно и всё теперь в нём бродило так и эдак, подогревая дрожжами рассказать о главном: Сафа узнал о чуде. Бог тоже хотел поговорить и разговор у них завязался сразу и не принуждённо. Сафа назвал себя: Сафа, крестьянин из Мары. Бог назвал себя: и сказал тайное и истинное имя, которое не знали даже храмовые жрецы. Сафа призадумался. Он ведь знал все имена народа Хамшей. Имена детям давали жрецы в храме, когда женщина, очистившись на сороковой день после родов приходила в храм и приносила младенца и искупительную жертву: голубя, а если была бедная, то есть как все — жаворонка из теста и добрую лепёшку. По всему выходило так, что это чужестранец. - Ты из Намибии? - спросил Сафа и отчего-то смутился. - Нет — последовал твёрдый ответ. - Верно, тогда из северных стран? - предположил Сафа. - И это неверно — теперь бог из страны Уц уже подсказывал — я местный. - Аааа… протянул Сафа и догадался, в уме было не отказать — он сделал перестановку пару мыслей и заключил, раз местный, но имя не храмовое, и Сафа обрадовался своей догадке — Ты безбожник! Воздух между ними странно поколебался, наподобие того плоского движения, которое происходит над желтыми и коричными дюнами песков пустыни Нод, когда солнце особенно свирепо и миражи готовятся появиться на горизонте. Совсем голову напекло — подумал Сафа — впредь надо было осторожнее, до чего злое полуденное солнце. Мелькнула пауза. - Да, я безбожник — неожиданно теперь высоким и убыстрившимся голосом согласился путник. - Позор! - сказал Сафа. - Да, позор — сказал бог и кисеи воздуха опять подвигались, расплавленные солнцем. Досадливый свет бился в лицо Сафе. - А знаешь притчу из Храмовой книги? - неожиданно спросил путник Сафу. - Однажды — продолжил он — тиран Рам в Бассе, любивший переодеваться старухой и ходить вечерами по городу, чтобы узнать настроения и мысли подданых, встретил старуху. Старуха несла кувшин из грубой глины, полный козьего молока, да на свою беду разбила. И стоя плакала над черепками. Тиран Рам подошёл к ней и спросил: что ты плачешь и чем тебе помочь. Старуха ответила: шёл бы ты отсюда, убогий, мне может помочь только сам тиран, да и он разве что чудом. - О — сказал потрясённый Сафа — о! Чудо! Знаешь Храмовую книгу, а сам безбожник. Воздух между Сафой и богом из страны Уц задвигался, словно стекал вниз слоями. Бог продолжил: - А ведь у тирана Рам был перстень с кроваво-красным камнем рубин, при помощи которого можно было творить чудеса. Камень рубин ему подарил бог страны Уц. Я знаю, что ты этого не знал. Этого нет в Храмовой книге, это я тебе сказал. Не благодари. - О! - сказал довольный Сафа. Он был рад, что речь зашла о чудесах. Наконец-то можно свернуть разговор на рассказ о чуде, которое он узнал сегодня утром. - Хоть ты и безбожник, а так много знаешь! Воздух между Сафой и богом опять задвигался и на этот раз потёк слюдяным водопадом. - Ты дурак — сказал бог. - Не я дурак, а мы дураки — сказал настроенный на разговор о великом Сафа. - Ты ишак! — сказал бог страны Уц. Сафа нашёлся: - Сам ты ишак! - Тьфу! - бог плюнул в Сафу, крестьянина из Мары, и исчез.

@helloyauthor