Я все объясню

— У меня для тебя сюрприз, мэльдо! Угадай, что? — Тэльмиэль, в темном дорожном платье, с простой косой, уложенной, чтоб не мешала, в несколько раз, улыбалась мужу, держа на руках малыша Тьелпэ. — Сдаюсь, — Куруфинвэ поднял руки и улыбнулся ей в ответ. Он прибежал в детскую, едва успев зайти в дом, прыгая через несколько ступенек сразу и поспешно на ходу вытирая лицо полотенцем. На его небрежно собранных черных волосах блестели капли воды, а на лбу все же осталось пятно копоти. — Я еду в гости к родителям! — восторженно сообщила Тэльмэ, — Мне написала кузина, а она узнала это от двоюродной тети своей подруги, чья бабушка живет с ними по соседству — ужасные новости — аммэ и атто сильно поссорились и даже не разговаривают — такой кошмар, только представь! И я сейчас же еду их мирить! А ты сидишь с ребенком, здорово, да?! Тельперинквар издал радостный звук и потянулся ручками к отцу. — Э-э… Тельмэ, я не могу, у меня плавильная печь, выплавка в процессе! Я только добился нужной температуры и нужно ее поддерживать, оставил все на подмастерьев, я лишь ненадолго домой и сразу… — Куруфинвэ, ты что? Ты не рад тому, что останешься с сыном?! Неслыханно… Как ты можешь?! — Нет, я рад, конечно, но… — Вот и прекрасно! А то я уж подумала… Прости, милый, конечно же ты рад! И вы прекрасно справитесь вдвоем, без меня. Сумку я уже собрала, скажу, пусть поседлают. — Тэльмэ, но, может — есть же няни, прислуга, мне же не обязательно именно все время самому сидеть… — Что? Ты что, правда — не хочешь?.. — Тэльмиэль потрясенно уставилась на мужа. — Тэльмэ… — Тебе что, куски грязной руды дороже нашего сына?! — Эм, но это — очень хорошая руда… — Курво! — Ладно, я… Прикажу им, чтоб смотрели в оба там… Посидим с Тьелпе… Иди ко мне, вот так, — он взял на руки малыша и, через силу улыбнувшись, поцеловал жену в щеку.

***

— Одинок Феанаро сыыын! Нет преданных ныне ему… Слушай, дева, чьи кудри — златоо! Ты, что создана мне на беду…* Ну что за песня, прицепилась. По дороге, ведущей прочь от Тириона, на коне серой масти ехал всадник. В своем темно-зеленом плаще он сливался с зеленью придорожных деревьев, только светлые волосы цвета серебра, небрежно сплетенные в косу, мелькая среди листвы, выдавали эльда. За спиной у него был лук со стрелами, а в руке копье. Рядом с конем, не отставая ни на шаг от Охотника, бежал огромный пес. — Хуан, напомни мне, чтоб я не слушал более тоскливых песен моего брата-менестреля. А то так и все настроение себе испортить можно… Ах, да, и как приедем к Курво, веди себя пристойно — кости в саду закапывать нельзя! И откапывать — тоже. Дорога, тем временем, повернула, и путь впереди пролег среди сплошных садов и редких загородных усадеб. Ветки фруктовых деревьев местами нависали низко и конному путнику приходилось, то и дело, пригибаться. — Дева… чьи кудри — злато… Да тьфу! Отныне, только Кано за арфу — я в лес! Как, имея столь красивый голос, можно петь такую заунывную чушь?! Они со своей невестой, наверное, так и будут бегать друг за дружкой вечно… Вот Курво — молодец! Взял и женился. Морьо тоже, конечно, причем как-то он умудрился сделать так, что никто и понять не успел ничего… Без всей этой ерунды — гостей и прочего. Ушел бродить по лесам, а вернулся женатым. Но знаешь, все равно такое — не по мне. Свободные нолдор живут свободной жизнью! И сердце мое принадлежит только мне!

***

— Подвергая руду нагреванию, обжигу и прокаливанию, удаляют этим часть веществ, примешанных к металлу… Однако этим путем нельзя еще отделить все, что скрывает металл от глаза… Возможны несколько способов плавки одной и той же руды, позволяющих получить одинаковое по весу количество металла, однако, одни из этих способов требуют большей затраты средств и труда, чем другие. ** Куруфинвэ сидел в просторной и светлой детской комнате, в большом кресле рядом с кроваткой. На сгибе руки его дремал, изо всех сил борясь со сном, и то и дело вновь открывая тяжелевшие веки, ребенок. В другой руке у Куруфинвэ была книга, из которой он читал вслух: — Многие стали проходят упрочнение путём закалки — ускоренного охлаждения — на воздухе, в масле или в воде. Критическая скорость охлаждения, необходимая для закалки, зависит от химического состава сплава. Закалка может сопровождаться полиморфным превращением, при этом из исходной высокотемпературной фазы образуется новая неравновесная фаза…*** Услышав шум за дверью, он перестал читать, и нахмурившись, обернулся к двери. — Что за… В этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился Светлый Охотник — радостный, слегка растрепанный, в пыльном дорожном плаще: — Айя, Курво! — приветствовал он брата восторженно и звонко. — Ооо, нет… Ребенок тут же подскочил, уселся, удивленно пискнув, и во все глаза уставился на вошедшего. — Да что за день такой сегодня! О Эру… — Сегодня твой лучший день, да! Братец, как же я рад тебя видеть! Тьелпе! — Иии! — малыш вопросительно глянул на отца. — Да, Тьелпе, это твой дядя Турко пришел… — Ту-ко! — Да ты что!.. Ну как вы тут? Сто лет не виделись… — Всего пару месяцев, я еще не соскучился даже. — Ох, Тьелпэ, какой ты большой стал! А улыбка какая! У тебя теперь зубы есть — ничоси, да ты совсем взрослый эльда! — Тьелкормо, сев на корточки рядом с креслом, любопытно рассматривал малыша, — Волосы темные и вьются — на тебя похож в детстве! Он уже ходит? — спросил он брата. — Эм, ну, почти — встает на ноги, когда цепляется за что-то. А так, в основном — ползает, сидит. Ест уже почти все. Говорить учится — ты, кстати, не выражайся тут, понял? — обеспокоенно заметил тот. — Да где я выражаюсь! А поговорить я люблю. И общий язык нахожу с кем угодно. Правильно, Тьелпэ? Поболтаем с тобой и станешь толкать речи не хуже деда! — Так, не лезь, у нас своя методика раннего развития, не мешай! Мы все время читаем, слушаем, уже знаем много слов и постепенно выйдем на связные предложения. Новую лексику запоминает мгновенно, кстати, так что… — Фух, окно бы открыть… — Зачем? — Душно! — Тьелкормо рассмеялся, — Ты на охоту не хочешь проветриться, душнила? — Какая охота, спятил?! Я с сыном сижу, я не могу! — Что, она все же раскусила твой дивный характер, и ты теперь — одинокий отец? Быстро… Поздравляю! — Да иди ты лесом, Тьелко! Охотничек, ежа тебе в седло… — Ахах, Курво, я уже начал забывать, каким ты противным бываешь! Скучал за тобой, мелочь вредная! — протянув широкую ладонь, Тьелкормо хлопнул брата по плечу. — Сам такой. Приперся тут… Когда я его почти спать уложил! — нахмурился тот в ответ. — Ничего, ерунда, потом поспит. Ты только посмотри, — Тьелкормо принял заговорщицкий вид, — только представь, что у меня есть! — сияя улыбкой, он направился к двери. — Чего там? — Куруфинвэ с Тьелпэ на руке поднялся, заинтересованно следя за братом. — Смотри! — Тьелкормо торжественно внес из-за двери копье, поставил его, уперев в пол и оглядывая с восторженным видом. — Ты сдурел?! С копьем в детскую! — возмутился Куруфинвэ. — Ты что, это же не просто копье! Подарок Оромэ! Тут смотри какой наконечник — из мастерских Аулэ, древний очень, просто оцени, какой металл — это нечто невиданное, я специально привез, чтоб ты глянул! — Да? Ну-ка покажи… Ух ты! Э-э, Тьелпэ, нет, не трогай, это не игрушка. Вернее игрушка, но для взрослых эльдар. И Валар. Металл странный, сложный сплав, я такого не видел еще… Что сказать — работа невероятная! Кто мастер, интересно?.. — Какой-то майа Аулэ, не знаю… Тут клеймо есть, смотри — ахаха, глаз! А вокруг надпись — прочти, ты же валарин знаешь. Куруфинвэ, демонстративно закатив глаза, посмотрел затем, прищурившись, на клеймо: — Майрон Аулендиль… Не встречал никогда. Странно… — Ну, может встретим еще, познакомимся. Замечательный какой майа! Да, Тьелпэ? Смотри, ему нравится оружие. Охотник растет! — Еще чего! Мой сын будет мастером! И не надо тут мне! — Ладно, что ж… Ну хоть подержать мне его доверишь? — Тьелкормо взял у него малыша, и тот немедленно принялся сосредоточенно растрепывать его косу, скручивая добытые пряди в затейливые узлы, — И где это твоя Тэльмэ, в самом деле? — он попытался отобрать волосы из цепких детских ручек, но безуспешно. — Поехала родителей мирить. — Пххвхаха! Вот бы мы своих ездили мирить, да? Давай, может, попробуем… — Охотник рассмеялся. — Турко. — Туко! — Вот, даже дитя понимает, сколь неуместны подобные шутки. — А я и не шучу — атар будет рад тебя видеть, и еще как! Поехали к нему? Тьелпе вот, хотя бы в дорожную сумку посади и… — Я сейчас тебя в сумку посажу! Я обещал сидеть дома с ребенком и никуда… В этот момент послышались поспешные шаги, а затем — осторожный стук в дверь. — Мой господин! Мастер Куруфинвэ… — голос эльда слегка дрожал. — Что там? — Куруфинвэ помрачнел, чувствуя недоброе. — Там… в общем, в плавильной печи пошла трещина, господин… и теперь… — Ах ты ж!.. Нет, так я и знал! Ни на миг отвернуться нельзя, да что ж такое! Все, все пропало, к раукор… — Куруфинвэ в отчаянии быстро зашагал туда-сюда по комнате, — А я с ребенком. В кузницы с ним точно нельзя, Тэльмэ меня прибьет, если узнает… — А если не узнает? — предположил Тьелкормо. — Турко… — Куруфинвэ, перестав бегать по комнате, пристально уставился на брата. — Ты чего это так смотришь? Не-не, даже не думай. Я вообще, на минутку заехал, мне уже пора. — Турко, выручай! Я обещал не оставлять ребенка на прислугу, а насчет братьев ничего сказано не было! — Еще чего. На, держи мелкого, намариэ! — Стой! Это всего на полчаса, не более, ты мой самый любимый брат, ты должен мне помочь! — Куруфинвэ вцепился в плечо брата твердой, как клещи, рукой. — Ну конечно. Я еще от вас четверых не оклемался, — Тьелкормо пытался отцепить его, но снова не преуспел. — Можно подумать, ты сидел с нами! — А как же. Ночи не спал… — Вот и хорошо, у тебя есть опыт, значит, ты справишься — на, держи! Тьелпе, побудешь с дядей Турко, я скоро! — вновь впихнув сына ошеломленному Охотнику в руки, Куруфинвэ поспешно выскочил прочь. — Ато? — Змея твой атто… Вот как он это делает, а? И почему я всегда делаю то, что он хочет?.. Ох, Тьелпе, друг, вот попали мы с тобой… — Ги-и, Туко! — Хотя, да, ты прав — попал здесь только я. Тебе-то со мной наоборот, повезло, конечно. Я шикарен — и не скрываю этого! Все хотят дружить со мной, но я дружу не с каждым… Скажу так: меня легко потерять, трудно найти и невозможно забыть. Так что, тебе с дядей невероятно повезло. Вообще, все твои дяди, без исключения, чудо как хороши. Но я, сам понимаешь, не такой как все… К раукор эти занудные научные споры и пыльные свитки в библиотеках, да и одуряющий жар кузниц не по мне. Лучше всего на свете — бескрайний простор лесов и равнин и вольный ветер, что треплет косы! Как же скучно тут у тебя в детской… Я и сам бы захныкал здесь, очень тебя понимаю. Глядя с тоской в окно, Тьелкормо зевнул, его уши при этом дернувшись, прижались к голове. Малыш, хихикая, потянулся к ним руками. — Нет, Тьелпэ, уши мне обрывать нельзя, я тебе не Ху… А! А ведь детям необходимо гулять на свежем воздухе — это я точно помню! Так, твой атто сказал сидеть здесь, поэтому если мы выйдем, прислуга точно доложит. Крику будет… С Курво шутки плохи, он может и голову мне открутить, и ножки к ней железные приделать… Вот смеху было бы. Но! Есть и другой путь, — Тьелкормо, открыв створку окна, пошатал ее и улыбнулся, — Только надо бы приодеться для прогулки, да? Где тут твои парадные одеяния, не знаешь? И я не знаю, ну да ладно. Вообще, если посадить тебя за пазуху, то будет и удобно, и тепло — и лишняя одежда не нужна! И давай договоримся, за пазухой мне мокрых сюрпризов не делать! А то сразу домой. Согласен? Вот и хорошо. Придерживая ребенка, любопытно высунувшего нос из полы его безрукавки, Тьелкормо уселся на корточки на широком подоконнике. Задумчиво посмотрел вниз, почесал свободной рукой в затылке: — Вот Курво! Кто так строит? Высоко как! Я так здесь себе все ноги поотбиваю. Но надо же погулять с ребенком… — Тьелпэ, ты высоты не боишься? Правильно! Ты ведь принц нолдор, а еще и племянник охотника! Ну, и сын кузнеца, заодно… — с этими словами Тьелкормо прыгнул с подоконника на карниз внизу, но промахнулся и повис на одной руке, сумев ею за этот карниз ухватиться. — Вот же дерь… Ох, и не везет нам с тобой как сильно! Но ничего, сейчас… Держись! И лучше — не смотри. Ему удалось, наконец, поставить ногу на выступ над окном нижнего этажа, и он спрыгнул на землю, балансируя все так же, одной рукой, а второй придерживая ребенка. Тельперинквар издал удивленный писк, огляделся и задрав голову, посмотрел на Тьелкормо, а тот, в свою очередь, на него: — Неслабо, да? Ха! Вот видишь! Только обратно как теперь… А, заберемся как-нибудь! Сейчас я тебе покажу кое-кого, — Тьелкормо тихо свистнул, и из глубины сада на задний двор выскочил огромный пес. — Знакомься, Тьелпэ, это — Хуан! Хуан — это Тельперинквар. Ну как, нравится пес? Ты посмотри только, какие у него уши, а какие клыки! Хочешь потрогать? Спрашиваешь, да?! Ооо! Видишь… Смотри, как дышит, язык высунул, улыбается! Это ты ему тоже нравишься — он все понимает, но, блин, не говорит. Хуан, только попробуй гавкни, я тебе!.. Когда лает — кони приседают, честно. Кстати, насчет коней — ты же моего Серого еще не видел! Сейчас… Подойдя к изгороди, Тьелкормо взобрался на нее, затем, пересев на внешнюю сторону, позвал: — Эй, Серый! Хисэ! Послышался стук копыт, и через миг прибежал конь — высоченный, серой масти, со светлыми, почти белыми гривой и хвостом. У его седла были дорожные сумки, лук и стрелы. — Красавец, правда? Но, чтобы оценить в полной мере, что это за дивный зверь, надо всего лишь… А, собственно, почему бы и нет? Ты как считаешь? — Иии! Ситаеф! — Тельперинквар, высунувшись из безрукавки, восторженно тянулся руками к коню. — Ооо, да! Мы ненадолго — только доедем до конца забора — и назад… Усевшись верхом, Тьелкормо пустил коня вперед шагом. — Но что можно увидеть рядом с забором, это же как будто и из дома не выходили вовсе. Давай, вон до тех деревьев, да? — Дя! — малыш восхищенно оглядывал все вокруг. Посмотрев на шею коня, он с радостным писком запустил руки в густую конскую гриву. За деревьями вскоре показалась полоска дикого леса, а за ней вдалеке снова виднелись дома, среди зелени садов. Охотник направил к ним коня, мерный шаг сменив рысью. — Хочешь, шишку собью, вон оттуда? — спросил он, беря лук, — И белку, заодно… Хотя, мертвая белка, возможно, тебе не очень понравится — ты ж мелкий. Тогда — только шишку… Тьелкормо, к неописуемой радости ребенка, выстрелил, и выразительно посмотрел на пса. Тот тонко заскулил, глядя с сомнением, но все же отправился за «добычей». — А как насчет поболтать кое с кем? Охотник протянул руку, и на нее тут же уселось несколько мелких птичек. — А! — Тельперинквар восторженно округлил глаза. — Ну, что скажете, что новенького? — спросил у них Тьелкормо. Птички, пища и щелкая, зашлись наперебой трелями. Малыш, смеясь, попытался схватить их рукой. — Нет, Серебряный мой, ловить их бесполезно, да и обидеться могут… В смысле, откуда вдруг ребенок? — спросил Охотник у птиц, — Это же племянник… Что?! Ах вы, сплетницы! Кыш! Ну их нафиг, Тьелпе, не слушай это, вот поганки. Я вам припомню! — погрозил он пальцем птичкам вслед, — Я вот тоже про вас навыдумываю всякого! Тьелкормо задумался ненадолго. — Знаешь, вообще это так странно, когда твой младший брат вдруг — отец и глава семейства… Явилась вдруг дева, чьи косы — хоть и не злато, но… А как, интересно, может быть дева создана кому-нибудь на беду? Что за беда такая… Должно быть, это такой поэтический оборот — для красоты слога. Менестрели, они вечно преувеличивают все: и глаза у нее, как звезды в небе, и сияние их — что свет Древ… Но, а вдруг есть такая дева, что создана на беду лично мне? О, нет. Сперва торчать, как дурак, с арфой под чужими окнами и таскать цветочки с побрякушками какой-то высокомерной зазнайке, что несет себя, будто она — светлая майэ, не меньше… А после метаться с горшками и пеленками, бросив любимое дело? Какой ужас! Хуан, следи, чтоб я держался от дев подальше — хотя бы ближайшие лет пятьсот-шестьсот… А может, все же, как в песне — некий не сильно светлый Вала заставит ее полюбить другого? Хорошо бы. Туда его, сам виноват — не будь дураком! Ахаха! В ответ звонко залаял Пес, спугнув с веток птиц, а с дороги — семейство ежей. — Э, Хуан, фу! Не вздумай трогать ежа, я твой нос опять лечить не буду! И целебные песни сам себе пой потом. Оставь в покое сумрачных созданий, пусть ползут… Ух ты, какие яблочки! Смотри-ка… Ничейные, само собой, — Тьелкормо протянул руку и на ходу сорвал несколько яблок, затем, оглядевшись, сжал бока коня, — Но лучше, конечно, ускориться… Таак, кто хочет яблок? Держи, Тьелпе! Твой папаша говорит, ты уже все ешь, так что… А немытые они — самые полезные, это всем известно. Давай, налетай. Хуан, а это — тебе, лови! Смотри, как жрет! Он все, что угодно может сожрать. Кости, фрукты, рукопись со стола, половину оленя… Лучший в мире пес! Только большой любитель пожрать, блин… Он из гончих Оромэ, между прочим. Эх, жаль, ты Оромэ не видел! Обалденный Вала. Мы с ним и с его майар охотимся, он мне такие штуки показал всякие — я тебя потом тоже научу. Нам сегодня долго ездить нельзя — Курво нервничать будет, но в следующий раз обязательно съездим к нему, конечно же. — О-омэ! — Вот и славно, договорились. Прекрасная прогулка, — Тьелкормо снял с пояса фляжку и отпил несколько глотков. Ребенок тут же бросил яблоко и потянулся к фляжке. — Ня! Ня-а! — Эм, нет, ты слишком мелкий еще. Хотя… Я вот помню, мы с Кано над Морьо подшутили как-то, когда он мелким был… Ладно, я подшутил. А Кано просто было по... все равно. И ничего, Карнистир жив-здоров. Главное, что Нельо не узнал тогда, а то бы… Ну, ладно, на попробуй, что ж поделаешь… Фу? Вот видишь, как нам, взрослым, тяжело приходится! Мне только в одежду плеваться не надо, лучше наружу… Ну ладно… Дома эльдар постепенно стали отдаляться, а деревья делались все выше, и лес впереди выглядел совсем уж дремучим. Ребенок, тем временем, под монотонный шаг коня начал, зевая, клевать носом. — Ну что, может, повернем обратно? Что там твой атто… О! — застыв на миг, Тьелкормо вдруг поменялся в лице, глядя в пустоту, — Ох, Тьелпе, он сейчас и злой там… Так, нам очень срочно пора домой! Сейчас мы как поедем быстро-быстро, да? Хэй, Серый, летим! Держись! Куруфинвэ уже стоял в воротах, уперев руки в бока. Вид у него был мрачный. — И что такого — покатались немного, всего минуточку… — сказал Тьелкормо, спешиваясь. — Ребенку нравится, правда Тьелпе? Скажи атто — да. — Ато дя! — Детям полезно гулять… — Проклятье, Тьелко! — рявкнул Куруфинвэ, — Ты хоть понимаешь, что я пережил, когда вы исчезли?! Ты, ты! Слов не хватает! — Да перестань, все хорошо же, не ори. Мы птичек видели… Хочешь яблоко? — Пошел ты знаешь куда! — разгневанный Куруфинвэ отобрал у брата ребенка и направился к дому. — Напомни, почему я до сих пор с тобой общаюсь, Атаринкэ… — расстроенно бросил ему вслед Тьелкормо. Куруфинвэ остановился, затем обернувшись к брату, сказал: — Ты даже не представляешь, как подвел меня! — Что? Да что я такого сделал? О чем ты? — Я Тэльмэ обещал сидеть с Тьелпе! Не говоря уже о том, как ты меня напугал! Она когда вернется — я даже думать не хочу, что будет… Мне конец теперь, все. — И что в ней такого страшного, в Тэльмиэль? Она почти на голову ниже тебя и тонкая как тростник, руки худые, только коса здоровенная, до пят, и глазищами смотрит — что она вообще тебе может сделать? Вот у нашей аммэ рука тяжелая, это да. — Ты дурак? Она же мне все мозги вы… — он обеспокоенно посмотрел на Тьелпэ, — Выклюет, а потом я буду ночевать на диване в гостиной до скончания времен! — Ну и чем плох тот диван? Удобный очень диван. — Нет, ты полный осел, о чем тут говорить. Куруфинвэ с сыном на руках направился к дому, а его брат, положив руку на шею коня, жевавшего яблоко, молча провожал их взглядом. — Ну, пошли, что ли, — кивнул он коню и псу, и они, развернувшись, все вместе неспеша пошагали от ворот усадьбы, — А хотя нет, постой-ка!

***

— Кур-воо! Куруфинвэ. В ответ на крик Охотника на заднем дворе, окно на верхнем этаже дома открылось: — Чего? — Я там у тебя в детской копье забыл… Давай, кинь мне, чтоб я не поднимался. Пожалуйста. Куруфинвэ усмехнулся многообещающе: — Сейчас. Стой там, где стоишь… — Э, ты поосторожней, я твой самый любимый бра… а! Промазал! Хаха, мазила мелкий… Ладно, счастливо оставаться. Да осияют творения Варды эээ, ну, или как там. Пока, Среброрукий! — Охотник помахал малышу. Тот, в ответ на это, радостно запрыгал на руках у отца. Куруфинвэ, уже несколько успокившись, уселся с ребенком на подоконник. — Куда ты теперь, на охоту? — спросил он брата. — Да какая уже охота, день прошел, считай… Поеду к Ириссэ. Дяди Ноло точно дома нет сегодня. И их Финьо возле Майтимо крутится, наверное. — Хм… Чего делать будете? — Ну не знаю, покажу ей свое копье, она точно оценит. Дам подержать даже… Отполируем его, может, с ней… Куруфинвэ, скривив на это странную гримасу, заметил: — Турко, ты так лучше не говори… Тем более при ребенке. — Чего я такого сказал? — Знаешь, ты лучше едь уже. Уезжай, пожалуйста, чтобы до приезда Тэльмиэль ничего больше тут не случилось. — Да тут еще сто лет ничего не случится! Тьелкормо перебросил копье через каменную изгородь, затем перепрыгнул сам и свистом подозвал коня. Рядом с ним тут же появился и залаял Хуан. Вскочив в седло, светловолосый Охотник махнул на прощание рукой брату и умчался прочь. — Ху-ав! — сообщил Тельперинквар отцу, показывая пальцем в сторону удалявшихся. — Да, Хуан, — Куруфинвэ улыбнулся, но как-то невесело.

***

Серебряный свет проходил сквозь витражные стекла окна, смешивался с синим светом рукотворных кристальных светильников, украшая комнату причудливым узором. Ребенок, проспавший после конной прогулки половину дня, теперь спать упорно не желал. Куруфинвэ, пытаясь убаюкать его, читал вслух, но от этого лишь сам незаметно задремал в кресле. Дверь в детской открылась, и появилась Тэльмиэль — взволнованная и радостная. — Аммэ приехала! — Куруфинвэ подхватился ей навстречу. Тельперинквар, бросив игрушки — кубики, колечки разной величины, счеты, затейливые шнуровки, которыми была увешана его кроватка, встал на ноги и потянулся к матери: — Амэ ехава! Амэ, Хуав! — показал он в окно пальцем, — Хуав, Туко! Ехави! — Ты… ты что, ездил с Тьелпэ к Турко? — Тэльмиэль, на ходу чмокнув мужа в щеку и взяв на руки ребенка, нахмурилась. — Нет, что ты. Вовсе нет. Мы дома были, все время… практически, — Куруфинвэ напряженно улыбнулся. — Но что тогда?.. Курво? Что все это значит? — Понимаешь, я сейчас все объясню — просто мы читали книгу и… — Туко, ехави, — поддержал разговор малыш. — Нет-нет, все не так, это не то, что ты подумала! — Куруфинвэ! — Тэльмиэль, сильно помрачнев, теперь едва не искрила молниями, — Куда ты таскал ребенка?! — О-омэ, — подсказал Тьелпэ радостно. Взгляд Тэльмиель сделался убийственным. — Не были мы у Оромэ! — выпалил в отчаянии Куруфинвэ. — А где вы были? — спросила Тэльме ледяным тоном. — Мы — нигде… — сказал Куруфинвэ, а осознав сказанное, стал стремительно бледнеть. — Вот как? — на лице Тэльмиэль выражение гнева постепенно сменялось болью, ее тонкие черные брови скорбно изогнулись, в глазах блеснули слезы, — Ты что… ты — нечестен со мной?.. — О, нет, Тэльмэ… Только не это… Мэлиссэ, понимаешь — там печь накрылась, а Турко — он невозможный просто иногда, я на четверть часа отлучился, а он устроил тут уже… — Ты оставлял ребенка на Турко?! — Нет! Нет, я… Конечно, если посмотреть на это в более широком смысле, то… А, с другой стороны… — Значит, ты в кузницу его потащил? Ты в своем уме?! — Нет!.. Да! Ладно, я оставил с Турко. Всего на несколько минут! Тэльмэ! — Ты сказал достаточно. Нам больше не о чем говорить, — с ребенком на руках она отошла к окну и отвернулась. Вид у Тэльмиэль был трагичным — уши повисли, свободной ладонью она смахнула слезы со щеки. Малыш на ее руках принялся хныкать и ныть. Куруфинвэ — бледный, застыв, смотрел на нее молча. Затем он решительно шагнул вперед, словно сделал шаг в бездну: — Тэльмэ. Не надо. Прости, если я… что я… — слова, против обычного, давались ему с трудом, — Но это ведь и мой сын. И с ним все хорошо. Она обернулась, посмотрела грустно, дрогнув мокрыми ресницами: — Когда ты такой, мне отчего-то так страшно... Тогда мне кажется… я чувствую — будто однажды ты разобьешь мне сердце… — Не говори так, — в одно мгновение Куруфинвэ оказался рядом с ней, и обнял их с малышом, — Тэльмэ… Поверь, больше никогда, теперь только ты и Тьелпе — на первом месте! Мастерские подождут. Никуда больше не пойду с братьями. Даже если атар будет звать — останусь с тобой… — Курво, мэльдо… Просто помолчи, хорошо? Они стояли молча, обнявшись, пока малыш, крутясь и хихикая, не начал спутывать вместе их волосы — одинаково черные, цвета воронова крыла. Тэльмиэль, отстранившись, осторожно отобрала у него вытащенные из косы пряди. Она подняла взгляд, посмотрела на мужа светлыми глазами, вновь полными надежды. Куруфинвэ смотрел зачарованно — ему казалось, что сияние их прекраснее серебряного света Тельпериона. Ребенок снова захныкал — недовольно и требовательно. — Наш сын проголодался. Прикажи, пусть принесут скорее чего-нибудь… Кашу пусть сварят. — Я сам сварю, сейчас, я быстро!.. — исполнившись энтузиазма, Куруфинвэ выскочил за дверь. — Ну вот, мой хороший, все в порядке, сейчас будем кушать, да? А что будет делать Тьелпе, ну-ка скажи? — Зь-ать! — объявил Тельперинквар, а подумав, добавил, — Бь-ин.