Жизнь после варьете

      Сколько они просидели в этой комнатушке? Кажется, была глубокая ночь. Никто так и не пришел в их обиталище, не перевернул все вверх дном, не нашел их, не сдал властям. Но выходить все же было страшно.       Уснувшего Вайолета Герман осторожно отстранил от стены и переложил головой к себе на колени, надеясь, что ему так будет удобнее. Грегори приоткрыл глаза от прикосновений, но лишь чуть-чуть, и наблюдал за друзьями из-под густых темных ресниц.       — Ребята, я не знаю, куда нас занесет жизнь дальше, но я хочу, чтобы вы знали… Я безмерно счастлив, что мне удалось разделить с вами свою школьную жизнь и, несмотря на все произошедшее, остаться друзьями, — Блюэр говорил, опустив голову, отчего сказанные шепотом слова казались еще тише, — Эдгар, я благодарен тебе, что был рядом в самые трудные минуты и всегда находил пару ободряющих слов, Герман, ты сейчас стал нашей защитой, и я клянусь, что не виню тебя ни в чем, знаю, что тебя это гложет, но отпусти и забудь, ладно? А Вайолет, он хоть и спит, но я все же хочу сказать. Он старался подарить нам немного счастья, чуть ли не ценой своей жизни, и я считаю, что мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы ему помочь.       — Так значит, мое предложение вчера приняли? — Эдгар улыбнулся и тихо вздохнул, — я тоже рад быть вашим другом, рад, что мы прошли этот путь вместе и не сломались, для меня это очень ценно. Я люблю вас всем сердцем, как бы глупо это ни звучало.       Герман потупил взор и нервно сглотнул, от чего кадык слегка дрогнул, ему никак не удавалось найти нужных слов, разумеется, он тоже ценил друзей и любил их, но подобные нежности давались с трудом. Лишь благодаря им он смог принять свои ошибки и отодвинуть их назад, позволяя себе жить. Он больше не убийца в собственных глазах, не монстр, купающийся в чужой крови, а человек. Да, просто человек, совершивший массу ошибок, но заплативший за них сполна.       — Я тоже. Я тоже, — тихо произнёс он, — сегодня удалось заработать, завтра попробую выбраться в лес и найти что-нибудь съедобное. Надо приводить Вайолета в чувство.       — Грегори… — донеслось тихо откуда-то снизу.       — Что? — парень уставился на друга.       — Мое имя Грегори. Мы ведь решили вчера…       Парни тихо рассмеялись, однако Вайолет даже не поднял головы, и стоило всем успокоиться, все же негромко высказал и свои мысли:       — Дружбу с вами я бы не обменял ни на окончание школы, ни еще на что-то. И если бы нужно было пройти все это ещё раз — я бы согласился, не раздумывая.       Снова слезы, улыбки, объятия и тихий смех, казалось, их мирок, сгустившийся лишь в этой захламленной комнатке, радовался вместе с ними, затмевая все опасности, притаившиеся снаружи.       Они научились радоваться заново, научились решать проблемы, помогать друг другу именно благодаря всему пережитому ужасу. Больше не казалось странным спать в лесу или на полу, терпеть голод и постоянно переживать за себя и друзей.       — Вы думали о том, что наша жизнь не будет прежней? — Лоуренс стер со щеки слезинку.       — Об этом и думать не стоит… Пусть идёт, как идет, — Эдгар пожал плечами, — выпутаемся. Я хочу написать дяде Алистеру, возможно, он сможет помочь нам с жильем или деньгами, но я не уверен.       — Стоит ли? Один раз мы уже нарвались на неприятности, — Герман задумался, с неприязнью вспоминая полночное чаепитие.       — Пока больше ничего не придумал, простите, — Редмонд отвел взгляд.       — Не извиняйся, ладно? Мы обязательно найдем выход.       И вновь тишина, веки смыкались уже у всех, безумно хотелось спать.       — Пойдёмте в спальни, думаю, сегодня уже никто не придет, — Лоуренс начал подниматься.       — Нет, давайте останемся здесь. Скотланд-Ярд может нагрянуть в любой момент… Черт, о каком лесе я говорил? Нам вообще не стоит даже у окон мелькать.       — Герман, — Редмонд положил руку ему на плечо, — нам нужно отдохнуть.       — Я понимаю, но считаю, что нам безопаснее здесь.       — Он прав, — Блюэр опустил голову, — эту каморку трудно найти, она ведь под лестницей.       Помолчав некоторое время, они все же остались спать на полу маленькой комнаты, где едва можно было вытянуть ноги. Остаток ночи выдался беспокойным, особенно для Германа, тревожно ожидающего полицейских, однако было тихо. Слишком тихо.

***

      Утро разрезал отчаянный крик, выводя из сонного оцепенения Блюэра и Гринхила.       Лоуренс, еще ничего не понимая, положил руку ему на спину:       — Эдгар? Что такое?       Но Редмонд не слышал ни слов, ни прикосновений, отчаянно задыхаясь от слез, он продолжал в исступлении трясти Грегори.       — Он… Он… Он не дышит! — этот крик, переполненный отчаянием, болью и виной, был подобен падению в ледяную воду.       Наверное, страшнее этих слов не могло быть ничего. Тюрьма? Выпустят когда-нибудь. Исключение из школы? Пережили ведь. Новости о делах варьете? Все это чужие люди. А здесь Вайолет! Их друг, человек, принесший себя в плату за их улыбки, короткий миг счастья. Эхом разносились его последние слова: «Если бы нужно было пройти все это ещё раз — я бы согласился не раздумывая».       — Он просто спит. Просто спит, слышишь?! — Герман все же смог отобрать безжизненное хрупкое тело у Эдгара, хотя самого била дрожь. Руки робко коснулись бледного запястья, потом шеи, груди, но ни малейшего намека на сердцебиение, ни шанса на то, что это лишь сон.       — Вайолет… — Лоуренс вжался в стену, слезы лились градом.       Даже не паника, а безысходность тлела в трех душах, склонившихся над трупом в бессмысленной попытке разбудить, заставить очнуться, взглянуть на них.       Наверное, они бы могли просидеть здесь вечно, неотрывно смотря, как разлагается тело, тлеют кости, но дверь коморки со скрипом распахнулась. На пороге стоял молодой офицер, растерянно всматривающийся в ребят, видно было, еще минуту назад он горел решимостью.       — Что здесь произошло?       Три пары красных от слез глаз впились в него, но ни один не мог сказать и слова. Забрать мертвого паренька из вцепившихся в него рук оказалось трудно, но пришлось, кажется, бывшие соучастники преступного театра не понимали, что происходит, вести в полицейский экипаж пришлось силой.       Всю дорогу до Лондона один из пареньков, захлёбываясь слезами, без конца повторяя имя погибшего мальчишки. У офицера сжималось сердце, но помочь он не мог. Возвращение выдалось на позднюю ночь, так что допрос решено было оставить до утра. Лоуренс, не выдержав, наконец перестал повторять имя Грегори и вцепился мертвой хваткой в рукав пальто офицера, даже не смотря на наручники, стоило им выйти из экипажа.       — К-Куда вы его увозите?       Офицер растерянно посмотрел на тело в повозке, накрытое простыней.       — Прости уж, но он не вернется… Может, оно и к лучшему, — мужчина с тяжелым сердцем проводил их по камерам, напуганные дети, не больше, прошли почти сутки со смерти их друга, но все еще захлебываются в слезах, не в силах осознать произошедшее.       Одиночная камера встретила неприветливо, лишь узкое окошко под самым потолком и кровать-полка. Герман устало опустился на нее, смотря в пол, принятие своих грехов било в виски тупой болью:       «Это лишь моя вина, он мог быть жив. На его месте должен быть я… Вайолет… Грегори, как я мог это допустить? Прости меня, если можешь. Я правда пытался помочь тебе, честно…»       Гринхилл закрыл лицо руками, задавливая боль беззвучным криком ужаса. Резкое и простое осознание ударило в голову, уже не пугали последствия, глухое отчаяние захлестывало, и этот выход казался лучшим. Он бы не смог жить с этой мыслью. Неловко вытащив пояс из одетого на него перед отъездом пальто, милосердно, но отчаянно глупо, оставленном на нем полицейским, он неуверенно завязал кривую петлю. Непонятная ясность сквозила в голове, мол, так и надо, это правильно. Просто правильно.       Потребовалось лишь немного времени, чтобы привязать пояс к верхней перекладине решётки камеры и опереться каблуками ботинок на одну из нижних. Лёгкий толчок и темнота.       Утро встретило Эдгара приходом того же офицера. Слез уже не было, но и спокойствие не наступало, мозг, истерзанный произошедшим, не давал волю страшным мыслям.       — Вам придётся пройти на допрос, но перед этим, позвольте сказать, для вас плохие новости.       Редмонд устало взглянул на него, внимательно слушая.       — Вы остались один. Герман Гринхил предпочел повеситься, вместо того, чтобы идти под суд, а Лоуренса Блюэра пришлось направить в лечебницу для душевно больных, он не выдержал произошедшего.       Сердце стиснулось от боли, он все так же устало перевел взгляд на маленькое окно под самым потолком:       — За что нам все это…