Неотданное

      Их было тысячи - в разных городах и странах, высокие и низкие, худые и полные, блондинки, рыжие, брюнетки, милые и не очень. И всех звали Маргарита. Прошлая была ужасной - капризная и требовательная, почуяв свою власть, эта Маргарита гоняла их всех туда-сюда, едва не грубя Сатане. Тот был недоволен, проверку она не прошла, начала требовать и с него, тогда Дьявол, проявив всё-таки своё великодушие и сдержав слово, исполнил её просьбу. В своей манере, конечно, но всё-таки. Сегодняшняя Маргарита была тихой и вежливой, милой и юной, снова русская, она восторженно смотрела в глаза Коровьева, смущенно улыбаясь, послушно выполняла все их наставления, хорошо держалась и даже не заплакала, хотя слёзы явно подкатывали к горлу и щипали глаза. К ней Коровьев даже несколько проникся, промакивал глаза платком, обмахивал её им, будто веером, даже позволил себе приобнять её, чтобы несколько приободрить. Она уткнулась ему в шею и судорожно выдохнула, собирая все оставшиеся силы.       Вот появилась Фрида, под её глазами больше не было растёкшейся туши, она выглядела более живой, если можно было вообще применить к ней это слово. Она смотрела на Королеву, чуть склонив голову, и в её взгляде явственно читалось непонимание. Коровьев прекрасно знал, почему так. Он и сам то и дело оглядывался, из года в год надеясь увидеть рядом Маргариту. Её имя даже ощущалось иначе, чувствовалось по-другому. Из всех этих тысяч Маргарит, казалось, что ей единственной на самом деле принадлежит это имя. Фрида растерянно остановилась у ног Королевы, посмотрела на неё печально и жалобно, перевела вопросительный взгляд на Коровьева. Королева поприветствовала её ласково, хорошо скрывая боль от стертой коленки, и, там, где раньше Коровьев рассказывал историю её жизни, чтобы после подать бедной женщине этот злосчастный носовой платок, Коровьев просто промолчал, назвав лишь её имя. Фрида больше не плакала, не бросалась к Королеве, не называла своё имя множество раз, лишь бы обратить на себя внимание, и, кажется, сама не понимала, почему. Королеву она видела каждый год, но почему-то что-то не давало ей покоя. Она поклонилась Королеве, и, проходя мимо Фагота, на несколько секунд пристально посмотрела ему в глаза, словно задавая немой вопрос: "Это не она?". Коровьев медленно опустил веки, словно тоже ответил молча: "Нет", и Фрида растерянно двинулась к остальным отдыхающим.       Коровьеву всегда было жалко Фриду больше всех остальных, пусть и приходилось по долгу службы чуть ли не восторженно рассказывать ужасающую историю бедной изнасилованной девушки, родившей без посторонней помощи в сарае и убившей своего сына тем платком, который вынуждена после была видеть каждый день на протяжении многих-многих лет. Рыцарское сердце Фагота сжималось, но приходилось лезть во внутренний карман и весело с улыбкой вручать ей орудие убийства её младенца, которого она по большому счету спасла от голодной жизни в ужасных условиях, которая, скорее всего, и без этого закончилась бы очень скоро, но гораздо более мучительно. Всё-таки, мать есть мать, она всегда будет думать о своем малыше, однако такой заботы небеса не оценили и обрекли бедную девушку на многолетние муки. Но сам Коровьев ничем помочь ей не мог, поэтому, когда появилась Маргарита, выбравшая помочь женщине, а не вернуть своего любовника, рыцарское сердце Фагота забилось ещё быстрее и трепетнее. Маргарита отличалась от всех Маргарит до и всех Маргарит после, удивительным образом совмещая в себе дерзость и кротость, смирение и бунтарство, гордость и милосердие. Она хотела мстить, но мстила абсолютно безвредно, разгромленная квартира Латунского не шла ни в какое сравнение с тем, что сделал бы с ним самим Азазелло, не останови его Маргарита. Даже своего врага она защищала надрывно и отчаянно.       Коровьев привычно называл всех гостей, кланялся, выражал свое восхищение, не забывая придерживать новую Маргариту. Этого он давно не делал, пусть и должен был заботиться о каждой, но никогда не допускал ничего сверх. Эта Маргарита вызывала у него почти отеческие чувства. Может, из-за юного возраста, может, из-за не менее тяжелой судьбы. А может дело было в её происхождении, ведь москвичек у них было всего несколько, и все чудесным образом имели удивительные сходства. Он отдавал ей ту заботу и любовь, которую, кажется, недодал Маргарите, и о чем ужасно жалел теперь. Она получила свой покой вместе с Мастером, выстрадав это желание, а вот от своего покоя Фагот отказался, уже осознанно вступив в свиту Воланда. Ему хотелось хоть иногда возвращаться в пышный зал к этой веренице гостей, выходящей из огромного камина, с улыбкой рассказывать о всех их мерзостях, представляя, что рядом стоит Маргарита, но рядом стояли лишь просто Маргариты, И тогда Коровьев позволял себе печаль и сожаление во взгляде, отворачивался, старался не смотреть, но вздрагивал каждый раз, когда не слышал её голос, едва сдерживаясь, чтобы не скривиться.       Конечно, они были ни в чем не виноваты, и иногда Коровьев, словно извиняясь, выделял им кроху заботы, то промокая лоб, то шепча слова поддержки. Все относились к этому по-разному, большинство были высокомерны, слишком уж войдя в роль Королевы, эта же была благодарна, и Коровьева почему-то разрывало от нежности. Он хотел отдать ей всё то, чего не позволил себе отдать Маргарите, да и вряд ли бы она приняла, ведь пришла она за Мастером, а Коровьеву была благодарна лишь за помощь и поддержку, держала дистанцию, хоть они и явственно ощутили эту нежную искру между ними. Она была обещана другому, и Коровьев не смел даже думать о ней так, как хотел бы думать на самом деле. Её верность Мастеру заставляла Фагота играть роль надежного друга, подавлять свои порывы обнять, коснуться губами лба. Она не была бы против, не оттолкнула бы его, но Фагот всё равно не смог из-за уважения к этой редкой верности.       Иногда он оглядывался на зал и сразу же ловил внимательный и пристальный взгляд Фриды, он выражал прямо все его чувства, эту растерянность, желание видеть рядом другую Королеву. И, в отличие от Фриды, не понимающей в целом своей внутренней тревоги, Коровьев был обременен своим знанием. Он вёл Маргариту по залам ещё нежнее и бережней, сжимал совсем тонкую и хрупкую девичью руку, она, чувствуя в нем защиту, доверчиво шла за ним, полностью принимая эту непривычную заботу. Она устала и ей хотелось плакать, тогда Коровьев на секунды укрывал её от любопытных взглядов и прижимал к себе, шепча слова успокоения, ласково оглаживал пальцами её лицо, чтобы дать ей немного своих сил для продолжения торжества. Он готовил её к очередному убийству и необходимости выпить кровь из омерзительной чаши. - Это вино, Королева, пейте смело. - Прошептал он едва слышно, видя, что и эта Маргарита замерла, не ожидая такой жестокости и зверства.       И когда праздник закончился, Коровьев лично обработал её раны, укутал в свой пиджак, ободряюще сжимал её руку под столом. Воланд предпочел игнорировать это, понимая и не осуждая его за человечность, эта Маргарита Воланду тоже понравилась, вызвав видимо и в нем некие отцовские чувства, и даже не возражал, чтобы та сидела одетой, скрывая свою смущающую наготу. Она пожелала выздоровление матери, больной лейкемией, и Воланд добавил ей сверху хорошую должность и приличную сумму, чтобы та могла поднять на ноги двух младших сестёр.       Провожать её отправился Коровьев и никто против этого не возразил. Она держала его под локоть и усиленно о чем-то размышляла. Коровьев не мешал. - Она была настолько особенной? - Наконец спросила она, когда они уже подходили к концу бесконечной лестницы.       Коровьев озадаченно посмотрел на неё, непонимающе моргая. - Кто? - Маргарита. - Маргарита внимательно смотрела ему в глаза, сильно запрокидывая голову. - Как ты узнала? - Коровьев открыл перед ней дверь и пропустил вперед. - Догадалась. - Маргарита пожала плечами и поежилась. Коровьев щелкнул пальцами и на ней появилась одежда. - Вы так обо мне заботились, но смотрели почти всегда поверх моей головы, на вашем лице было столько боли и сожаления, а ваш смех был вымученным и отчаянным. Ко мне никто никогда не относился так трепетно и бережно. А вы будто бы извинялись за что-то, наверстывали упущенное. И та женщина... Фрида. Она подтвердила мои подозрения, не увидев во мне ту, которую ожидала. Я ведь права? - Права. - Коровьев грустно улыбнулся и остановился напротив неё, нежно и устало разглядывая её лицо. - Ты очень на неё похожа, хотя на самом деле очень от неё отличаешься. Я жалею, что не сделал с ней то, чего хотел тогда, но я не мог себе этого позволить. Ты дала мне возможность хоть немного наверстать упущенное. - Может, Вы хотите что-то ещё? - С искренним беспокойством спросила она.       Коровьев грустно усмехнулся и нежно погладил её по щеке. Маргариту он бы не задумываясь поцеловал в губы, прижал бы к себе и никогда бы не отпускал, но ей это было не нужно, свой покой она обрела, однако это неисполненное желание болящей занозой сидело в сердце Фагота. Он хотел бы, чтобы она любила его, хотел бы сам жить с ней в подвале, а вечерами прогуливаться с ней по парку, но мог позволить себе лишь мечты и сожаление о подавленной нежности в ту особую ночь.       Он смотрел на Маргариту долго, иногда опуская взгляд на её губы, но тут же одергивал себя. Она глядела настолько по-детски восторженно и доверчиво, что было омерзительным даже подумать о чем-то пошлом в её адрес, а её нагота забылась и всплывала в памяти размытым нечетким воспоминанием. - Да, есть одна вещь. - Наконец сказал он и Маргарита готовно шагнула к нему. Коровьев осторожно обхватил ладонями её лицо, посмотрел нежно и печально, наклонился и едва ощутимо, но продолжительно приник губами к её лбу, чтобы потом прижать её голову к своей груди и долго-долго не отпускать. - Спасибо... - Была рада помочь, - прошептала Маргарита уткнувшись в его пиджак, - Вы мне тоже очень помогли. Я никогда не чувствовала такой поддержки. - Теперь будешь. - Уверенно пообещал Коровьев, медленно отстраняясь, не отрывая от неё по-прежнему нежного взгляда. Они остановились у дверей квартиры, до которой дошли совсем незаметно. Чуть постояли, держась за руки. - Будь счастлива, Маргарита, и знай, что тебя я теперь тоже буду вспоминать.       Она улыбнулась и погладила его по лицу будто из озорства, шагнула к двери и на прощание обернулась. - Она Вас тоже вспоминает. - Уверенно сказала Маргарита. - Вас невозможно не вспоминать.       Она ещё раз улыбнулась, махнула рукой и скрылась за дверью, где тут же раздались радостные детские голоса.       Коровьев рассеялся в воздухе. Неотданные чувства больше не терзали его, он был наконец-то счастлив и спокоен. Теперь можно и уходить.