Под старой грушей в ее саду

— Гарри, зайдите ко мне в кабинет, как будет минутка, — МакГонагалл аккуратно коснулась плеча Поттера, с непривычной смесью грусти и нежности глядя ему в лицо. Тот развернулся в ответ на голос — усталое лицо со множеством незалеченных царапин и ссадин, запавшие потемневшие глаза, опущенные уголки губ. Эти несколько дней незаметно и неотвратимо добавляли ему лет, каждый день — за три года, а то и за пять. — Хорошо, директор, — коротко кивнул он, вновь обращая взгляд на сидящих с ним рядом так же повзрослевших за эти дни Уизли и Грейнджер. Те застыли молча, непривычно тихие и задумчивые, будто блуждая каждый в своих мыслях, от которых им не было покоя сколько уже? — кажется, половину сознательной жизни. — Мама теперь вообще никуда нас отпускать не хочет, — не поднимая глаз от крышки стола, тихо проговорил Рон. — Мне кажется, ей на Джорджа даже смотреть невыносимо. Он никогда один нигде не появлялся… Гермиона бросила на него короткий взгляд, так же не поднимая головы, аккуратно подхватила его пальцы и сжала их под столом. — Всем нужно время, — убедительно, словно пытаясь донести эти слова в первую очередь до себя самой, произнесла она. — Постарайтесь быть с ней помягче. Не оставляйте ее одну. Рон согласно кивнул, неловко и быстро проведя тыльной стороной ладони под носом. Покосился на Гарри, глядящего в никуда рассредоточенным взглядом, и снова погрузился в раздумья.

***

— Вы хотели меня видеть? — Гарри вошел в кабинет директора боком, будто ожидая, что его тотчас взашей выгонят отсюда. Взгляд мгновенно остановился на портрете Дамблдора, раскинувшегося в просторном кресле и мирно спавшего в это предвечернее сумеречное время. — Да, Гарри, входи, — МакГонагалл поднялась со своего кресла и сделала шаг к нему. Тонкие морщинистые пальцы легли на его плечо, но она тут же убрала их, будто смутившись своего жеста. — Как ты? Как твои друзья? Вам что-нибудь нужно? Быть может… — Нет, спасибо, профессор, — Гарри рассеянным взглядом скользил по книжным стеллажам, двигающимся блестящим металлическим конструкциям, ни на чем подолгу не останавливаясь. — Все хорошо, правда. Не беспокойтесь о нас. Она несколько раз кивнула, бросая быстрые озабоченные взгляды на его лицо с пробивающейся порослью щетины, припыленные стекла очков и устало опущенные плечи. Ему ничего не нужно. Конечно, сейчас, когда все окончено, ему нужен только покой и сон. И хотя бы немного поддержки. Она растерянно нахмурилась, будто прикидывая, не отложить ли разговор. Но все же, решившись, сделала несколько шагов в сторону директорского стола, отодвинула ящик и достала нечто, завернутое в простой мужской носовой платок темно-зеленого цвета. Некоторое время она смотрела на вещицу в своих руках, потом порывисто задвинула ящик обратно и подошла к нему, держа предмет в ладони перед собой. — Я думаю, он был бы не против, чтобы это осталось у вас, — внимательно глядя на осунувшееся лицо Поттера, она осторожно протянула ему сверток. — Это было при нем, когда мы нашли… — рука, на которой лежал тщательно свернутый платок, подрагивала. — Там кровь. Оно… на шее… Гарри внезапно ощутил, как эта дрожь знакомых рук, которой он никогда раньше не видел, передается ему, как болезнь, как зараза, что он физически не может коснуться того, что ему было предложено, что едва его пальцы ощутят мягкую податливость ткани, ничто будет уже не вернуть и не исправить. Что сейчас, именно сейчас — какая ирония! — он стоит перед тем самым рубежом, когда уже ничего не будет, как раньше. Он не ощутил этого, когда, покрытый пылью и кровью, сжимавший палочку в дрожащей руке, поймал взглядом лучи восходившего майского солнца. Не ощутил, когда перестала клубиться дымовая завеса вокруг замка, когда стон и плач живых по умершим затмил все ощущения и звуки, когда они сидели все за общим столом в Большом зале, и говорить что-то было трудно, тяжело и неуместно. И вот сейчас, когда самое страшное, казалось, осталось позади, он смотрел на простой зеленый платок, даже не зная, что именно скрыто под парой слоев пыльной ткани, и понимал — что-то очень важное, незыблемое, нужное и тонкое рухнуло со звоном разбитого стекла. Оглушающим, громким звоном. Что-то очень нужное было утеряно там, в огне и крови, что-то гораздо более важное, чем тела под закрытыми крышками гробов, под венками из остро пахнущих цветов и листьев, что-то тонкое, неощутимое порвалось и повисло безжизненной рукой, сжалось сомкнутыми бровями, треснуло поломанной палочкой. Он осторожно взял с ладони директора платок, ощущая приятную тяжесть металла в руке, чувствуя, как плывет перед глазами темнота, как его начинает снова мутить от привкуса крови на губах. Это был сон, просто сон, в котором он медленно развернул края платка и остановил взгляд на поблескивавшей вещице, словно на изумрудной подушке лежавшей в его ладони. Небольшой овальный золотистый кулон, висящий на длинной цепочке простого якорного плетения, украшенный сверху цветком и вязью из листьев. Такие носят на шее, открывая в особые минуты, вкладывая в них фото дорогих людей, детей или далеких возлюбленных. Он прекрасно знал, что найдет внутри, но все же открыл, аккуратно поддев край ногтем, стараясь не смотреть на те места, где пустоты в звеньях цепочки были залиты бурой потемневшей кровью. Она тут улыбалась так лучезарно, что, казалось, солнце светило своими теплыми лучами прямо ему в лицо в этот пасмурный вечер. Крошечная, но чрезвычайно четкая колдография, на которой рыжеволосая девочка то смущенно опускала глаза, то снова смотрела на того, кто имел возможность прикоснуться к этой тайне. Пальцы дрожали, он сглотнул пересохшим горлом и вновь торопливо завернул вещицу в платок, аккуратно закрыв крышку медальона. — Спасибо… МакГонагалл понимающе кивнула, провожая его до двери внимательным тревожным взглядом.

***

Ночь, глухая и темная, какой она бывает только в мае перед рассветом, была на удивление тихой. Чуть слышно шелестели ветки деревьев, где-то далеко раздавался скрип ночной птицы. Мимо небольшого, сплошь обросшего травой домика среди плодовых деревьев, давно превратившихся в дикие, внезапно что-то просвистело в воздухе, хлопнуло и затихло. Пролетевший среди деревьев стремительный черный вихрь остановился на пустом месте среди зарослей и обломанных веток, материализовав человека. Одетый во все черное, идущий быстрой мягкой поступью к большой полузасохшей старой груше, он ничем не выдавал своего присутствия, не издал ни шороха, не произнес ни слова. Небольшой огонек, зажегшийся на конце волшебной палочки, можно было издали принять за светлячка или лунного мотылька. Человек осветил им место у ствола дерева, землю вокруг, и что-то тихо прошептал, заставив поваленные ветви, заросли травы и кучки прелых листьев будто расступиться прочь, отстраняясь по его воле и обнажая темную сырую землю, которую он тут же внимательно осмотрел. Тонкие длинные пальцы быстро пробежались по прелым листьям, словно что-то высчитывая, отмеряя, сделали небольшое углубление в земле. — Дефодио, — тихо шепнул человек, делая ямку глубже и шире. Запустил в нее руку, поискал что-то внутри, и аккуратно извлек на поверхность небольшую стеклянную коробочку с непрозрачными темными стенками. — Алохомора! Крышка коробочки мягко открылась, явив своему обладателю довольно странный набор вещей. На лице человека появилась кривая страшная улыбка, словно нечто заставило половину его лица сдвинуться в сторону от исказившей его гримасы боли и нежности. Пальцы опустились на подложку из кусочка синего вытертого бархата, на которой в свете зажженного человеком огонька стали различимы предметы: несколько отполированных разноцветных стеклышек, кусочек красивого камня, чья поверхность сверкала россыпью зеленоватых блесток, золотистый овальный медальон на длинной цепочке, резная заколка из рога с выгравированным рисунком, шелковая лента, завязанная в бантик, букетик из высохших цветов, перевязанный заботливой рукой. Человек в черном брал в руки каждый предмет, смотрел на него так, как люди смотрят на дорогие украшения, золотые слитки, драгоценные камни, взвешивая в ладони, рассматривая и укладывая обратно с такой же аккуратностью и нежностью. Когда все предметы были уложены на свои места, в ладони человека остался только медальон, который он осторожно раскрыл, поддев край краешком ногтя. С маленькой четкой колдографии на него смотрела, то и дело смущенно отворачиваясь, девочка с яркими рыжими волосами. Мужчина поймал взгляд ее смеющихся зеленых глаз, резко вздрогнул всем телом и зажал себе рот рукой, глубоко и шумно втянув теплый воздух длинным крючковатым носом. Кончики дрожащих пальцев коснулись края медальона, и мужчина на несколько секунд замер, стоя на коленях возле высокой раскидистой груши, скрывавшей его своими поникшими от старости ветвями, склонившимися к земле, упавшими к его ногам, оплетенными лианами диких цветов. Вдруг нечто заставило его дернуться и с шипением прижать тыльную сторону ладони к предплечью левой руки. Быстро закатав рукав черного сюртука, он окинул взглядом шевелящуюся Метку в виде черепа с высовывающейся из него змеей, которая была нанесена на внутреннюю часть его руки от запястья до локтевого сгиба. Голос, даже на слух звучавший испуганно и жалко, произнес быстро, путая слова и запинаясь: — Северус, он вызывает тебя. В Визжащей хижине. Поторопись. Мужчина с силой зажмурился, сжал зубы и выдохнул весь воздух из легких. Пальцы, вернувшиеся к скрывавшейся в медальоне фотографии, скользнули по лицу рыжеволосой девочки, пересохшие губы коснулись изображения невесомым поцелуем. Никто не слышал трех слов, произнесенных им тихим шепотом, никто не видел, как мужчина надел на шею золотистую цепочку, пряча медальон под шейный платок, под одежду, как прижал его ладонью к груди. Как быстрыми движениями вернул обратно коробочку, а потом и прятавшие ее в недрах под грушей землю, листья и сухие ветви. И никто не заметил, как в тишине ночи над полянкой у заброшенного домика вверх взлетел сгусток темного дыма, а потом все снова замерло. Только травы, оставшиеся шептаться в ночном теплом майском воздухе, повторяли, передавая от листочка к листочку, от травинки к травинке, три произнесенных слова, как молитву, как обещание: «Иду к тебе…»

***

— Где это мы? — черноволосый мальчик с удивлением осмотрелся по сторонам, раздвигая кусты перед небольшим уютным домиком в окружении множества плодовых деревьев. — Это дача бабушки с дедушкой, наш загородный домик. Маленький, но очень уютный, — рыжая девочка с россыпью веснушек на загорелом лице махнула рукой, подзывая его к себе. — А родители не будут против, что мы здесь… ходим? — мальчик вздрогнул, когда соседская собака громко залаяла где-то неподалеку. — Нет, конечно! — девочка забавно сморщила нос и рассмеялась, — я сказала, что мы пойдем сюда с тобой. Домик, ставни которого были закрыты, выглядел действительно уютным и милым. На одной из стен явно руками ребенка был нарисован пруд с плавающим по нему серебристым лебедем, несколько полузаросших травой тропинок вели то к одному дереву, то к другому. Под одним из них они заметили сложенную стремянку, которую, видимо, приготовили для будущего сбора урожая, да так и оставили здесь, прислонив к дереву. — Вот, смотри. Это моя любимая груша. Под ней мы и сможем закопать наш клад, — девочка заговорщицки приложила палец к губам. — Только тихо, чтоб никто не знал. Мальчик покосился на нее с опаской, перевел взгляд на дерево и осмотрелся вокруг. — А здесь точно никто не найдет? — спросил он, поглядывая на невысокий заборчик из аккуратно связанных палок, — уверена? — На все сто, — кивнула девочка. — Вот здесь. Она тут же рухнула коленями прямо в траву, убирая под себя край легкого летнего платья. Достала маленькую садовую лопатку и принялась рыть у самых корней. — Давай я, — мальчик мягко взял из ее руки лопатку, углубляя и расширяя ямку, отбрасывая землю на ковер из перепревших листьев. — Вот, этого достаточно, — кивнула девочка и открыла коробочку, разглядывая ее содержимое. — Теперь положим сюда наши сокровища. Несколько минут они потратили на то, чтобы уложить на кусочек синего бархата красивые камешки и отполированные разноцветные стекла. Девочка торжественно подняла руку. — Клянусь вернуться сюда через семь лет и выкопать наш клад. Добавить в него значимые для нас вещи и до той поры никому о нашем кладе не рассказывать… Мальчик не сводил с нее внимательного взгляда, будто впитывая каждое произнесенное ею слово. — Теперь ты, — девочка села посвободнее в траву, приготовившись слушать чужую клятву. — Клянусь вернуться сюда через семь лет и выкопать наш клад. Добавить в него значимые для нас вещи и до того времени никому не рассказывать о нашем кладе. Девочка торжественно кивнула. — Ну вот, теперь закопаем и пойдем к озеру. Я там видела в воде кувшинки. Хочешь посмотреть? Быстро засыпав ямку землей и придавив как следует ногами, они побежали в сторону возвышающихся над травой зарослей осота.

***

Когда в следующий раз уже знакомая пара появилась в окрестностях покосившегося домика, сад был заброшен, ставни на домике покрылись мхом, старая груша частично высохла и склонила к земле поникшие ветви. Они шли так же тихо, поглядывая друг на друга и то и дело прикладывая к губам палец. — Тихо. Здесь ветки хрустят, ступай осторожно. Девушка с рыжими волосами — красивая, стройная, вытянувшаяся за эти годы, мало напоминала ту маленькую веснушчатую девчонку, которая приходила сюда семь лет назад. Юноша тоже изменился до неузнаваемости — такой же черноволосый, худой и угловатый, он стал еще угрюмее и серьезнее, словно нечто, произошедшее за эти годы, сильно вымотало и его и заставило повзрослеть слишком рано. — Здесь все совсем заброшено, — он огляделся по сторонам, осторожно ступая между поваленными ветвями. — Возможно, здесь водятся змеи. — Это уже по твоей части, — усмехнувшись, девушка подошла к знакомой груше и оперлась ладонью о шероховатый ствол. — Привет, подружка. Давно не виделись. Юноша все время озирался, будто боясь, что кто-то из взрослых может застать их здесь. — Когда вы были здесь в последний раз? — спросил он. — Дом явно выглядит нежилым. — Давно, — девушка мечтательно вглядывалась в крону, будто пытаясь что-то найти среди ветвей. — Здесь когда-то были качели… — Не уверен, что найду наше место. Много лет прошло. Наверняка сразу не получится, — он сел на пятки возле ствола и всмотрелся в покрытую листьями землю, пытаясь найти какие-то следы. — Я тогда замерил пальцами расстояние, — сказал он, — но пальцы у меня были гораздо короче, — юноша посмотрел на свою руку, словно прикидывая, какие поправки нужно сделать в замерах. Потом поставил большой палец прямо у корня и шагнул указательным в сторону. — Вот так должно быть три отрезка и вот так — пять. Он принялся передвигать пальцы в одну сторону, другую, замеряя расстояние. — Ты это помнишь? Через семь лет? — девушка с нескрываемым удивлением смотрела на него. — Конечно, помню, — он даже казался удивленным ее вопросом. — Здесь же наш клад, как такое можно забыть? Расчеты были действительно точны — почти сразу они наткнулись краем лопатки на что-то твердое. Юноша вытащил из выкопанной ямки коробочку и с победоносным видом поднял ее в ладони. — Ну вот, я был прав! Девушка довольно улыбалась, глядя то на него, то на коробку в его руке. В ее взгляде смешались восхищение и нежность. — Ты просто молодец, Северус! Я думала, мы ее до вечера искать будем! В ответ юноша насмешливо фыркнул, протянул ей коробочку и сделал приглашающий жест. — Погоди, не вымазывай руки, — он коснулся пальцами коробочки, поднимая крышку. — Я открою, а ты положишь. Она дождалась, пока прилипшая за эти годы крышка поддалась, и заглянула внутрь. — Прекрасно! Ничего не исчезло, все на месте! — просияла девушка. — Ни дать ни взять — местный Гринготтс! Губы юноши разошлись в легкой улыбке. — Это надежнее, — сказал он, указывая на выкопанную ими ямку. — Там гоблины стерегут, а тут — груша. Девушка вынула из кармана темно-зелёного платья сверток и аккуратно раскрыла его на ладони. — Я положу заколку, которую ты мне подарил, — с выражением подчеркнутой серьезности сказала она. Двумя пальцами подняла небольшую, сделанную из рога заколку — свернутый полукругом овал и пронзающую его в два прокола узкую спицу. — А я, — юноша взял с ее руки овальный медальон на длинной цепочке, — положу кулон, который ты мне подарила. — Он аккуратно поддел его край и заглянул внутрь. С маленькой колдографии на него смотрело то же лицо, что сейчас было перед ним, только немного моложе. — Еще давай добавим цветы, — она вынула из свертка засохший маленький букет и расправила сухие цветы, придавая им форму. Юноша во все глаза смотрел на нее. — Ты его хранишь? — удивлению в его голосе не было предела. — Все это время? — Конечно, — горделиво пожала плечами девушка. — Это же твой подарок. Юноша зарделся, яркие пятна румянца, покрывшие его щеки, выглядели слишком алыми на фоне бледной кожи. Он протянул девушке коробочку, и та аккуратно уложила букет внутрь. Он уже вновь вернул коробочку на место, когда девушка вдруг быстрым движением стянула с волос ленту, так и оставшуюся завязанной, и положила ее сверху на сокровища, расправив концы в стороны. — Пусть это тоже будет здесь, — сказала она. — Не помню, конечно, как мы тогда клялись… — Я помню, — поймав вновь такой же удивленный взгляд зеленых глаз, он смутился, — я запомнил слова. — Тогда ты говори первым, а я за тобой, — девушка с улыбкой смотрела на яркие полосы на его щеках. — Ну у тебя и память! Юноша поднял руку ладонью вверх и тут же взглянул на нее снова. — Через сколько? — спросил он. — Давай в двадцать пять, — с энтузиазмом произнесла она. — Не представляю, какими мы будем. Старыми, с кучей детей, наверное! Он фыркнул, быстро облизал пересохшие губы и придал лицу серьезное выражение. — Клянусь вернуться сюда, когда нам будет двадцать пять лет, и выкопать наш клад. Добавить в него значимые для нас вещи и до той поры никому о нашем кладе не рассказывать… Девушка подняла руку следом. — Клянусь вернуться сюда, когда нам будет двадцать пять лет, выкопать наш клад, добавить в него дорогие для нас вещи. И до того времени никому о нашем кладе не рассказывать… Они обменялись многозначительными взглядами, юноша кивнул, словно подтверждая что-то непроизнесенное, поставил коробочку на место и быстро пристроил сверху землю, листья и ветки. — Ну вот, теперь еще через восемь лет, — сказала она, глядя на прелые листья под своими ногами. Он кивнул и покосился в сторону осота. — Ну что, к озеру? — Идем, — согласилась она, — ты обещал мне достать кувшинку! *** Через восемь лет, когда он вернулся к старой груше один, домик словно врос в землю, дерево еще сильнее высохло и частично обрушилось ветвями в траву, вокруг стояла полнейшая тишь и не было слышно ни собак, ни птиц. Ее уже четыре года, как не было в живых. Его, собственно, тоже. Выкапывать коробочку он не стал. Присел на корточки у замшелого ствола, отсчитал по памяти три отрезка вперед и пять — в сторону, приложил ладонь к влажной земле и закрыл глаза. А потом так же неслышно исчез, заставив ветки груши, потревоженные поднявшимся потоком воздуха, помахать ему вслед.