полупьяный эпизод или лето в лагере

Картины за окном поезда стремительно менялись, их едва можно было рассмотреть. Но глазам порой являлся бесконечный лес, голубое небо с чуть подернутыми чернотой облаками. Колеса монотонно стучали о рельсы, создавая неповторимую музыку российских поездов. Рассматривать пейзажи за окном давно наскучило высокому молодому человеку, так что он уже около часа смотрел в экран телефона. Все как обычно. Его отправили, куда подальше. Летние лагеря – самый простой и легальный способ избавится от ребенка или подростка. Даже если несчастному уже давно за пятнадцать, дела это не меняет. Тот самый человек, которого мы упомянули в начале, это Петр Романов. Вполне обычный среднестатистический молодой человек, которому предстояло киснуть в таком же обычном лагере около двух смен. Он был много выше среднего, с кудрявыми волосами до подбородка и серьезными, почти черными, глазами. Каждое лето он проводил не дома. Как и многие, подобные ему. К примеру, юноша примерно его возраста, сидящий рядом. Спустя небольшой отрезок времени, когда, устав от бесполезного сидения на месте, Петр толком не знал, куда себя деть, он поймал на себе взгляд соседа. На него смотрели большие голубые глаза не менее высокого юноши с чуть кудрявящимися русыми волосами с явным рыжим оттенком. - Тоже в лагерь? – самый простой способ убить скуку – разговор. К этому испытанному годами методу и прибегнул Петр. - Ага! Ты первый раз? – парень чуть склонил голову на бок, так, что в свете чуть вечернего солнца четко проявились его веснушки. - Ну да. А что? – вроде вопрос обычный, но от него Петру резко захотелось разговор закончить. Последние пять лет его часто одолевали почти неконтролируемые вспышки гнева. Но застывшая маска спокойствия и равнодушия помогала подавить его гнев хотя бы внешне. - Просто не узнаю тебя. Вот и подумал, что из новых. – у соседа оказался чуть слащавый голос, он говорил немного нараспев. Незаметно, но так, что диалог хотелось продолжить. И взгляд умный. Даже с какими-то чертиками, как принято говорить. - Давно ездишь, значит? - Очень. Думаю, тебе должно у нас понравится. – он отвечал, как-бы предвидя следующий вопрос. Забавная манера говорить. Немного прислуживающая даже. – Меня, к слову, Александр зовут. Хотя все зовут Алексашкой. - Ясно. Я Петр. Приятно познакомится. – на этих словах он протянул свою ладонь через стол и, наконец, чуть улыбнулся. Больше не было желания держаться. Слишком этот Алексашка был располагающим к себе. Тот руку пожал с удовольствием, продолжа улыбаться. У него даже улыбка была до ужаса слащавая. Но не неприятная, даже наоборот. - Ого, да у тебя рука вся в мозолях! Ты где это так? – в процессе рукопожатия Александр перехватил руку собеседника, почти бесцеремонно уставившись на нее. Грубоватая кожа действительна была потрепана постоянным физическим трудом - Я с деревом много работаю. Вот и получилось… так. – вопрос даже не смутил, наоборот, очень польстил самолюбие. - Ничего себе! Даже не думал, что остались еще такие люди. – и вновь он не прекращает улыбаться. Как только можно быть настолько обаятельным?

***

Лагерь оказался местом интересным. Самое примечательное – недалеко было озеро и небольшой поселок. Хотя, небольшой – это очень относительно. Людей, по крайней мере, там было много. И достаточно приличное количество лагерных – дети из того самого поселка. Так что всех без вопросов пускали ходить за огороенной территорией лагеря. Без разбору и вопросов. Оказалось и несколько примечательных личностей. К примеру их молодой вожатый. Франц Яковлевич, или просто Лефорт, как все его называли. Веселый иностранец. Вроде и русский знает, но его вечно с большим усердием учат суровому русскому мату. Петр пошел по иному пути – начал учить немецкий мат. А вместе с ним и сам немецкий. Презабавнейший язык оказался. Был еще один веселый человечек. Только много старше Лефорта. Его все звали Патрик Гордон. Какую уж там войну он прошел, а, точнее, какие войны, не знает и не помнит никто. Даже он сам, наверное. Но истории рассказывать был мастер. От простой бытовухи до сражений и весьма веселеньких случаев. Раз упомянули озеро, стоит сказать, что сама природа была замечательной. Место находилось вдали от города, деревьев было много, свежий воздух так же повсюду. А бонусом стало как раз то, что лицезреть эти красоты они могли свободно и без ограничений. Гоняли в ближайшие села тоже все. С разными целями, но гоняли. Самая популярная цель – бухлишечко. Продавали даже младшим отрядам, а уж главным шпалам лагеря, т.е. Петру и Алексашке, совсем без проблем и вопросов. Все знали проверенные места, в основном шли по стопам Лефорта – тот был еще тем любителем пригубить стаканчик-другой. Но к чести не пьющего до поры до времени Петра скажем, что первое время бухал только рыжий. Наблюдения за попойками новых товарищей Петру хватало за глаза. До дня так пятого. Всего пару капель, уверял Франц Яковлевич, покрытый задорным румянцем. Вот только после этих пары капель последовала следующая пара, так медленно дошло и до полной кружки. А после этого не было уже ничего. Кроме страстного поцелуя. На следующее утро все еще веселой компании удалось даже установить, с кем. При первом взгляде на своего секундного и, как позже поняли все, очень даже незабываемого, ярким румянцем оказалась покрыта одна из девушек их отряда. Анна Монс, очаровательная мадмуазель, дочь одного из главных поставщиков винишка, веселая и немного легкомысленная. Но поцелуй, на удивление, она не забыла. - Считай, мин херц, тебе очень повезло. Обычно и дня не проходит, как наша Анхен забывает того, кого любила прошлой ночью. – мин херц - забавное прозвище, появившееся во время очередного пьяного эпизода. С немецкого переводится «мое сердце». Никто уже и вопросов не задавал, все просто знали, что Алексашке порой неловко было обращаться к товарищу по полному имени, по-другому Петра называть не решался, а так и отношение показано вполне явно, и без всяких формальностей. Анхен - это тоже более немецкий вариант привычного имени. В лагере немецкий, как язык, уважали все. Многие учили вполне добровольно, получая курсы как-бы в благодарность за очередную вариацию типичных «блять» и «нахуй» для Лефорта. Вот и перефразировали все подряд. Петр тоже вскоре стал для всех Петером, на немецкий манер. И всех все устраивало. Как только речь зашла о даме, Петру уже в который раз захотелось молча встать и уйти. Но он ограничился легким толчком локтем. Алексашка никогда не обижался, все равно понимал, что рано или поздно за его высказывания может влететь. Да и Петр, опять же к его чести будет сказано, не позволял большего. Такими они были людьми. Стоит ли упоминать, что в лагере появился новый постоянный посетитель? Хотя, уже упомянули, какая разница.