ᴨиᴄьʍᴏ нᴇ дᴏɯᴧᴏ
4 июня 2024 г. в 23:45
«Катрин, ты так долго не пишешь. Я волнуюсь за тебя и Грейси. С Марсом всё хорошо, если тебе ещё не передали. Он уехал подальше отсюда. Доверенные люди моего отца сообщат где наш сын, как только тайная полиция перестанет меня выслеживать.
Вчера меня вызвали на допрос. Ничего другого от этих болванов я и не ждал. Пытались подставить меня, — потому что больше некого, — хотели, чтобы я собственными руками сгубил тебя, наших детей и себя. Тебе не о чем переживать, душа моя. Они ничего не сделали и не сделают — я слишком ценный экземпляр. Если в этом всём замешаны Его Величество, то дела плохи, моя дорогая. Ты, Катрин, окажешься просто куклой, которую передают из рук в руки. А Грейси. наша маленькая девочка, она же просто не выживет…
Что-то я глупости собираю, извини. Я очень переживаю. Вдруг я пишу это в пустоту? Вдруг тебя уже нет? Вдруг они всё это прочли?
Нет, они не смогут тебя сломить. Уж я-то знаю. Но всё равно не найду себе места.
Мне очень жаль, что всё это происходит с тобой и со мной. Господь испытывает нас, и мы должны смиренно нести этот крест, ты понимаешь. Но наши дети не должны. Они не виноваты. «Ты укрываешь их под покровом лица Твоего от мятежей людских, скрываешь их под сенью от пререкания языков» — молюсь я каждый день, стоя на коленях. И, если Господь услышит (а я в это верю), то всё будет хорошо.
Кстати, о детях. Помнишь, я писал тебе о лихорадке? Так вот, мы вылечили ещё нескольких. Каюсь, подслушал доклад командору. Врач сказал, что скоро мы созданим лекарство, или микстуру, и тогда массовая лихорадка прекратится. В приоритет он поставил детей, сказав, что они должны жить и трудиться во благо короны.
В ту ночь я вернулся домой. Уставший вошёл в комнату нашего сына. Он отвернулся к стене. Не спал. Сев рядом с ним, я долго размышлял над тем, что было бы, будь я на месте всех тех людей. Наш сын тоже бы заразился? А микстура, что давал бы ему врач, она изменила бы его? Если бы изменила, то как сильно? А как скоро Марс пошёл бы на поправку? Вообще возможно изменить то, что создал Господь? То против его воли, против нашей природы. И всё же у меня много вопросов.
Понимаю, душа моя, ты сейчас можешь гневаться за то, что я думаю об этом. Хочу, чтобы ты знала: не было ни дня, когда бы я не думал и не молился о здоровье наших детей. Ещё ты должна знать о том, что мне написали люди, готовые защищать их в час нашей беды. Готовые выступить против Его Величества. Наверное, в прежние дни, я бы побоялся принять помощь. Сейчас же, отдам всё, чтобы ты, Катрин, и наши дети были в безопасности.
И… Иногда я думаю о прежних днях, когда нам не приходилось прятаться и бегать. О свадьбе. Я ведь, дорогая моя, и подумать не мог, что ты согласишься. Лёжа на спине, закрываю глаза и вспоминаю: тот день предстаёт в дымке. Было солнечно, редкая удача нынче. В аббатстве уже собрались гости. Такие пёстрые. Тогда казалось, что зря мы с тобой выбирали живые цветы. Меня старались расспросить не передумал ли, понимаю ли я ответственность? Конечно, понимал. Иначе, пошёл бы я к отцу твоему, просил бы руки? Там же услышал, что думают обо мне. Для них я лишь очередная помеха на пути.
Я знал, что ты будешь там (в аббатстве) первее меня. И всё же, хотелось скорее увидеть тебя. Взять руку и больше никогда не выпускать. Смотреть в прекрасные глаза, целовать нежные губы. Быть рядом, с этого момента и до последнего. Подъезжая, сложно было не заметить, как все радовались тебе и Его Величеству. Вы, правда, уже зашли, но это мало меняло происходящее. Ты, наверное, очень волновалась. Потому что я помню, когда Его Величество вверял мне тебя со словами «Я благословлю ее и дам тебе от нее сына; благословлю ее, и произойдут от нее народы, и цари народов произойдут от нее» Для меня это было очень странно. Никогда прежде не слышал, чтобы говорили именно эти слова. Мне доводилось быть на многих свадьбах, но такое не говорил ни один отец. Впрочем, пусть будут эти слова. Они никак не повлияли на нас.
Когда твой он ушёл, мы, наконец, сказали друг другу «привет». Ты же помнишь это, душа моя? Помнишь, как нам было неловко? Всю церемонию я разглядывал твоё платье. Сколько швей над ним трудились? Эти вышивки, корсет, что подчеркивал фигуру, пуговицы на рукавах — просто произведение искусства. А потом, когда всё закончилось, мы шли пешком до дворца. Помнишь?..
Люди были так тебе рады, смотрели с благоговением и плакали от счастья. Честно признаться, я тоже был готов заплакать. Боялся отпустить тебя, боялся, что всё это окажется лишь сном. А теперь, лёжа в старом, покосившемся от времени, домишке, понимаю, что то, действительно был сон. Далёкий, почти нереальный. Хватаюсь за обрывки воспоминаний и думаю, во что превратилась наша сказка? Я и сам не знаю.
Наверное, мне не стоило всего этого писать, дабы не расстраивать тебя, душа моя. И, скорее всего, я просто сожгу это письмо, как и десятки других до него. С другой стороны, я думаю, что тебе будет приятно вспомнить то, что было до всего этого кошмара. Хочу снова увидеть твою милую улыбку (зачёркнуто)
Пожалуй, закончу на сегодня. Я слишком утомился, моя милая Катрин. Прости, что вот так всё так тебя выливаю. Мне больше не с кем делиться. Надеюсь на нашу скорую встречу.
Люблю и жду ответа, моя дорогая Катрин»