Белые начинают, черные выигрывают

Мария точно знает, что за взрывами стоит Август ван дер Хольт (в его штате не только Анна-Франсуаза, да и западные разведки подкинули материалов). Она знает, что исполнитель серии терактов – Олег Волков, боевик из «отряда мертвецов», друг Сергея Разумовского (простая логика и наблюдение за «отрядом мертвецов»). Знает, что сам Разумовский был тайно спасен из психбольницы почти сразу после заключения, но лишь на условиях второй личности Птицы – отомстить городу и лично Грому (свои люди в психушке, которые не смогли помешать из-за того, что ключ от камеры хранился только от Рубиншетйна. Но видео они успели скопировать и переслать ей. На утро пациента просто не нашли, и Рубинштейн, сохраняя лицо и должность, приволок на его место другого рыжего с шизофренией. Посетителей к нему не пускали, даже Диму Дубина, исправно приносящего книги и сладости). В конце концов, все это Мария и придумала: связать давнюю привычку Хольта самостоятельно организовывать спрос на свой товар и месть Волкова-Разумовского, чтобы решить вопрос со всеми тремя. Они сами рвались в Питер, как пешки к противоположному краю доски, и здесь всех троих можно – нужно! – взять тепленькими, пока они не добились своего. Предъявить убедительные доказательства виновности Хольта, чтобы вынудить его сотрудничать: как минимум не поставлять оружие в Россию, как максимумом – позаимствовать пару полезных технологий, а на сдачу бесплатно забрать дорогущие дроны. Проследить за Олегом, выяснить, где прячется Разумовский: у первого узнать о боевиках, способных представлять угрозу России, у второго исследовать Птицу, запереть их в тюрьме понадежнее и покомфортабельнее (оба ещё пригодятся государству, зачем зря третировать этих милых людей, способных закошмарить весь город?). Хотелось бы разобраться и с Рубинштейном: эксперименты на людях и тайные исследования могут сделать его опаснее Чумного доктора. Но он слишком осторожен – отключения камер, гипноз и хранение важных документов в сейфе не дают ни одного весомого доказательства, даже вести о пропаже и подмене Разумовского можно считать чудом. Да и не до него пока: доктор много лет работает в Питере, и с городом все в порядке, а вот другие три деятеля могут разнести все по камушку, эти три фигуры нужно взять сейчас. Желательно почти одновременно. Это уже не шахматы, это шашки, где один ход может принести несколько фигур. Тем более у неё было так много сильных своих! Анна-Франсуаза, вышедшая на связь и доложившая, что все идет по плану. Умный и пробивной Игорь Гром, заслуживший очередные лавры после тюремного бунта. Хваткая и сообразительная Юля Пчелкина, работающая нам имиджем и Игоря, и полиции, но не опускавшаяся до лизоблюдства. Очень перспективный Дима, узнавший о роли начальника в тюремном бунте и начавший разматывать клубок другого дела. Опытный Прокопенко, который может прикрыть всех своих. Пара пешек, которые вносят посильную лепту. Дебют или начало шашечной игры должны были быть очень короткими. Но вышли и не шашки, а какая-то карточная игра, где все с нечитаемыми лицами набрали себе карты, и нельзя было наверняка сказать, кто блефует, кто купился на твой блеф, а кто просто не умеет играть. Хольт шел по плану, предложенному Анной-Франсуазой, – она не раскрыта или он подыгрывает? Волков с загадками Птицы обходил Грома – майор уступал им двоим или ему просто нужно было время? Генерал-майор Марго Афинская на совете отчитывала её, как девчонку, – Мария и правда ошиблась или Афинская была куплена Хольтом? Генерал-майор была тёмной лошадкой, Мария знала её не так долго, как других, и потому не доверяла. Даже её мирный, «учительский» вид – толстые очки и пучок светлых волос – не давал интуитивно считать Афинскую своей. Такое чувство, что она и правда играла «училку»: от дидактических интонаций, всякого отсутствия инициативы и успехов, «проверенных временем» нерабочих методов возникал эффект машинного автоматизма. Оля как-то обмолвилась, что Афинской удается то, для чего Марии нужны линзы и макияж – спрятаться за маской. Но Марии маска была нужна до того, чтобы её воспринимали серьёзно, а для чего она Афинской?.. Так или иначе, в итоге Марии дали неделю на то, чтобы прищучить всех троих: дальше в город зашла бы Афинская для решения проблемы Хольта и Стрелков как спец по Чумному доктору (хотя все прекрасно понимали, что Птицу победил Гром при помощи Димы и Юли, Стрелков считался эдаким катализатором и получил свои лавры. «Грамотно взбесить тоже надо уметь», – философски отметила тогда Оля). Но теракты должны были прекратиться уже… – Сегодня?! – Мария невольно повысила голос, глядя на экран ноутбука с лицами сослуживцев – совет проводился по специальной программе. – Уже час для, осталось одиннадцать часов до конца суток! – Да. Уже час, как прогремел второй взрыв! – в ответ повысила голос Афинская. – Новый? – Где?! – В новостях ещё ничего нет… – Новость тонет в разноголосице, пока Мария лихорадочно переваривает случившееся. Второй? Как второй?! Пусть первой загадки Гром не ожидал, что случилось на второй раз? Почему никто снова не засек Олега? Почему никто снова не доложил ей вовремя? Почему… – На этот раз фонтан «Самсон» в Петергофе. Пока мы разговариваем, страдают люди, страдает культурное лицо Петербурга, страдает репутация нашего ведомства. В городе замминистра – и террор не прекращается! – Я вас услышала. Решу этот вопрос. – Уж надеемся. Если люди узнают, что мы не просто это допустили – что мы знали, но не предотвратили – будет трибунал. Всех снимут! – Мария, и впрямь, вышло нехорошо, – ежится министр, молчавший почти весь совет. Он дал добро на операцию, не уточняя деталей, и теперь оказался в положении человека, которому и возмущаться глупо, и высказать конструктивные претензии сложно. – Вы ведь всегда славились продуманностью и козырями в рукавах. Уж покажите фокус, – он нервно улыбается. Показать хочется не фокус, а средний палец. Если бы ей позволили провести реформу и сделать город безопасным раньше, если бы не забирали толковых людей на другие дела и не запрещали посвящать незнающих – тех же Грома и Диму, да хоть Прокопенко, если бы все вокруг тряслись за людей так, как трясутся за должности, все было по-другому! – Слушаюсь. На прощание на неё смотрят все – взволнованно, сердито, с надеждой или злорадством. Но по спине ползут мурашки только от одного взгляда – пустого, рыбьего взгляда Афинской. Так не смотрят те, кому нечего скрыть. Пальцы сами собой выстукивают сообщение со второго телефона: «Пробейте генерал-майора М. Афинскую. До конца вечера». Впрочем, мурашки ползут и от всей ситуации: в машине Мария листает питерские и чпшные каналы, осознавая масштаб случившегося. Взрыв – раз. Пьяный Гром, разогнавший настоящий цирк и устроивший свой, – два. Молчание официальных источников и лиц – три. Она думает, что стать хуже просто не может, но оказавшись во дворце Хольта понимает: может. Мария предупредила о своем визите, Хольт и должен был предполагать её визит вскоре после взрыва, даже если что-то пошло не так, уж можно было впопыхах натянуть на себя хотя бы домашнюю одежду! Но господин магнат, заставив её ждать, появляется в белоснежном халате. Распахнутом. На почти голое тело. Сообщение считывается огромными буквами: «Для меня нет правил». Ну и «Полюбуйтесь хозяином положения». Мария смотрит строго в глаза, хотя их темная насмешливость ей тоже не нравится. Хольт со своими широкими бровями и чуть восточными чертами лица красив экзотичной, чуть дикой красотой, его харизма искрится в воздухе даже без сверхспособности. Он говорит только на русском, будто французский уже выполнил свою функцию. И, закидывая в рот леденец, ведёт себя не как оружейник, бизнесмен, преступник, кто угодно другой, кем он является, а как… Невозможно не напрячься, когда к тебе подходят одновременно с уверенностью человека и мягкостью хищника на охоте. Когда заходят за спину и плавно склоняются так, что ваши головы оказываются примерно на одном уровне. Когда чужое лицо оказывается в нескольких сантиметрах от твоего. Мария знает о его возможности преобразовывать эмоции в электричество, а Хольт знает, что она знает, и хвастает. Она знает, что он не прикасается к девушкам без разрешения, а он знает, что она знает, и чуть поддевает прядь её волос. Она знает, что ошиблась, а он знает, что она знает, и материализует искорку не чтобы напугать, а чтобы... – Вы чувствуете? Как между нами пробежала искра? Её ошибка пахнет озоном от этой мини-молнии – слишком крохотной, чтобы причинить боль, слишком явной, чтобы не обратить внимания. Мария плохо разбирается в запахах, может назвать лишь часть того, что воспринимает, но сейчас цепляется за парфюм Хольта, чтобы не выдать настоящих чувств. Металлические ноты, поддерживаемые миндалем, переплетаются с бергамотом, переходящим в почти морозную свежесть, та закрепляется глубокой лавандой, а поверх ваниль, которая должна бы быть сладкой, а на поверку лишь сладковата и подчеркивает другие компоненты. Холодный аромат для горячего мужчины, какой нонсенс. Насладившись её молчанием, Хольт неторопливо отходит. Говорит и говорит, не нуждаясь ни в кивках, ни в словах согласия – сейчас у Марии нет ни одного шанса предметно возразить. Сейчас. Она ошиблась в господине Хольте. Точнее, при знакомстве с досье Мария верно приняла его за энтузиаста со страстью к эффектности и парочкой правил, а потом обилие противоречивых сведений запорошило глаза и заставило причислить его к шахматникам с потребностью в богатстве и славе. Осторожнее стоило давить потребность значимости! Мария умеет принимать правила, и смиренно выслушивает все, что Хольт считает нужным ей сказать, а мысленно добавляет в список его прегрешений… весь этот визит. Особенно нарушение личного пространства, пальцы в её волосах, искру чувство беспомощности. Игорь Гром в кои-то веки заваливается, куда надо. Непонятно, как его пропустили (ладно, понятно: либо пробился силой, либо Хольт рассчитывал на его приход), но бравый майор, не то чтобы успевший протрезветь до конца, жаждет справедливости похлеще Чумного доктора. Он вываливает свои обвинения, пока в Марии восхищение бьётся с испанским стыдом. Спасибо, что прервал сеанс самолюбования Хольта, спасибо, что самостоятельно узнал так много (так и быть, нелестные мысли о его интеллекте снимаются), но где доказательства и какой из Отто Шрайбера боевик? Хотя бы пара улик – и Хольта можно было бы задержать! Но вместо этого Гром выдает перформанс с пистолетами, и спасибо здравомыслию Хольта, что обходится без крови. Мария показательно поджимает губы, глядя на ошалевшего от фиаско майора, у которого даже табельное отобрали, и подтягивает к себе папку с документами. Ладно, Игорь хотел как лучше, она тоже может сделать ему и себе небольшой подарок. Мария вполне искренне замирает при виде новой суммы: она увеличилась не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Даже первоначальная требовала оставить не больше половины от нынешнего состава полиции! А чтобы выплатить это, нужно урезать зарплату остальным. И встать на колени, прося сбросить ещё процентика четыре. Не будь все расчеты электронными, господин Хольт уехал бы к себе с несколькими сумками денег и вошел бы в историю как один из самых успешных террористов, получивших выкуп и оставшихся на свободе. Ах это чудное «бы». – Господин ван дер Хольт, эта сумма на порядок больше заявленной. Ваши дроны стоят очень больших денег, но это… это непомерно много. – Мария вольготно откидывается на спинку кресла. – О, я знаю, госпожа Архипова. Но мои дроны нужны этому городу, если его герой... – У хмурого Игоря нет сил даже напрячься всерьёз, он лишь сжимает кулаки. – …не в форме. Ложка дорожает к обеду, так говорят русские? И что скупой платит дважды. Судя по сумме – четырежды. Ла-адно, господин Хольт. – У наших зарубежных партнеров тоже есть чудные примеры народной мудрости. Англичане, к примеру, говорят: «If you can’t be good, be careful» – «Не можешь быть хорошим, будь осторожным». А корни этой пословицы в латинском выражении, которое, я, к сожалению, не воспроизведу. Впрочем, у меня есть венецианские друзья, возможно, вскоре они помогут… с произношением. Хольт сужает глаза в неверии, Мария напротив распахивает свои и реже моргает, добиваясь психопатичности взгляда. Пусть считает, что она одержимая, которой и города не жаль, чтобы его посадить. Пусть решит, что английская разведка все же решила разобраться с ним сейчас в отместку за дело Святого Патрика. Пусть подумает, что в Венеции, где Олег пытался справиться с Птицей, остались существенные доказательства их связи с Хольтом. – Не понимаю, о чем речь. Я с уважением отношусь как к полиции, так и к этому прекрасному городу. – Это похвально. Возможно, мне и не придется обращаться к мудрости других народов. Но я не могу проигнорировать свой. Видите ли, господин ван дер Хольт, я представляю не свои интересы и плачу не свои деньги. На эту сделку министерство выделило определенную сумму. Чтобы получить новую, надо минимум две недели бюрократического ада. Поверьте, мне самой бы хотелось, чтобы эти траты проходили проще, но… – Она честно разводит руками. Официально стрясти такие деньги в такие сроки правда невероятно сложно. – Но что будет с городом за эти минимум две недели? И с руководством, которое допустило все это? – Важные вопросы. Как и то, что будет с пойманным подрывником. И заказчиком. О, я не завидую этим злодеям, господин ван дер Хольт. Если герой не в форме смог разузнать о важных приметах преступника, то представьте, на что он способен обычно. И снова – лед её голубых глаз против темного омута его черных. Её спорные Гром, Англия и Венеция против его надежного Волкова с Птицей. Её дрянные карты с уверенностью против его тузов с шаткостью положения. Где-то на периферии приободренный майор, настороженные мистеры-монохромы, нечитаемый Отто, но игроков в комнате только два. Вот теперь между Марией и Хольтом и правда искра. Будь они в аниме, художница бы изобразила их взгляд глаза в глаза как извилистую молнию. И Мария смиренно опускает взгляд, как бы сдаваясь в этой дуэли. Показывая, что время беззастенчивого давления и обмана прошло. Показывая, что он победил, но сдаваться она будет на своих условиях. – Я могу пробыть здесь не больше недели. Другие контракты, управление компанией, лечение, – говорит Хольт почти с сожалением. Глупо было бы ожидать согласие с её сроком, и Мария уже кивает, но он вскидывает руку. – …Мне хотелось бы, чтобы Вы лично рассказывали мне о продвижении нашего дела. Каждый день. Если что-то пойдет не так, мне незачем быть здесь ещё неделю. – Разумно. – То есть, минус время, плюс домыслы. И необходимость этот час держать лицо, что бы не происходило вокруг. – А ещё хотелось бы компенсацию за наглое вторжение Грома. – Даже нечуткий майор ощущает эту лакуну перед своим именем (ни звания, ни хотя бы "господина") и хмурится сильнее. – Скажем, публичное извинение. На видео. Плохо. У Грома и так огромные, прямо громадные неприятности: когда теракты закончатся, героя хорошо если молча выпнут из полиции – он тоже может оказаться на скамье подсудимых… а потом у Рубинштейна. А после видео даже конца терактов не дождутся! После видео заговорят о том, что полиция бессильна и погрязла в конспирологии, а то и сведении личных счетов, что на налоги не могут купить нормальные дроны и саботируют сделку, что реформу следовало начинать с верхов, прикрывающих такие низы. Но неужели Хольт не думал, что она не предусмотрела взрывной характер Грома? – Игорь… Вы меня поймете. Мы принимаем эту сделку. Видео будет вечером, кое-кому надо хотя бы час поспать, чтобы его не спутали с перебравшим бомжом, – сухо сообщает Мария, глядя на подбородок Хольта. – Вас проведут, – милостиво бросает он. К чести Грома, он не пытается затевать разборки что во дворце, что на улице и в такси, но и побитым псом не выглядит. Молча строчит что-то по новенькому смартфону, а Мария не лезет в душу. В здании полиции майор даже оживляется: обнимает Юлю, вернувшуюся с нужной поездки, жмет руку Диме, добывшего очередные улики в старом деле, терпит бурчание Прокопенко. Пока он бегал, а она терпела Хольта, все трое занимались делами. Игорь со вкусом матерится от всех новостей, и Мария его понимает. – Ещё раз. Ты забралась к черту на куличики, чтобы узнать, кто промышляет терактами? Юль, ну мы ж определились: это у меня мозгов нет! – Будем считать, я заняла тебе половину, и тоже теперь полоумная. И я же узнала: это Олег Волков! Доказательства есть. – Юля смотрит на Марию с превосходством: после первого же взрыва она попросила Олю связаться с давней подругой Анной Теребкиной, чтобы та задела Юлю, и журналистка занялась своим дело как следует – с подтверждением правоты. – А я узнал, что бунт в тюрьме был для отвлечения внимания! Волков организовал его, чтобы стащить вещдоки из дела Чумного доктора. Взрывчатку и флешку из вейпа. Взрывчатку уже использовал, а вот флешка… Чую, скоро мы о ней услышим. – Услышите. Извини, Игорек, в этот раз пришлось пожертвовать фигурой, чтобы партия продолжилась. Да и я давно на пенсию хотел... – Фёдор Иваныч! – По-другому никак. Организуем пресс-конференцию, я скажу, что ты выполнял мой личный приказ, и заявлю об отставке. Вас же временно поставят на моё место? – Прокопенко безо всякой злобы уточняет важную деталь. Мария вздыхает. Должны. Только вот… Впрочем, это её проблемы. – Поставят. На пресс-конференции Игорь принесет свои извинения и пообещает впредь не нарушать протокол, а ещё скажет, что ни к господину Хольту, ни к его компании у нас нет вопросов. Дима расскажет о краже флешки, призовет всех к цифровой бдительности. А Юля обнародует данные о Волкове. – Но если он узнает, что я нарушил правила… – То придет за твоими близкими. Что проще: выслеживать боевика по всему городу, или установить наблюдение в трех местах? Да и у господина Хольта появится на него зуб: Олег раскрыл своё инкогнито, значит, стал опасностью для него. – Дивиде ит импера? – с кошмарным произношением спрашивает Гром. – Все это очень умно. Как будто спланировано заранее. Почему мне кажется, генерал-лейтенант, что мы только фигурки в ваших блестящих планах? – Я точно такая же фигурка. – Мария выдерживает взгляд его серых глаз. – Просто возможностей для хода у меня больше. Во всяком случае, так она себя чувствует: что по жизни, что на конференции, что на внеочередном совете. Её сухо уведомляют о том, что «пока ваше нахождение на таком высоком посту нежелательно», и сигарета немногим горче этого известия, а ветер – холоднее той ледышки, в которое заковывается её сердце. В общем-то, плевать. Ожидаемо. Это не катастрофа, ведь у неё развязаны руки. Так даже лучше: вряд ли Хольт решит, что она все ещё участвует в операции, если потеряла должность. Но все-таки глупо. Нечестно: могли бы снять, а потом давать указания, размахивая перед носом перспективой возвращения должности. И по-детски обидно: все фигуры вокруг развились, двинулись в центр, а она, вопреки, всем шахматным правилам, лишилась короны. Королева-подданная – отец наверняка громко фыркает в недрах своей квартиры, пока мама говорит, что «у Марии потребность не во власти, а в пользе для людей». Грома вон тоже выгоняли из полиции, и ничего, приняли обратно. Известия о Марго Афинской заставляют встряхнуться. Её биография чиста, как стекла её очков… единственное, что очки-то Афинской не нужны. Розыскникам, добывшим эту информацию, факт отличного зрения генерал-майора ни о чем не говорит, а вот Мария задумывается. Многие носят очки для имиджа, но никто не носит имидж просто так. Мария просит покопать ещё, и решает, что сегодня сделала все, что могла. Оля сонная: ждала её звонка ещё час назад, но не легла. Мария ругает её за пренебрежение сном, а Оля её – за то, что редко звонит. Они обсуждают произошедшее, спорят об Афинской и восхищаются Юлей: полицейские и должны быть бесстрашными и сообразительными, а журналистка своим упорством, честностью и ловкостью заслуживает уважение. Мария никогда не рассказывает ей всё из чувства долга (секретные операции есть секретные операции), но сейчас утаивает одну деталь из других побуждений. В голове звучит проникновенное «Вы чувствуете? Как между нами пробежала искра?». Этому вопросу около года – раньше Хольт спрашивал: «Хотите узнать, откуда шрамы?», но примерно год назад очередная дама на голубом глазу сказала, что ей не нравится отсылки к Джокеру, и он перестроился. Хотя смысл у этого вопроса остался тем же. «Я хочу вас убить» либо «Я хочу вас». Насколько нормально, что Мария не чувствует страха или неприязни ни от одного из вариантов?