Судья

Фурина сидит в тёмной комнате, рядом валяется меховая накидка. Она смутно помнит, как и почему очутилась здесь, но ни одна из её мыслей не располагает к хорошему завершению. Она помнит, как её схватили, как проводили на корабль и как вели по пустым холодным коридорам. Прошлая Фурина сейчас бы плакала, умоляла пощадить её, говорила бы, что она Архонт… У нынешней нет сил даже говорить, не то что плакать. Всё, что ей сейчас остаётся — это думать, думать о том, в какой момент всё пошло не так. В тот ли день, когда она появилась на свет как «Фурина», или в день того рокового суда, которого она так ждала? А может, всё дело в камне, висевшем на её поясе?       Глаз Бога. Дар Богов. Для неё он оказался всего лишь подачкой от Гидро Лорда Драконов — того, с кем ей меньше всего хотелось видеться. С того дня, как она узнала этот секрет, пользоваться элементальными силами оказалось слишком сложно. Камень напоминал ей о нём, а он напоминал ей о пятисотлетних страданиях.       К Нёвилетту у неё были смешанные чувства. Она понимала, что формально это нельзя назвать предательством, тем более первой его доверие предала именно она. Однако ей было больно смотреть в его глаза, не выражающие ни капли сочувствия. Для него она ничего не значила, столетия совместной работы казались ничем… Или так ей казалось в тот момент. Фурина не знала, что он чувствует, она так и не удосужилась поговорить с ним. Теперь она не сможет извиниться перед ним. И за это ей тоже жаль. Быть может, Предвестники будут милосердны к ней и дадут написать хотя бы одно письмо перед тем, как заберут её жизнь? Тот рыжий мальчик, несмотря на желание сразиться со всеми, даже «Архонтом», был хорошим. Он так помог Фонтейну, задержав на некоторое время этого Кита. Возможно, она сможет поблагодарить его сегодня?       Ей стольких следует поблагодарить и у стольких же попросить прощение.       А потом она снова вспоминала, что эти люди устроили против неё заговор, который мог уничтожить всё, над чем она работала. Да, ничего не было разрушено, да, Фонтейн спасён, но, оглядываясь назад, это всё равно было невыносимо больно. Это она их надоумила, Фурина практически не сомневается. Только Слуга подобралась слишком близко к правде, напав на неё. И всё же, несмотря на факт подстрекательства, она не знала, что чувствовать к ним. Прошлая Фурина злилась бы на них, ненавидела… нынешняя не слишком любит вспоминать о них, а изначальная… Фурина не знает, что чувствовала бы, если не эти пятьсот лет. Она могла простить их, могла ненавидеть, злиться, бояться, игнорировать их существование… Фурина не помнит, какой была тогда, быть может, то, какая она сейчас — её настоящее я.       Фурина хрипло смеётся. Ей кажется, что она сходит с ума в этих холодных тёмных стенах.       Ах, нет, она сошла с ума уже давным-давно, возможно в тот самый день, когда согласилась играть Архонта. Кто бы в здравом уме согласился на собственные страдания в течение бессчётного количества времени? А может, это безумие передалось ей от Фокалорс? В конце концов, кто, как не она, придумавшая весь этот чёртов план, будет главным безумцем всея Тейвата?       Про покойных нельзя плохо говорить, но Фурине плевать. Она умерла, оставив её одну, с пустотой, которую никто теперь не заполнит. Умерла, приказав счастливо жить как человек, как будто Фурина знает, каково это. Что такое счастье? Что значит «быть человеком»?       И ей хочется ударить Фокарлорс, трясти её, кричать на неё… Только она не может, потому что тело Гидро Архонта — её тело, всё, что осталось от неё — это она сама и частичка силы, что поглотил Нёвилетт.

***

После исполнения древнего пророчества её первый выход в свет был окутан странной лёгкостью и расслабленностью. Может, это был алкоголь, а может, магия, пропитавшая её душу. Фурина слегка покачивалась, но на её лице сияла искренняя улыбка. Первая в её жизни вечеринка оказалась удивительно восхитительной. Фурина чувствовала себя свободной, впервые после катастрофического потопа она улыбалась искренне. Её сердце пело, и ноги сами начинали танцевать.       — Ле... Фурина, пожалуйста, будьте осторожнее, — послышался обеспокоенный голос Клоринды. Клоринда с тревогой наблюдала, как Фурина, держась одной рукой, кружилась вокруг фонарного столба. Её готовность броситься на помощь мгновенно усиливалась. Но де-Фонтейн только смеялась, перепрыгивая от одного фонаря к другому.       — Не волнуйся, Клоринда. Я уже тысячу раз делала это!       Возможно, её когда-то защищало проклятие, но пара синяков — ничто, по сравнению с этой головокружительной свободой. Фурина смеялась от души, впервые чувствуя настоящее счастье. Она могла делать всё, что угодно: танцевать на столе, рассказывать глупые шутки и смеяться громче всех. И самое главное — больше не нужно притворяться и тщательно подбирать слова. Обернувшись на подругу, Фурина нахмурила брови. Ей показалось, что во взгляде Клоринды мелькнуло разочарование. В чём дело? Она что-то сделала не так?       Ветер ласково трепал её волосы, когда она подходила к очередному столбу. Возможно, Клоринда просто поморщилась из-за ветра, а усталость сыграла злую шутку с Фуриной. Она вновь улыбнулась, наслаждаясь вечером.       — Мисс Фурина, пожалуй, с вас хватит на сегодня, — Клоринда аккуратно сняла де-Фонтейн с очередного столба. — Я обещала вернуть вас домой в целости и сохранности.       — Ну ещё совсем немного!       Она отдёрнула руку подруги, закружившись в незамысловатом танце. Её партнёром был ветер, символ свободы этого мира, единственный свидетель её слабости на протяжении пяти веков. Но сегодня она была уверена, что ничто не сможет испортить ей настроение. Вечеринка была чудесной. Нет, лучшей! За все годы своей жизни Фурина не испытывала большего удовольствия. Она не понимала, почему Клоринда так пыталась угомонить её, когда всё, что она делала — это наслаждалась вечером.       Подождите-ка.       Она обещала?       Фурина много раз играла роль дурочки, но на самом деле была далеко не такой. Кто-то попросил Клоринду вывести её из дома. Возможно, она сама этого не хотела, но ей пришлось. Если так подумать, то всё выглядело не так радужно, как она себе представляла. Клоринде вовсе не нравилось проводить с ней время, и весь вечер она бросала на неё неоднозначные взгляды. Дуэлянтке было стыдно за неё перед своими друзьями. Фурина испортила ей весь вечер своим присутствием... Эйфория от приятного вечера начала угасать. Взгляды, что Клоринда бросала на неё, всё больше сочились разочарованием и упрёком. Неужели она и правда сделала что-то не так?       — Да, ты права, — Фурина поправила съехавшую шляпу, чтобы занять руки. — С меня хватит.       На её лице не осталось и намёка на улыбку, а между бровями залегла складка. Как Фурина не могла понять этого раньше? Клоринде она не нравилась, была ей противна. Клоринда была одной из предателей, и в её отношении к ней не должно быть ничего удивительного. Она однажды направила на неё свой меч, не колеблясь, подняла оружие на своего Архонта. Фурина помнит, как она смотрела на неё в тот день. Без единой эмоции: ни жалости, ни сострадания, ни гнева. Это ранило больнее меча, вонзённого прямо в сердце.       За те несколько минут размышлений, пока они шли к её дому, де-Фонтейн пыталась убедить себя в ошибочности своих мыслей. Но факты, словно тени, окружали её, не оставляя места для сомнений.       Все последние положительные эмоции остались за дверью, когда она вновь оказалась в пустой квартире. Клоринда предложила ей помощь, но в её глазах читалось явное раздражение. Это было отвратительно. На душе у Фурины разливалось отвращение к себе, к Клоринде и ко всей этой ситуации. Сегодня её окружали одни предатели, и она не поняла этого. Оглядываясь назад, она видела, как все на этом вечере её ненавидели, тайно желая исполнения смертного приговора.       Фурину пошатывало, то ли от алкоголя, то ли от нахлынувших эмоций. Она ухватилась за тумбочку, чтобы не упасть. Ваза с увядшими ромаринами упала на пол, но ей было не до этого. Де-Фонтейн пристально смотрела на своё отражение в зеркале. Вся растрёпанная, с синяками под глазами, готовая расплакаться. Такова ли настоящая она?       Боль пронизывала её, почти как в день суда, только ещё сильнее. Хотелось лечь и свернуться клубочком прямо на полу, но она продолжала смотреть в зеркало, сжимая края тумбы. Ей казалось, что в отражении она видит Фокалорс, возлагающую на неё новую, ещё более тяжёлую роль. «Живи, как человек…» — смешно. Всё, что она умела — это лгать и страдать. Научиться жить у неё не получалось. Как ей это сделать, когда все вокруг ненавидят её?       — Это всё из-за тебя! Почему ты никак не оставишь меня в покое? — её всю трясло, а крупные слёзы стекали по щекам. — Тебя уже нет. Ты мертва. Почему ты продолжаешь меня преследовать? Что тебе ещё нужно? Я всё сделала, я страдала, как ты и обещала, что мне ещё нужно сделать?       Её дыхание стало прерывистым, сердце болезненно сжалось.       Ей показалось, что отражение слегка улыбнулось, наслаждаясь её страданиями. Оно насмехалось над ней, издеваясь над её болью.       Ха.       Ха. Ха.       Ха. Ха. Ха.       — Прекрати же! Перестань! Просто замолчи, наконец!       Собрав последние силы, Фурина ударила кулаком по зеркалу.       Звук бьющегося стекла отрезвил её. В момент, когда её кулак пронзила боль, она словно очнулась ото сна. Несколько капель крови упали на светлый ковёр. Её будто пронзило током, и она наконец пришла в себя, принявшись аккуратно собирать осколки. Рука горела, но Фурина старалась игнорировать боль. Слёзы продолжали течь, но она уже не знала, почему плачет. Возможно, не знала с самого начала. В конце концов, она лгунья и предательница, заслуживающая презрения. Ей давно стоило это принять, а не тешить себя надеждами, что люди всё забудут. Нёвилетт был прав, не отправив её в Крепость — для такой преступницы, как она, это был бы просто курорт.       В этот момент из осколков зеркала, грустно улыбаясь, на неё смотрело её отражение.

***

      Фурина, схватившись за голову, скатилась с кушетки на пол. Хотелось закричать, до хрипоты в голосе, до боли, чтобы её услышали даже в Фонтейне, только вместо крика из её горла вырвался какой-то скрипучий звук. Никто не любит, когда преступники горланят в камере, Фурина точно знает об этом. Всё, что ей остаётся — это схватиться за волосы и лечь на холодный пол. Может, в таком случае смерть будет не такой болезненной, она просто заснёт…       Только ей не хотелось умирать. В мимолётный момент слабости она думала о том, что смерть будет для неё лучшим вариантом из всех возможных, но она хотела жить. Фокалорс хотела, чтобы она жила. Однако сил встать с пола и бороться за свою жизнь у неё не было. Даже если она сбежит, пересилит себя и обратится к Нёвилетту, всё будет зря. Фатуи найдут её, обязательно найдут. И тогда смерть станет для неё не наказанием, а единственным спасением. В конце концов, ей известно о Докторе и его экспериментах. А она довольно любопытный материал — бывшее «вместилище Бога», человек, проживший пятьсот лет…       Фурина снова смеётся. И ей кажется, что охранник, приставленный к ней, вот-вот откроет дверь и ударит её.       Дверь с громким скрипом открывается, и сначала он бьёт по лицу, чтобы психопатка наконец-то замолчала. Затем ещё раз и ещё, пока из носа и рта тоненькой струйкой не польётся кровь. Мужчина встряхивает её и роняет на пол, словно фарфоровую куклу, ожидая, что она разобьётся. Он бьёт её ногами в живот, стараясь сбить улыбку с её лица, но вместо криков боли получает лишь смех. Он заламывает ей руки, достаёт нож и бьёт, бьёт, бьёт в живот, грудную клетку, стараясь не задеть шею. В конце концов, убить её должен предвестник. Она собственноручно. Он будет делать с ней всё, что ему только угодно, до тех пор, пока комната не пропитается металлическим запахом, от которого начнёт мутить.       Только ничего из этого не происходит в реальности. Фурина по-прежнему лежит на полу, прикусив губу до крови. Она больше не смеётся, вместо этого смотря мутными глазами на потолок. То, как переливается лёд, заставляет её думать, что она смотрит на звёзды: такие прекрасные, как и далёкие. Может, после смерти она станет одной из них? В таком случае все опять будут смотреть на неё с восторгом и любовью в глазах, а не ненавистью и презрением. Да, это было бы замечательно… Возможно, только тогда её дети Фонтейна наконец-то простили бы её за всю ту ложь.       Вспоминать простых людей куда больнее, чем «предателей». Она делала всё это ради них, все страдания были только ради них. И всё же Фурина не сумела спасти всех: те бедные девушки, над которыми издевался Вашер, господин Каллас, люди Пуассона и многие другие. Сердце бешено стучит от воспоминаний, предшествующих суду, как на неё кричали и обвиняли в бездействии. Даже зная, что это Навия подговорила их, Фурина не может не думать, что их слова звучали уж слишком искренне. Именно этот факт заставлял её избегать всех.       Её сделали героем, отдавшим все свои силы на борьбу с пророчеством, вот только умерших это не вернёт, а боль от утраты близких не пройдёт по щелчку пальца. Ловить на себе взгляды, полные презрения, невероятно больно, но Фурина думает, что в какой-то степени заслужила это. Она могла стараться лучше искать решение проблемы, могла устроить эвакуацию Пуассона. Всё указывало на то, что пророчество начало сбываться. Её ведь даже предупреждали о повышении уровня воды, но она просто отмахнулась, не придала значение.       Люди, которых Фурина поклялась защищать, погибли из-за её халатности, а вовсе не из-за паутины лжи, которая плелась на протяжении веков. Именно это делало ситуацию больнее. Они имели право злиться на неё, ненавидеть и даже желать смерти. Как Архонт Фурина полностью провалилась, как человек — тоже.       Слеза скатилась по её щеке прямо на пол, тут же замерзая. Нет, она, разумеется, не плачет, это просто переизбыток гидро в её организме. Разве могут у неё остаться слёзы после стольких лет плача в подушку?       Кап. Кап. Кап.       Слёзы всё продолжали течь из её глаз, заставляя Фурину часто моргать. Сейчас она не понимала, из-за чего плачет. Она была свободной, пусть и не так долго, но почему же ей так больно из-за этого? Быть может, потому, что освободившись, Фурина перестала быть нужной?       В голове вертелся всего один вопрос.

      Почему так больно?

      Почему так больно?

      Почему так больно?       Внутри неё было пусто. И эта пустота была вовсе не из-за смерти её божественной части, вовсе нет. После исполнения пророчества Фурина утратила цель. Вся её жизнь крутилась вокруг пророчества: у неё не было ни семьи, ни друзей, ни даже дома. В редких счастливых снах ей снились размытые образы океанид, которые тянулись к ней, звали танцевать вместе с ними. Фурина не знала их, она даже океанид никогда не встречала, но от них словно исходило что-то родное и знакомое.       После освобождения от роли Архонта ей нравилось думать, что таким было её прошлое, и ей правда хотелось верить, что будущее будет таким же. Глаз Бога должен был помочь ей начать жизнь с чистого листа, однако сейчас она в Снежной, в темнице Заполярного дворца, готовилась встретить свой конец. Ха. С её стороны было крайне наивно предполагать, что у неё возможна счастливая жизнь. Что это вообще такое — счастливая жизнь? Жизнь без лжи и притворства? Фурина так не может. Всё её существование построено на этом. Она была рождена создана, чтобы умереть.       За дверью так и мерещился цокот каблуков, а в тёмных углах комнаты — красные кресты. В такие моменты раны на теле вспыхивали болью по новой, словно Слуга нанесла их только что. Она вспомнила, как страх сковал её тело, когда они вновь встретились. Фурина не могла ни пошевелиться, ни даже что-то сказать. Это было ужасно. Арлекино говорила о чём-то, но у неё в ушах раздавался только звон. Она была слаба. Сила, что исходила от неё, чувствовалась в воздухе, но Фурина всё равно напала. Это была случайность, один резкий выпад, сделанный под влиянием адреналина, а затем боль, боль и боль.       Она чувствует, что вот-вот за ней придут.       Весь мир сцена, а люди в нём актёры, так однажды сказал древний фонтейнский драматург. А Фурина Де-Фонтейн давно приняла решение покинуть сцену. Даже если ей нравится выступать, даже ей страшно и она не готова, решение уже принято. Фурина не делает исключений, иначе будет пользоваться появившейся лазейкой в любое удобное время.       Кап…       Фурина обняла себя за плечи, потирая их. Пронизывающий холод наконец-то дал о себе знать, но де-Фонтейн упрямо отказывалась вставать с пола. Это тоже будет «лазейкой». И если она встанет — уже не сможет смириться со своей участью.