Зарождение тайны.

827 год.

— Офицер! Оглушительный оклик и последующий за ним громкий хлопок массивной двери прокатывается мощной звуковой волной по территории солдатской столовой, вынуждая старших по званию, за которыми был закреплен этот титул, отложить столовые приборы в сторону. Некоторые из них, умостившись вокруг деревянного стола, расположенного в самом дальнем углу помещения, глядели неотрывно в сторону приближающегося младшего. В их глазах отражалась тень негодования и видимый упрек в сторону дикого, как показалось им тогда, пренебрежения правилами субординации. — И кто ему нужен? — Они снова пренебрегают системой служебных обращений. — Может наказать его? — Точно, подежурит в столовой недельку-вторую и тогда… Это могло бы продолжаться вечно, но в следующий миг перешептывания, пропитанные гневом горделивых старших по званию, которые совсем недавно достигли последней ступени в младшем офицерском составе, прекратились. — Хватит. Взгляды их переместились в сторону светловолосой девушки, поднявшейся из-за стола. Длинные волосы с отливом позолоченной меди были собраны в высокий хвост. Темно-зеленые глаза с отблеском малахита смотрели прямо перед собой на сослуживца, который негодовал больше всего. Тот хмыкнул, но смиренно отвел взгляд в сторону прибывшего паренька, которому чуть было не прописали наказание. — Меньше драмы, — фыркнула блондинка, скрещивая руки на груди. Она обвела товарищей хмурым взглядом, а затем продолжила толковать. — Наказание за неосведомленность? Этот рядовой выпускник восемьдесят второго кадетского корпуса. Он здесь недавно. Тем временем, тот самый кадет, не знавший старших пофамильно, уже находился вблизи их стола. Кажется, заслышав их реплики, он нарочно выдержал расстояние между ним и старшими больше нужного. Впрочем, это было не столь важно. — Офицер… эм… Лениво повернув голову в его сторону, блондинка заметила, что обращение адресовывалось ей. Несмотря на то, что он превосходил ее в росте, темно-зеленые глазки девушки окинули юношу быстрым взглядом из-под ресниц, и она вздернула подбородок чуточку вверх. По привычке, нежели из-за желания показать тому, кто здесь главный. Рядовой, по всей видимости, был взволнован. Язык тела говорил об этом, а голос при обращении выдавал небольшую дрожь. — Гоффман, — ответила она, разворачивая корпус в его сторону. — Что-то срочное? Темноволосый паренек кивнул. Передал ей небольшую папку-конверт со словами: — Лейтенант Смит просил передать, что в Вашей работе были найдены недочеты, — взволнованно начал тот, делая шаг назад. — Сказал, что сегодня крайний срок для сдачи месячного отчета. Вам нужно успеть внести коррективы. В противном случае будет оформлен выговор. Девушка, приняв папку, тяжело вздохнула. В глазах её промелькнула масса эмоций, во главе которых стояла одна — недовольство. — Разрешите идти? — Да. Девушка присела на место, а парень, отдав честь, двинулся в сторону двери. За столом снова стало шумно, товарищи начали переговариваться о грядущем совете, до проведения которого оставалось меньше месяца. На нем командиры трех подразделений должны были изложить полугодовой отчет о проделанной работе и заслугах среди солдат. Помимо отчетов и прочей документации на собрании должны были представить списки людей, зарекомендованных на повышение. Среди них должна была оказаться и она — офицер Гоффман. И выговор мог все испортить. — Эй… Внезапное прикосновение к плечу заставило девушку вздрогнуть. Она, нахмурившись от внезапного прикосновения, повернула голову вправо и пересеклась взглядом со своей подругой, в угольных глазах которой отображалось сожаление, когда она сказала: — Не расстраивайся, — подсев ближе, она шепнула ей на ушко. — Ты ведь знаешь, он делает это специально. — Знаю, — так же тихо подтвердила та в ответ, кидая быстрый взгляд в сторону товарищей. Блондинка выдержала небольшую паузу, убеждаясь в том, что все заняты своими делами, прежде чем продолжить. — Но я не намерена сдаваться так просто, Марго. Черноволосая девушка устало вздохнула, когда блондинка встала с места, начиная вкладывать листы обратно в папку. Делала она это гневно, чем привлекла к себе внимание сидящих подле неё офицеров, но те, не желая попасть под горячую руку, тут же убрали пытливые взгляды в сторону, сосредотачиваясь на построении догадок касательно того, чьи же имена попадут в заветный список рекомендаций. Каждый из них мечтал скорее заполучить звание лейтенанта второго ранга — в идеале капитана, чтобы получить в свое распоряжение целый кабинет и жить в апартаментах старшего офицерского состава. Или же достигнуть должности лейтенанта первого ранга, чтобы им выдали собственную комнату. Блондинка тоже к этому стремилась, но всё, как оказалось, могло пойти коту под хвост из-за одного лейтенанта. Которому она планировала надрать зад. — Передавай Ханджи привет, — сказала девушка, задвигая стул. — Я загляну к ней в лазарет утром, а сейчас пойду, внесу в этот чертов отчет очередные правки и… Ее черноволосая подруга вздрогнула, когда блондинка внезапно наклонилась к её лицу. В глазах плясали черти, а на лице расцвела довольная улыбка, когда та прошептала: — …покажу лейтенанту «Брови», где раки зимуют. Глаза Марго тотчас расширились, но та, взяв себя в руки, шикнула: — Амалия, — оглядываясь по сторонам, черноволосая девушка продолжила. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты… — Пока, мамочка. Секунда — и её нет. Блондинка убежала так быстро, что пятки сверкали, а следом за ней остался приятный шлейф цветочного мыла. Марго даже не успела моргнуть — входная дверь хлопнула, и за ней скрылся силуэт миниатюрной девушки, которая отправилась показывать лейтенанту Смиту место, где зимуют раки. — Дурочка, — недовольно шепнула Марго, тяжело вздыхая. Ей оставалось одно — надеяться, что та не обмолвится этим крылатым выражением в разговоре со Смитом. Или с кем-то другим. Они не должны все испортить. Вечером того же дня: — Войдите. Когда по ту сторону двери послышалось разрешение, Амалия замерла в нерешительности, что было чуждо для неё — она была не из робкого десятка. Однако сейчас ей пришлось задержаться. Чтобы взять себя в руки. С того разговора прошло около пятнадцати часов — близился отбой. Кадеты и рядовые, что не дежурили в этот день, уже давно расположились в своих казармах. Дремали, видели прекрасные сны, и, черт, Амалия хотела отправиться к Морфею вслед за ними и беззаботно разгуливать в его королевстве, предаваясь восторгу от красоты его садов. Она чертовски устала: проверка снаряжений, составление графиков дежурств на грядущую неделю, проведение тренировок для сержантов всех рангов в спортивном зале, а также корректировка этого чертового отчета отняли у неё все силы. Остатки этих сил, ибо в последнее время в этом плане она чувствовала их значительный упадок. В неё будто бы вцепился иксодовый клещ, высасывающий из неё не кровь, а энергию. И клеща этого она хотела хлопнуть. Собиралась это сделать. Прямо сейчас. — Спокойно, — прошептала она себе под нос, прикрывая глаза. Сердце бешено колотилось в груди, желая выскочить наружу. Череда мощных ударов этого хрупкого органа отдавала импульсы в затылок, гнала кровь по сосудам слишком быстро, отчего уши заложило. Руки её от волнения невольно сжались и стиснули бумагу, которая под их давлением глухо зашелестела. Наверное, она помяла пару листов — Бог с ними. Ей было не до этого, и Амалия знала. Эрвину тоже. Блондинка вытянула руку перед собой, притрагиваясь кончиками пальцев к поверхности глянцевой дверной ручки. Оставалось покрутить её влево, дернуть на себя, отворить дверь, отдать честь и… Что она хотела сделать? Показать ему место, где раки зимуют? Точно. Но… Может не надо? Сомнение настигло её нутро внезапно, заставляя девушку задержаться непозволительно долго у этой чертовой двери, которую она так и не смогла отворить. Наверное, Гоффман могла бы постоять в коридоре ещё немного, отдавшись думам и непонятным чувствам, желающим поработить ее некогда ясный разум себе. Но… — Я сказал, войдите. Голос за дверью оказался мощным триггером, который принудил девушку перейти к действиям. Поняв, что она и впрямь задержалась здесь непозволительно долго, Амалия повернула дверную ручку влево. До ушей её донесся глухой щелчок замка, после которого блондинка, вобрав побольше воздуха в легкие, распахнула дверь. Ступила шаг и тут же начала толковать: — Лейтенант Смит, я к вам по… И мигом смолкла. Глаза её расширились, а заученная реплика застряла в горле, когда взгляду её предстала весьма необычная картина. Бордовые шторы кабинета Смита были затворены, отчего лунный свет не проникал внутрь помещения, но видимость все равно была ясной из-за света, исходившего от бесчисленного количества небольших по размеру восковых конструкций, что застилали поверхность массивного стола от одного края к другому. Рабочий стол лейтенанта, что некогда был облеплен кипой бумаг, отчетов и прочей рабочей документацией, оказался усеян множеством форменных свечей, пламя которых облизывало стены затемненной комнаты теплыми лучами горения плетеного фитиля. Сомнений быть не могло — это были не простые восковые свечи, а ароматические. Дивный аромат, застилавший легкие своим благоуханием, мог воссоздать не каждый, сомнений быть не могло — это свечи из полюбившейся ей сувенирной лавки госпожи Браун, которая проживала в Гермине. «Подготовился, негодяй», — подумала Амалия, вдыхая сладко-медовый аромат, что простирался тонким шлейфом по территории всего кабинета обольстительного хитреца, который, по всей видимости, решил её подкупить. Свидетельствовал об этом и ряд других факторов — коробка пористого шоколада в полупрозрачной упаковке цилиндрической формы, что стояла у подножного края рабочего стола, и десертное вино. Точно полусладкое, как она любит. Не хватало только… — Цветы для моей дамы, — послышалось из-за спины. Да. Цветов. Дверь позади неё хлопнула. На мгновение в комнате раздался глухой щелчок дверного замка, и, стоило ей моргнуть, как перед ней возник букет из пышных белоснежных цветов, обернутых во флористическую жёсткую прозрачную ткань, сделанную из шёлка, полиэстера или вискозы путём скручивания двух волокон оливкового цвета. Амалия знала точно, столь чудесные цветы могла вырастить лишь одна женщина. И проживала она в Митре. Госпожа Вим. И как бы Амалия этому не противилась в миг, когда глазу предстал вид полупрозрачных лепестков, с уст её сорвался восторженный вздох: — Хризантемы… И незамедлительный ответ затем: — Твои любимые. Девушка прикрыла глаза, когда он встал к ней вплотную. В момент, когда поясницы коснулся рельеф мужского торса, а щеку опалило теплое умеренное дыхание лейтенанта, она… — Отлично, — подавив дрожь в голосе, она фыркнула. — Мари понравится. Мужчина позади неё тяжело вздохнул, а девушка понурила голову, чтобы при развороте не попасть в плен глаз, цвета ясного неба, в которых она частенько утопала. Затем блондинка развернулась на сто восемьдесят градусов, намереваясь вовсе покинуть это помещение, так и не взглянув на него. Амалия хотела его обойти, чтобы сделать шаг к двери, за ним второй и третий — заключительный, но… «Отчет…» Пришлось сменить тактику: она нехотя развернулась к нему полубоком, и, уставившись взглядом полным мнимого безразличия в стену, она протянула ему документацию. — На. Засунь себе это в… Мужчина нарочито удивлено ахнул, перебивая её притворную дерзость: — В каком тоне Вы разговариваете со старшим по званию? Что за вседозволенность, офицер Гоффман? — сделав шаг к ней, игриво прошептал. — Возможно, мне следует назначить Вам наказание? За нарушение субординации. Блондинка развернулась к нему лицом. Приподняла голову, вздернула подбородок кверху, чтобы видеть его лицо, и мысленно выругалась. «Какого черта он такой высокий?» Амалия была не такой высокой, как он. Если быть точнее — не высокой вообще. Даже если не учитывать этот фактор, в свои полные двадцать лет она выглядела на шестнадцать — с детским личиком и подростковыми замашками. То ли дело Эрвин? Мужчина являлся её ровесником, но выглядел согласно своему возрасту. Высокий, статный, с острыми чертами лица и, грех слукавить, горячим телом. Смит без труда привлекал внимание противоположного пола. Если брать в учет его хладнокровие и обольстительное обояние… слишком уж хорошо он привлекал их внимание. В этом и заключалась беда. — Никак нет, лейтенант, — процедила она сквозь зубы, сжимая кулаки. — Вот отчет. Я внесла коррективы. Разрешите идти, сэр? — Уже получше, офицер, — хмыкнул тот, делая ещё один шаг к ней. — Не могли бы Вы положить отчет на мой рабочий стол? Девушка вздернула подбородок ещё выше. В затемненной комнате, освещенной теплым светом горящих свеч, она видела его слишком хорошо — так близко он теперь стоял. Светлые волосы оказались как всегда идеально уложены в боковом проборе. Густые брови сведены к переносице. Льняная рубашка с рядом зафиксированных пуговиц была идеально выглажена. Амалию это бесило. Он был слишком идеальным. «Мог хотя бы рукава засучить, что ли…» — Боюсь, мои руки заняты, — увидев мнимое негодование в её глазах, сказал он. — Увы и ах, меня и мои цветы только что отвергли. — Советую Вам обратиться к Мари, сэр, — затем она одарила его обворожительной улыбкой, когда продолжила. — Думаю, Вам она не откажет точно. Впрочем, как и Вы ей. — Амалия, — строго предупредил Эрвин, хмурясь. — Перестань. Девушка усмехнулась, и оба знали почему — это только начало. — Я уверена, Вы и Ваши чертовы цветы сможете найти в ней утешение. — Послушай… — Однако Ваш стол занят, лейтенант, — перебила она, сделав акцент на нужном слове. — Сюрпризом для Мари, как я полагаю. И раз уж Ваши руки заняты цветами, так уж и быть, я оставлю отчёт здесь. Блондинка сделал шаг в сторону к приставному столику, находящемуся вблизи велюрового дивана. В следующую секунду папка с бумагами звонко ударилась о поверхность деревянного столика, разнося гулкий шум по помещению. Кажется, даже свечи могли потухнуть от того, с какой силой был произведен этот нарочито громкий жест, выражающий протест и гнев девушки. Заревновавшей своего парня. — Не будем портить красоту, — махнув рукой в сторону стола, сказала девушка. — А то Ваша ненаглядная расстроится, сэр. А ещё… Она смолкла в миг, когда Смит проделал тот же самый трюк с цветами. Белоснежные хризантемы столкнулись с поверхностью приставного стола. Комнату наполнил шелест цветов, полупрозрачные лепестки которых пали россыпью на поверхность ковра цвета марсала. А Эрвин ступил к ней близко. — Хватит, — прошептал тот, наклонившись к её лицу. Обжег тонкую кожу девушки своим горячим дыханием и продолжил. — Я так стараюсь. Месяц хожу за тобой по пятам. Из кожи вон лезу, чтобы с тобой помириться. Амалия старалась не смотреть, знала, что в такой близи попадается в плен его глаз, таких же обольстительных и манящих, как и их обладатель. Она уткнулась взглядом в его грудь, но приподняла голову вверх, когда он продолжил: — Почему ты ведешь себя, как… — Как ребенок? — тут же перебила она, отнимая голову. И, встретившись с ним взглядами, нарочито громко хмыкнула. — Что? Не нравится? — Амалия… — Ты уж прости, что я такая, — не выдерживая отголоска плещущейся в ней злости, выплюнула та, делая шаг назад. — Инфантильная, проблемная, с кучей недостатков. Да просто чокнутая — характером не вышла. Хах… — Перестань, — пытается пресечь Эрвин, хмурясь. Тщетно. — И ростом, увы, тоже, — продолжает она, скрещивая руки на груди. — То ли дело Мари с ногами от ушей? Ты вот тоже высокий. Вы друг другу подходите. Взгляд её метнулся от лепестков на полу к его лицу, черты которого внезапно стали острее. Он начинал злиться. Амалия продолжила: — И волосы у неё до самой задницы, — усмехнулась та, качая головой. — Задница, кстати, тоже ничего. Побольше моей будет. — Твоя мне больше нравится, — усмехнулся блондин, скрещивая руки на груди. — Ты не отрицаешь того, что ее задница «ничего», — подловила блондинка, хмурясь. — Значит, ты все же смотрел на её задницу? — Я не смотрел, — ответил он, проводя рукой по лицу. — Сказал, не подумав. — И даже сравнивал, — игнорируя его реплику, говорит она. — Но я ведь… — И согласился с тем, что у меня задница меньше, — договорила она за него, качая головой. — Да ты даже не попытался убедить меня в обратном. — Но… — Ты мог сказать, что моя задница тоже ничего. Хотя бы. — Хватит говорить это слово. — Какой же ты прилежный. Сразу видно, ученик гимназии, — фыркнула Амалия, сжимая руки сильнее. — Готова поспорить, она такая же. Возможно, она тоже там училась? — Блять… — ругательство сорвалось с его уст вместе с тяжелым вздохом, когда мужчина устало потер переносицу. — Ого… Ты и материться умеешь. Похвально, в гимназии и такому учат? — Что с тобой не так? — не выдержав глупой брани, спросил мужчина. И тут же получил ответ. — Я тебе скажу, что со мной не так, — я в ярости. — Я заметил. — Какой наблюдательный, — фыркнула блондинка. — Я это уже поняла, когда ты сказала, что у Мари задница больше моей. — Я такого не говорил. — Но ты так подумал. Этого достаточно. И тогда в кабинете повисло молчание. Амалия была готова поспорить, что мужчина хотел сказать что-то ещё, но смолк, смекнув, что в этой игре ему не одержать победу. Гоффман и впрямь была невыносима, не подбирала слов, да и в карман за ними не лезла: если ей сделали больно, она поступит аналогичным способом. А Эрвин сделал ей больно. — Ты поцеловался с кем-то в баре, а я… — Я не целовался, — тут же перебил он, оставаясь неподвижным. — Это она меня поцеловала. Сама, понимаешь? — Понимаю, — тотчас ответила она. — А ты понимаешь, что на самом деле я злюсь не из-за глупого поцелуя? Амалия, горько усмехнувшись, хотела было уйти, посчитав дальнейший разговор бессмысленным. Он не клеился тогда и сейчас, казалось бы, тоже. — Стой. Будто бы прочитав её мысли, а вместе с тем и намерение о скором уходе, мужчина приступил к действиям раньше неё. Ступил шаг, а руки его, ухватившие девушку под локти, не позволили ей завершить на этом диалог. Эрвин несильно притянул девушку к себе, удерживая крепко, но не причинял боли. Физической уж точно. В небесно-голубых глаза Эрвина отображалась присущая ему безмятежность, но наряду с этим Амалия видела — глубоко внутри он негодует. Линия подбородка была очерчена так, что скулы казались острее обычного. Было ощущение, что, коснись она их сейчас, порежется, как о лезвие заточенного ножа, — так плотно была сжата его челюсть, отчего грозно заиграли желваки на его щеках. Эрвин злился. Довести его до предела было сложно. Но возможно. — Я не знал, как мне об этом сказать, — сказал он, склоняясь к её лицу. — Словами, Эрвин, — дернувшись назад, она усмехнулась. — Мог написать. Нарисовать, в конце концов. Она выскользнула из его хватки слишком просто — Эрвин сам понял, что разговор не клеился. Его вина была неопровержима. — Думаю, если бы ты решил отправить мне письмо с признанием, оно бы пришло раньше Дока. Я бы узнала об этом раньше. В начале октября, когда ввиду ухудшений погодных условий вышел официальный приказ на приостановку основного рода деятельности выбранного ими подразделения, старшие решили отдохнуть. Кто-то взял недельный отгул, который им выдавали раз в год, и направился домой: к семье и близким. Кто-то поехал в столицу на музыкальный фестиваль. Но большинство из них, желая сохранить большую часть отдыха на грядущую череду праздников, остались в пределах штаба Легиона Разведки. Эти ребята просто направились в город, желая прогуляться по кабакам и барам с целью пропустить пару стаканов спиртного, чтобы снять накопившееся напряжение. Так поступил и Эрвин. Впрочем, Амалия тоже. Девушка осталась в штабе. Притаившись в кабинете Смита, они с Ханджи и Марго решили немного выпить. Мужчина поступил аналогичным образом — договорился встретиться со своим другом, с которым они были знакомы со времен кадетского училища, в местном баре. Решили вспомнить, как он шутливо говорил ей тогда, молодость. Кто бы знал, что так оно и будет? В этом заведении, как выяснилось позже, он приглянулся одной девушке по имени Мари, которая там работала. Впрочем, на Эрвина заглядывались многие — настолько он был красив и статен. Но эта барышня оказалась проворнее остальных. Она оказывала ему явные знаки внимания, а под конец вечера и вовсе — поцеловала. У Гоффман не было сомнений — Смит оттолкнул её сразу. Она знала, что блондин любит её так же сильно, как и она его. Проблемы была не в этом. — Я бы узнала об этом от тебя, понимаешь? А в этом. Прознала истину она спустя неделю после этого инцидента. В его кабинете, когда они были наедине. В тот миг, когда они всецело отдавались рукам друг друга, утопая в горячем поцелуе и крепких объятиях, в дверь постучали. Двое отлипли друг от друга мгновенно, проклиная того, кто решил навестить Смита в выходной день. Как оказалось, это был Найл Док — тот самый друг, с которым был знаком Эрвин со времен кадетства. Он предложил мужчине сходить в тот бар снова, та девушка ему приглянулась. Амалия тогда, притаившись в шкафу, не сумела сдержать доброй улыбки, ведь лейтенант Военной Полиции был ее другом тоже. А в следующую секунду ей было не до смеха. По иронии судьбы в разговоре с другом Найл обмолвился об этом случае. В шуточной манере сказал, чтобы Эрвин в этот раз уступил ему всеобщее внимание. Мол, а то снова кинется тебя целовать. Тогда над ней прогремела молния. Был скандал, ругательства, крикливые возгласы и даже слезы. Амалия плакала редко, но сидя там в шкафу, дожидаясь ухода Найла, подгоняемого самим Эрвином, она не могла сдержать горьких слез. Одна мысль о том, что её возлюбленного поцеловала другая, вонзилась в сердце стрелой из рекурсивного лука. Пронзила орган насквозь, заставляя судорожно глотать воздух ртом. Да, возможно, он и правда оттолкнул её от себя, да и поцелуем то не назовешь. Прикосновение губ, но… Она касалась его губ своими? Возможно, её губы были столь мягкими и чуткими, как его? Бархатистыми, пухлыми, нежными. При виде той девушки, Амалия так и подумала. Да. Она пошла в тот бар. Не сразу — спустя неделю, когда мыслей, норовящих подчинить разум себе, стало непозволительно много. Она пошла туда без цели устроить истерику или глупые дамские разбирательства. Амалия хотела просто посмотреть на неё. Да, это было глупо, но… она не могла с собой ничего поделать. Сделала только хуже. Девушка и впрямь была красивой и очаровательной — кокеткой, как говорят в народе. С грациозной походкой и ровной осанкой, точно балерина или благородная аристократка. Голос её был мелодичным, а сама она умело заговаривала зубы посетителям. Она была привлекательной и обольстительной, как Эрвин. Она ему подходила. В тот миг ревность подчинила разум, словно искусный заклинатель змей кобру. Вопросов было много, ответов не было от слова совсем. Никто, кроме той девушки не мог ответить на эти вопросы, но помимо этого были те, на которые мог ответить лишь Эрвин. Девушка, разумеется, не решилась озвучивать каждый из них — их было слишком много. Глотая воздух, задала самый главный, и сейчас она собиралась повторить его снова: — Почему ты не доверился мне тогда? В омуте небесных глаз промелькнуло сожаление. Смит открыл было рот, чтобы что-то сказать, но закрыл его в следующую секунду. Тогда Амалия продолжила сама: — Собирался ли ты вообще рассказывать мне об этом? — Клянусь, я хотел, — сказал тот, ступив к ней, но, когда блондинка сделал шаг назад, Эрвин остановился. — Подбирал слова, но ты узнала об этом раньше. — Вот как. Ну прости, что я узнала об этом раньше, — пожав плечами, она сделала шаг назад. — Прости, что разрушила твои планы. — Амалия… — Причина твоего промедления ясна: ты думал, что я не узнаю. Но ты просчитался. — Послушай… — Нет, — предвидя попытку сокращения дистанции с его стороны, она выставила руку вперед. — У тебя была неделя, времени было более чем достаточно, чтобы рассказать мне об этом инциденте. Признай, тебе не хватило смелости, — горько усмехнувшись, она добавила. — Может быть, желания. — Выслушай меня. Поверь, я… — Ты мне не доверился, — опередив его, она продолжила. — Так почему я должна? Как ты можешь требовать этого от меня, Эрвин? Следом по комнате разнесся топот быстрых шагов — она рванула к выходу, кидая на ходу горькое: — В этом нет смысла. Направилась к двери, намереваясь укрыться за ней от пытливого взгляда небесных глаз, норовящих прожечь в ней дыру. План её был надежен, как швейцарские часы — она достигла цели. Повернула ручку двери, дернула на себя и усмехнулась. Эрвин всегда отличался своей продуманностью, и порой это раздражало. Он запер дверь. Девушка, предвидев дальнейший сценарий, уже хотела было отскочить в сторону, но не успела — он обложил её руками с двух сторон. — Пусти, — тут же потребовала Амалия, прислоняясь лбом к деревянной двери. — Нет, — шепнул он ей на ушко, наклонившись. Блондинка замерла, а сердце её откликнулось на дьявольский шепот обольстительного лейтенанта, который продолжил: — Никуда ты не пойдешь. И тогда хрупкий орган, выполняющий насосную функцию организма, можно было сравнить с крытой повозкой, запряженной лошадьми, на пути которой встречалось множество шероховатых кочек. При столкновении с ними, повозка вместе с людьми, сидящими в ней, подпрыгивала кверху. Так же и её сердце рвануло вверх в тот миг, когда шепот Эрвина проник через ухо внутрь неё. Что первый, что второй. — Ясно? Что третий. Амалия сглотнула не зная, что сказать и куда себя деть. Её тело всегда реагировало на близость объекта её чувств. И когда его дыхание опалило щеку, она уже не знала, чего она хочет. — Я хочу уйти. Но продолжала противиться. Амалия всегда была такой — противоречивой. Непредсказуемой, и об этом знали все, даже товарищи по службе. Правда, говорить вслух не решались. — Занятно, — хмыкнул он. — Ты знаешь, мне сложно тебе отказать. Но сейчас ты останешься здесь. Со мной. Девушка прикрыла глаза на секунду. — Я так решил. Вот он — Эрвин. Каким бы милым и добродушным он не был, мужчина всегда делал так, как ему угодно. Не важно, касается это его или других людей. Возможно, это была плохая черта, но в отношении с девушкой он вел себя иначе. Просто знал, что она не хочет уходить. — Ты меня обидел, — призналась та спустя мгновение. — Пошатнул мое доверие. — Но не разрушил, верно? — Верно, — согласилась та, не желая больше врать. — И все же, мне было неприятно. Я сомневаюсь в тебе. Он отстранился. После — отпрянул от спины, создавая между ними толику расстояния. Руки его оказались на её плечах, смяли в попытке помочь ей расслабиться. Потом скользнули выше, к изгибу шеи, отчего девушка блаженно прикрыла глаза от приятных ощущений, когда мужчина провел подушечками пальцев вдоль трапецевидных мышц. — Ты же знаешь, — начал он, продолжая массировать ее шею. — Я бы не стал скрывать. Просто не знал, как мне это… преподнести. — Как подарок, — хмыкнула Амалия, сдувая сбившуюся прядь у лица. — В яркой обертке и с бантом посередине. Желательно, в письменном виде, а не на няглядном примере. — Амалия… — И не на день рождения. Мужчина устало вздохнул и, проигнорировав её шутливые реплики, на которые не нашел ответа в данной ситуации, продолжил: — Каждый раз думал, что должен сказать тебе об этом. И всякий раз, когда собирался это сделать, то… — Я знаю, пятое-десятое, — фыркнула она, раскрывая глаза. — Ясно. Руки ее оказались поверх его на своих плечах, пытаясь прекратить контакт, но мужчина этого не желал, поэтому скользнул руками выше, к загривку. Они будто бы играли в догонялки. Могли бы продолжить, но девушка, цокнув, убрала руки к груди. — Я боялся, — признался он. — Неужели, я такая страшная? — усмехнулась она. Эрвин тяжело вздохнул. Амалия и сама знала — с ней сложно. Это знали и другие, но рядом с собой она не держала никого. Кроме него. Его она боялась потерять и понимала, что на данный момент поступает глупо — сводит всё к расставанию. Но зависть и внутренняя неуверенность приросли к груди точно язва к внутренней стенке желудка. Она мешала ей думать рационально. Изводила болями и кровоточила, точно осложнение этого хронического заболевания. Медикаментозное лечение в виде недолгой передышки друг от друга не дало нужного результата — все стало только хуже. Оставалось сделать одно — провести оперативное лечение. — Ты самая красивая. А вот и лечение. И правда, вылечить её мог только Эрвин с его признаниями, заставляющими ее сердце биться чаще. С комплиментами, от которых краснели щеки и уши. Нежными прикосновениямпи, ради которых она готова умереть. Лишь бы он её коснулся. Просто прикоснись ко мне, — шептало её сердце, обливаясь кровью. И сделай это с любовью. Это были не просто слова и телесный контакт, который мог обеспечить любой. Каждое его слово было пропитано любовью, нежностью, теплом и восхищением. Каждое прикосновение и изречение — это он сам и его чувства. Ей нужен был он, а ему она — в этом не было сомнений. Им оставалось сделать одно: — Правда? Ей поверить. — Правда… Ему подтвердить. Девушка шумно выдохнула, прижимаясь лбом к двери вновь, пока руки Эрвина вернулись к локтями. Сам он, перекинув светлые волосы дамы, собранные в высокий хвост, вперед, коснулся губами оголившегося участка шеи, вырывая судорожный вздох. — Эрвин… — Такая красивая, что я с трудом держу себя в руках, — пробормотал он ей в изгиб шеи. — А может, и не стоит вовсе? Девушка прикусила губу, ощущая ещё один поцелуй. Чуть ниже предыдущего, отчего её сердце подскочило вновь, а руки ослабли. Проблема была не в том, что его поцеловала другая девушка, а в том, что таким образом она породила в груди Гоффман сомнения, которых и без того было немеренное количество. Она не хотела давить на Смита. Не хотела язвить касательно его обучения в гимназии и прилежного образа жизни. Забавно, Эрвин говорил, что боится её потерять. Но на самом деле, этого боялась она. Почему? Просто он был идеальным. А она — нет. — Может и не стоит… — еле слышно ответила она, принимая третий поцелуй в плечо. Эрвин всегда ласков и обходителен с ней. Учтив, нежен, добр. Устраивал романтические ужины, сюрпризы, дарил подарки и осыпал её комплиментами. Глаза его горели ярким пламенем, когда он смотрел на неё — её глаза горели так же. Они любили друг друга. Несмотря на опасность выбранного пути, они позволили себе пустить друг в друга корни, стать одним целым. И мысль о том, что они потеряют друг друга, была ношей, которую они обязались тащить за собой всю жизнь. Они и правда были готовы умереть ради благой цели. Но не были готовы потерять друг друга. Несомненно, это являлось самым большим страхом для Амалии. Но, оказывается, помимо этого есть вещи, которые тоже могут вселять в неё испуг. А если он её разлюбит? Мысли о том, что будет тогда, не давали покоя. Мозг вырисовывал страшные картинки, в которых он всегда выбирает другую. Блондинка думала: он будет целовать её так же страстно? Быдет прикасаться к ней так, словно она соткана из чистого хрусталя? Будет обнимать её нежно-нежно и бережно успокаивать? Будет осыпать её комплиментами и устраивать ей лучшие дни рождения? Но что самое главное, как он будет смотреть на неё? С любовью? Возможно именно поэтому она страшилась взглянуть ему глаза на близком расстоянии, боялась не увидеть там того огня, которое светило ярче солнца. Боялась не увидеть там волнения и трепета. Боялась не увидеть там любви. И сейчас она этого тоже боялась. Забавно, но Амалия не отличалась неуверенностью в себе. Наоборот — знала, что многие парни положили на неё глаз. Они этого не скрывали. Делали комплименты, приглашали на свидания и даже предлагали ей отношения. Блондинка не допускала мысли, что она не красивая. Невысокая — да. Чокнутая — вполне вероятно. Но точно не уродка, однако мужчины ее не привлекали — ей было не до этого. Она не впускала ни одного из них в свою жизнь. До встречи с ним. Путь от осознания своих чувств к их принятию был тернист. Оба метались из стороны в сторону в догадках, взаимно ли? Как бы то ни было, они думали, что им следует забыть друг о друге, ведь они посвятили свои сердца человечеству. Дали клятву. Разную, но все же. И несмотря на это, они не выдержали. Первым признался Эрвин, и ему пришлось сделать это ещё не один раз. Она отшивала его долго. Не потому, что была горделива или считала его недостойным. Наоборот — тут то и появились сомнения в себе. Гоффман считала, что она недостаточно хороша для него. Но даже это не послужило причиной для отказа, просто она знала: Нельзя строить отношения на лжи. И как бы то ни было — Амалия сдалась, не сумев противостоять ему и своим чувствам. Будь, что будет, подумала она тогда, признаваясь ему в любви. — Посмотри на меня. Эрвин убрал руки от её локтей и отпрянул от шеи, закончив на четвертом поцелуе, — дальше мешала рубашка. Девушка же, глубоко вздохнув, не спешила исполнить просьбу, но… — Прошу. Могла ли она ему противостоять? Ответ на этот вопрос был очевиден. Амалия сделала это с оттяжкой, понурив голову, начала медленно поворачиваться, и когда она подняла лицо к нему, Эрвин вздохнул: — Глупая… А Гоффман всхлипнула, какие могли быть сомнения? Во взгляде том читалась безграничная любовь и нежность, которыми он всегда был готов её одарить. Заплакала тихонько от дурости своей, ведь так сильно переживала об этом, мучила себя догадками, терзала сомнениями душу, позволяла ревности медленно пожирать ее изнутри. Боялась, что во взгляде его будут перемены, но нет — в них читалась любовь и нежность. Ее глаза, точно зеркало, в которых он может увидеть те же чувства, и единственным отличием было то, что в уголках изумрудных глаз блестели жемчугом непрошенные слезы. На самом деле, ранее она хотела смахнуть их в сторону, но боялась, что он заметит. Теперь хотела приступить к совершению задумки, но, зачем? Если он уже это делает. — Эх ты, — прошептал мужчина, касаясь уголков её глаз. Затем руки его мигом притянули девушку к себе — к своей груди и сердцу, заключая к крепкие объятия, в которых она мечтала утонуть все дни разлуки. Запах его, настигший её легкие, теперь не поддавался описанию. Успокаивал, вселял спокойствие, так же, как и его шепот: — Я же тебя люблю. И в миг когда их взгляды пересеклись, а до ушей донеслось признание в любви, весь мир застыл. Сердечко начало биться о грудную клетку так сильно, словно птица о клетку, пытаясь выбраться. Дыхание сперло, но оно и к лучшему, оно ей не пригодится. Затем следовал поцелуй. Он коснулся её нежно-нежно, запечатлевая на розоватой кожице губ первый поцелуй. Совсем недолгий, но такой чувственный, что сердце замерло в трепете тех чувств, которые пожирали девушку на протяжении месяца. Отстранившись, блондин снова взглянул в её глаза, а уголки его губ приподнялись в добродушной улыбке. — Я скучал. Следом поцеловал вновь. Опять недолго, чмокнул два раза и на третий задержался. Простое слияние губ, но столь чувственное, что не сравнится с той ерундой, которую произвела наглая девчонка в том баре, породив скандал между возлюбленными. Губы Эрвина были теплыми и родными. Касался он ими её уст мягко, также начал их сминать. Целовал её осторожно, будто бы губы её — это лезвие ножа. Хотя, быть может, так оно и было? Амалия была не подарок. Уста её не источали мед. Скорее наоборот, яд. Да ещё и самый смертоносный. Точно её губы были цианистым калием, после употребления которого смерть настигала человека мгновенно, но несмотря на это, он сминал её уста уверенно и властно, точно хотел испить их полностью, не давая кому-либо возможности вкусить смертельное вещество со сладких губ. Эрвин был готов его выпить. Осушить до конца. Потому и углубил поцелуй. Руки его скользнули к талии, а ладони смяли тонкие изгибы, пока язык врывался внутрь девичьего рта. Гоффман, перенеся руки к груди, приняла его с радостью, словно блудного сына, заплутавшего по пути домой. Правда, кто же виноват в том, что он заплутал? Ясное дело — она сама. Выгнала его из дома на целый месяц. Его рука оказалась на затылке, склоняя её голову в бок, отчего она впустила его ещё глубже. Горячий язык скользнул внутрь уже более уверенно и мокро исследовал внутренние стенки её рта. Водил линии и казистые узоры. Прижимался им к небу и после сплетал языки, отчего кружилась голова. Скользил по языку, очерчивал линию зубов. Делал все то, чего был лишен целый месяц и тогда двое поняли: На поцелуе они остановиться не смогут. Шумный вздох, которому предшествовало мокрое размыкание губ, слитых совсем недавно воедино, слетел с ее уст вместе со стоном, когда язык его мазнул по шее. Шершавый горячий он оставлял за собой не только мокрую дорожку вниз, но и ожоги, как думалось ей тогда. Воздуха стало не хватать, перед темнотой в веках простирались сотни огней, а комнату заполнил звук тяжелых вздохов юной девушки, а через несколько мгновений и стонов: — Боже, да… Произошло это в миг, когда он вобрал губами кусочек кожи у линии подбородка. Прикусил, бережно зализал, а затем, выпустив из плена, сказал тихонько: — Сладкая. И повторил с другим участком. Слово это было не обращением, а характеристикой — она знала точно. Затем руки его несильно оттянули её голову назад, зарывшись пальцами в пряди белокурых волос прямо под хвостом, который изрядно потрепался. И Эрвин поспешил высвободить её волосы, любимые им, из оков цветной резинки, сдерживающей светлые локоны вьющихся волос в прическе. Пряди её россыпью упали на плечи, заставляя того улыбнуться прямо в щеку, куда был направлен быстрый поцелуй со словами: — С распущенными тебе лучше. Ответить она не успела, но с уст её сорвался ещё более явный стон, когда Смит снова прильнул к изящной шее, вырывая очередной вздох из груди возлюбленной. Это продолжалось долго. Длительная разлука, выдержка, постоянное волнение сделали свое дело — он не мог насытиться ею. Точно путник, нашедший оазис в середине пустыни. — Эрвин… Она ахнула, когда мужчина неожиданно, уместив руки на округлых бедрах, приподнял её. Смекнув все с первого раза, Амалия обвила ногами его могучий торс. Теперь она была выше его и, о Боже, как же ей это нравилось. Нравилось чувствовать его шумное дыхание на своей шее и властные руки на своем теле. Нравилось быть так близко и прижиматься к его животу самым сокровенным, ощущая то, каким сильным и твердым он был. Она знала, что не только там он был таким. Амалия перехватила его губы на пол пути к дивану, когда в памяти невольно отобразился образ грациозной дамы. Нежелательная картина всплыла в разуме её точно спичкой чиркнули — быстро, на секунду. Это разожгло в ней огонь агрессии. Гоффман впилась в его губы стервозным поцелуем, отчего мужчина, не ожидавший такого, рухнул на диван. Амалия не знала, почему он направился к нему, но всецело поддерживала его решение: не было сил сдерживать желание, томящееся в груди непозволительно долго. Ранее девушке было проще жить без секса. Интимные потехи не играли важную роль в её жизни, она об этом даже не думала. С приходом Эрвина все изменилось. Поцелуй он подхватил с превеликим удовольствием и даже улыбнулся сквозь него, поощряя инициативу. Прижал девушку ещё ближе, вытянул края её рубашки из белоснежных брюк и скользнул ладонью под слой льна. Широко огладил её поясницу, проводя рукой вверх, натыкаясь на крючки и петли бюстгальтера. Кажется, он хотел продлить предварительные ласки. Но она не хотела ждать. — Какая же ты нетерпеливая, — изобразив недовольство, сказал тот, когда девушка, отпрянула от его губ и принялась судорожно расстегивать пуговицы его рубашки. — Сам-то еле терпишь, — фыркнула Амалия, ощущая то, как его руки сжимают её талию сильнее. С нетерпением, отчего она усмехнулась. — Или Вы всегда носите с собой пистолет, лейтенант Смит? Когда девушка демонстративно двинула бедрами вперед, касаясь промежностью припрятанного «оружия», очертания которого угадывались из-под грубой ткани его белоснежных брюк. Эрвин прохрипел тяжело дыша: — Прописать бы тебе наказание, Гоффман… А девушка усмехнулась — оружие было отнюдь не холодным. Точно горячим, налитым. Шедевр. Они хотели друг друга — это был неоспоримый факт. Эрвин точно, подтверждением тому были видимые округлости в районе его паха, а что касательно доказательств в сторону обоюдности этого желания… До него они еще доберутся. После того, как комнату заполнил лязг кожаного ремня, все произошло быстро — одежда обоих полетела в разные стороны, а по комнате разнеслось их тяжелое дыхание. Следом пространство наполнилось мокрыми звуками сплетения языков, которые затем уступили место влажным шлепкам от слияния двух разгоряченных тел под аккомпанемент сладких стонов и ревностных рычаний. Вскоре свечи потухли, аромат от них превратился в едва уловимый шлейф и исчез к утру. Вино осталось на столе в унынии, к нему не притронулись. Конфеты стояли подле них в печали. Цветы с отчетом и вовсе валялись на полу, придавленные одеждой двух солдат, которым было не до них. Они были заняты: ласкали тела друг друга, дарили свое внимание и заботу. И любовь. Она шептала его имя много раз, царапая спину от удовольствия, подаренного им. Он сминал простыни, звучно рыча ей в шею на пике наслаждения, подаренного ею. После гладил низ живота, говоря о том, насколько она красива и любима им. Во взгляде влюбленных читалась любовь и обожание, второе они хотели не только видеть, но и чувствовать, поэтому… Они обожали друг друга до утра. Утро следующего дня. — Это не смешно… — простонала Амалия, ударяя блондина в плечо. Эрвин громко засмеялся, качая головой. — Смешно. Даже очень, — окинув её быстрым взглядом, улыбнулся ещё шире. — Ты покраснела. Блондинка измученно застонала, прикрывая лицо рукой. Эта особенность организма раздражала. Лицо её наливалось пунцовым оттенком крайне редко. Почти никогда, ведь Гоффман научилась это контролировать — старалась не думать и игнорировала смущающие факторы. Но как тут не думать, если смущающий фактор стоял прямо перед ней? Проснулись они вместе, радуясь тому, что успели урвать недолгий сон после долгого примирения. В будние дни работы было много. Особенно у Эрвина, ибо в начале осени он удосужился чести внеочередного повышения до звания лейтенанта второго ранга. Поэтому влюбленным пришлось поторопиться. Они быстренько оделись, собрались и уже были готовы распрощаться, пока теплые лучи солнца неспешно проникали внутрь помещения лейтенантской обители. Вопреки скорому расставанию, на душе было спокойно — вечером они увидятся вновь. — Эрвин, — строго сказала девушка, подавив смущение. Во время интимной близости произошло небольшое происшествие — впервые за долгие годы их отношений. Разумеется, это произошло случайно, Смит не был виноват. Наоборот, шутливо говорил, что это вина девушки, слишком долго держала его вдали от себя. На самом деле, вероятность забеременеть от одного раза была небольшой. И все же, повод для волнения был. — Не переживай так, — виновато выдал тот, улыбаясь. — Милая, от одного раза ничего не будет. — Ладно, — вздохнула девушка, поправляя плечики его рубашки, затем, улыбнувшись, сказала. — До вечера? — До вечера. Руки его подхватили голову девушки снизу — она знала для чего и уже прикусила губу, ожидая поцелуя в лоб. Эти прикосновения, полные заботы и волнения, казались важнее поцелуев и интимных моментов, происходящих между ними временами. Щеки ее точно залились румянцем, она знала наверняка, когда его мягкие губы коснулись кожи лба. — Береги себя, — сказал он, оглаживая скулу девушки большим пальцем. — Кстати, про отчет я не соврал — там были ошибки. — Знаю я, — фыркнула она, мотнув головой в сторону. — Исправила. — Я накажу тебя, если найду там хотя бы одну ошибку, — игриво сказал он, нехотя отнимая руки. Блондинка окинула его хмурым взглядом, однако, в голове промелькнула мысль: «Хоть бы он нашел там ошибку» — Так что, — продолжил мужчина, улыбаясь, — буду ждать вас у себя в кабинете после отбоя, офицер Гоффман. — Так точно, лейтенант Смит, — в тон ему вторила она, целуя в щеку повторно. — Не перетрудись. Получив утвердительный кивок в ответ, девушка стремительно зашагала в сторону выхода. Почти вышло, как вдруг… — Амалия, — он окликнул её перед самым выходом и, когда девушка обернулась, спросил. — Какое сегодня число? Девушка удивленно вскинула брови, подумав, что это какая-то шутка, но нет. Эрвин говорил серьезно, и тогда она ответила: — Пятнадцатое ноября. Амалия задумалась, нахмурив брови, и задержалась. Она не понимала, что он делает, и удивилась, когда Смит начал сгибать пальцы обеих рук. Загнув девятый, тот сказал: — Август. — Что? — непонимающе спросила она, вскинув брови. — Ребенок родится в середине августа. Эрвин громко засмеялся, довольный своей шуткой, а девушка, вспыхнув, воскликнула: — Дурак! Рванула к двери, а Эрвин продолжал смеяться. И все же, в голове Смита тогда вспыхнул образ крошечной малютки со светлыми волосами, которые в будущем будут такими же длинными, как у её матери и темно-зеленые глаза, которым он не сможет отказать. Это было его мечтой. Эрвин по-доброму улыбнулся, когда за дверью послышался быстрый топот гневных шагов миниатюрной блондинки, которая шутки, по всей видимости, не оценила. Хотя, это было не так. На самом деле, Амалия оценила. Они не заводили разговор о детях, да и о семье в целом. Какая семья, когда человечество висит на грани вымирания? Так они считали, но, к удивлению, тогда в её голове промелькнул тот же самый образ и та же мысль, которую Смит не выразил в слух. «Когда-нибудь у нас будет прекрасная доченька» Они оба хотели дочь. И кто бы мог подумать, что тайная мечта обоих, о которой они не смели говорить вслух, осуществится? Они и подумать не могли, что шутка Эрвина, которой он хотел смутить свою возлюбленную, окажется правдой. В скором времени у них и впрямь появится прекрасная доченька, которую нарекут именем Амелия. И будет она храброй, нежной, активной и точно труженицей, как сулит значение ее имени, потому что крошечное дитя не побоится прийти в этот жестокий мир так рано — она окажется торопыжкой. Родится не в середине августа, как предположил отец, да и не в августе вовсе. На месяц раньше. Двадцатого июля в этот мир придет Амелия Смит. Девочка, совершенно не примечательная с виду, сделает много добра этому миру и будет за него бороться. Ребенок, который в раннем возрасте обманет саму смерть.

И разозлит Норн.