Nothing to worry about

      Холодно       Сейчас зима и очень холодно. Настолько холодно, что вместо воды лёд, а вместо земли снег. Снег красивый, чисто-белый и мягкий, он падает с неба, как будто облака разбиваются и оставляют на земле крошечные осколки.       Это не единственное изменение. Животные тоже меняются. Некоторые мигрируют, другие засыпают, прячутся или просто приспосабливаются. Ему тоже пришлось приспосабливаться. Главное отличие в том, что у животных густой мех, чтобы согреться, а у него нет.       Конечно, он мог бы надеть шубу, но проблема в том, что у него её нет. У него его нет, потому что шуба такого размера, как те, что носят зимой, слишком тяжелая и будет мешать. Он не может её носить, поэтому довольствуется лишь свитером и тонкой курткой. Ну и перчатками.       Недостаточно чувствовать себя «комфортно» зимой, что заставляет его ненавидеть её до глубины души. Его пальцы немеют, нос раздражается, а кофе остывает через две минуты после того, как его налили. Если бы зима была человеком, он бы убил её самым жестоким и мучительным способом, который только мог себе представить.       Он не один. Хот Панц с ним, но она не говорит много. Она никогда много не говорит, что иногда хорошо, а иногда просто раздражает. И она не жалуется, а просто принимает всё со стиснутыми зубами, бормоча, что у них нет другого выбора. Он не знает, следует ли считать её очень выносливой или очень заурядной.       Если он не будет достаточно осторожен, он может замерзнуть насмерть, было бы достаточно глупо и стыдно умереть от холода. Даже собаки могут пережить зиму, почему бы ему не пережить? Это не так уж и сложно. По крайней мере, днём, днём он продолжает двигаться, и его тело вырабатывает тепло. Солнце, несмотря на то, что его нет уже долгое время, немного помогает.       Ночью всё становится сложнее. Им нужно отдохнуть, поэтому они это и решают сделать. Они разводят костёр и готовят мёртвое животное с овощами. Горячая еда ещё лучше, когда холодно, а Хот Панц — хороший повар. Это заставляет его полагать, что, возможно, быть напарником с ней не так уж плохо, как он изначально думал.       Тепло от огня настолько приятно, что на мгновение заставляет его потерять голову и испытать странное желание сунуть в него руки, что является ужасной идеей по многим причинам. Его напарница смотрит на него с опаской, как будто может предугадать, о чём он думает.       Им нужно лечь спать, поэтому они достают свои спальные мешки и ложатся как можно ближе к огню. Будучи измотанными, они засыпают, как только закрывают глаза. Пока всё хорошо. Спать на земле неудобно, но он не знал, что такое кровать, пока ему не исполнилось пятнадцать. Для него это было нормально.       Но огонь не вечен, и к середине ночи он гаснет, и холод возвращается и окутывает каждый дюйм его тела. Он просыпается дрожа и окоченев, выплёвывает несколько проклятий и яростно трёт руки, сворачиваясь в клубок.       Ему нужно тепло, и оно нужно сейчас. Поэтому он лениво встаёт и идёт к ближайшему источнику тепла, который тоже свернулся на земле и замерзает. Он делает им обоим одолжение и берёт инициативу в свои руки, осторожно ложится рядом с ней, пока Хот Панц отворачивается от него. Он обхватывает её талию рукой и немного подползает, пока их тела не соприкасаются.       Так-то лучше. Он прижимается к ней ближе и зарывается головой в ложбинку её шее, одно из немногих мест, которые частично открыто. Тонкие пряди волос щекочут его щеки, и он тяжело вдыхает.       Ему нравится, как Хот Панц пахнет. Все люди пахнут по-разному. У некоторых сильный и резкий запах, у других более сладкий и нежный, Хот Панц относится ко второй группе. Запахи приобрели для него иной смысл после того, как он обзавёлся стандом. Все его чувства обострились, и обоняние сильнее всего. Обнюхать что-либо стало совершенно другим ощущением.       Его губы нежно касаются чувствительной кожи её шеи, и он чувствует, как Хот Панц напрягается и на секунду задерживает дыхание. Как всегда, она ничего не говорит, а делает вид, что не замечает этого или ей просто все равно. Хот Панц любит играть в ханжу, а ему нравится играть непристойно.       Он целует её ухо, и она вздрагивает. Его рука небрежно скользит по ткани её одежды, и она больше не может притворяться, Хот Панц поворачивается и смотрит на него. Тусклый лунный свет и звезды, словно маленькие прожекторы, позволяют ему прекрасно оценить то, что находится перед ним.       Она так близко, что он чувствует её дыхание на своем лице. Пурпурные глаза смотрят на него, и он чувствует, как крошечные вымышленные иголки впиваются в его позвоночник. Её глаза прочеёсывают его, пытаясь найти что-то, что он всё ещё не может разгадать. Ему тоже было не всё равно.       Хот Панц рассматривает его. Это решающий момент, но он нетерпеливый человек. Он не ждёт разрешения, просто сокращает расстояние между ними, останавливается в нескольких миллиметрах и осторожно касается её губ, которые кажутся холодными и бледными, своими. Хот Панц сглатывает и наконец сдаётся, подталкивает себя к нему, пытаясь углубить поцелуй.       Хот Панц не умеет хорошо целоваться, она неуклюжа и груба, новичок. Это его не волнует. Есть что-то волнующее в её неопытности, осознание того, что он исследует территорию, которая никогда не принадлежала никому другому. Что-то, что было нетронутым, и теперь он пятнает это.       Она не знает, что делать, поэтому он направляет её. Их губы двигаются, они разделяются и снова воссоединяются. Он облизывает, покусывает и посасывает. Его язык жадно проникает и исследует. Он сочетает движение своего языка с укусами и сильным воссоединением их ртов.       Его дыхание становится тяжёлым, а широчайшие мышцы спины теплеют. Его замёрзшее тело начинает понемногу согреваться изнутри. Это приятное, вызывающее привыкание ощущение. Их дыхания становятся одни целым, и он чувствует, как холодные руки цепляются за его лицо и шею. Он делает то же самое.       Никто из них не говорит, единственный звук был от их влажных губ, соприкасающихся друг с другом. Говорить не нужно, это против правил. Некоторые правила, которые они никогда не обсуждали, но оба знали о них.       Жар усиливается, и он отчаивается. Он двигается на неё и опирается на колени, целует её более яростно и жадно, целует её губы, щёки, уши. Он кусает её шею, и Хот Панц впивается ногтями в его плечи, поверх одежды.       Ах да, одежда. Это единственный раз зимой, когда он чувствует, что одежда ему не нужна, что она ему мешает, поэтому он временно от неё избавляется, хотя часть одежды остаётся.       Её голая грудь трётся о его, и он возбуждается. Его руки любопытны и пытаются пойти дальше, но он не получает ничего, кроме неодобрительного ворчания и зубов, прижимающих его язык в знак предупреждения. Он улыбается, забавляясь от этого.       Он чувствует себя свободно и комфортно, а тепло на его груди успокаивает его. Адреналин, который быстро бежит по его венам, медленно успокаивается, заменяясь ленью и усталостью. От этого он кладёт голову на её грудь, слушая ритмичный стук её сердца, Хот Панц зарывает руку в его волосы.       Оставшуюся часть ночи он больше не чувствует холода.       Они просыпаются утром, когда всё уже закончилось. Они не говорят о том, что произошло, они никогда этого не сделают. Это ещё одно правило. Днём важны гонка, труп и его месть. Днём есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться, и он помнит, что их союз хрупок и временен, и в конце концов он избавится от неё. Нет никого важнее его самого.       Днём он осторожен, поэтому ночью он может немного пошалить.       Тем не менее, он чувствует холод. Чувствует холод, вспоминая тепло прошлой ночи, пока бросает украдкой взгляд на Хот Панц, которая занята объяснением чего-то, что, вероятно, очень важного, но он решает не слушать просто потому, что может.       Внезапно он задаётся вопросом, будет ли он скучать по той зиме. Он должен признать, что, возможно, был увлечен ею больше, чем следовало, но пути назад уже не было.       И какое это имеет значение? Так же, как времена года меняются, меняются люди на других, люди заменяемы. Все забывают зиму, когда наступает весна. То, что кардинально изменилось, возвращается к тому, чем было раньше, как будто ничего не произошло.       Значит не о чем было беспокоиться.