Первые дни лета

      Ломион по привычке подскочил в пять утра, готовый собираться в школу и забегать за двоюродной сестрой — дядя Турукано опасался отпускать Итарилле одну, вот Маэглин и провожал её до женского корпуса, почти на другой конец острова. Но он не жалел — сестрёнка была слишком милой, чтобы из-за этого жалеть, да и в глаз можно было получить… Идриль умудрилась пойти характером в свою тётю, то есть в его, Ломионову, маму, и перед отцом разыгрывала милую послушную девочку, а сорванца, который вместе с мальчишками лазил через заборы воровать яблоки, выпускала после школы, когда уходила гулять с ним. Маэглин подозревал, что дядя никогда не узнает об этом и, даже если узнает, верить не будет. А вот Глорфиндель точно был в курсе далеко не идеального поведения дочери своего друга и молчал, попросив Ломиона приглядывать за девочкой. Разумеется, он не мог отказать и с тех пор стал прикрывать проделки сестры, иногда получая за них.       Так вот, Маэглин подскочил в школу, но, привычно глянув на самодельный календарь, разочарованно застонал. Вчера был последний учебный день в году. Идриль ещё громко радовалась этом, планируя, что нужно будет сделать во время долгих летних каникул. Да, точно. Он внимательно прислушался, затем, крадучись, заглянул в другую комнату. Мама спала, и будить её было нельзя. Она сильно уставала на работе, помогая Турукано разбирать бумаги и, очень редко, ему не нравились такие дни и недели, выходила в море. Плановые патрули. Тогда ему приходилось жить у Глорфинделя, и, пусть конкретно этот эльф его особо не напрягал, тревога не отпускала его, пока мама не возвращалась.       Следовало спуститься вниз и начать готовить завтрак, Ломион прекрасно помнил, что матушка вчера вернулась тогда, когда ему следовало бы крепко спать. И он честно пытался заснуть, просто услышал, как скрипит лестница под уставшими шагами мамы. Значит, сегодня она встанет относительно поздно — часов в семь, а завтракать будет на ходу или на работе или, что самое вероятное, вообще не будет. Надо проконтролировать и обед отнести.       Работала мама во дворце, то есть, будущем дворце — пока это было нечто недостроенное, с восемью башнями. Дядя строил, мама контролировала, чтобы всё совпадало с его чертежами. Дворец должен был быть идеальным, это последняя линия обороны, и Маэглин знал, что под ним начинаются тайные ходы, пронизывающие весь остров, ведущие к тайной гавани, которую не обнаружить никакими способами, если точно не знать, где она. Казалось, дядя Тургон боялся неминуемого нападения и пытался подготовиться к нему. Вот только не знал, откуда ждать угрозы.       Ломион зашипел, обжёгшись о сковородку. Готовить можно было только ранним утром и поздним вечером, днём стояла невыносимая жара и стоять у печки было невозможно. А утром он всегда был не очень внимателен, поэтому постоянно ходил с ожогами и порезами на руках.       Полседьмого Маэглин отправился будить маму. Она эти полчаса будет пытаться проснуться, а если её не разбудить — совершенно точно опоздает и будет из-за этого расстраиваться. Хуже было только когда мама злилась. Один раз, они тогда ещё жили с отцом… он плохо помнил то время. Только полумрак, сырость и резкий жёсткий голос всегда спокойной мягкой матери. А потом она забрала его и уплыла на Гондолин, тайный остров дяди Тургона. Больше отец в его жизни не появлялся.       — Ломион! — Идриль распахнула дверь с ноги, взгляд парня метнулся к настенным часам. Почти полдень. Пора нарезать бутерброды для матушки и Глорфинделя.       — Ломион, — повторила кузина, заходя на кухню. — Папа разрешил нам, ну, мне, если я буду в твоём сопровождении, пойти во дворец и помочь ему разобрать старые бумаги! Ты со мной?       Как будто у него есть выбор. Нет, выбор есть, но сопротивляться магическому взгляду голубых глаз двоюродной сестры он был не в состоянии. Да и отказывать ей… чревато синяками. Проще согласиться, тем более ей наверняка быстро наскучит разгребать бумаги, а ведь из них можно почерпнуть много интересного и полезного. Маэглин предчувствовал, что дядя может назначить его наследником Гондолина, однако этого ему отчаянно не хотелось. Это значило бы, что Турукано и не надеется выжить, как и мама. Понятно, почему дядя не вписал бы в список тех, кто будет наследовать трон Гондолина, точнее место капитана всей их огромной команды, Идриль. Во-первых, она «папина дочка», ну, как ему кажется, во-вторых, Идриль слишком похожа на его маму, которая всегда действовала на эмоциях и предпочитала головой не думать. А для главы государства такие качества не самые лучшие.       Он искренне восхищался дядей Турукано, но гораздо больше — дядей Фингоном, про которого только слышал и ни разу не видел. Маэглин мечтал, что когда-нибудь уплывёт с острова и познакомиться со всей своей огромной семьёй, в глубине души понимая: его никто не отпустит. За пределами Гондолина бушуют шторма, а по морям носятся в поисках легендарного сокровища жестокие мамины полукузены, чьи руки по плечи в крови. И именно про них мама говорила с восхищением, а дядя — с отвращением и ненавистью.       — Конечно с тобой. Я обед маме и Лаурэфиндэ собирался отнести.       Одно из негласных правил Гондолина: не говорить на синдарине и не использовать синдарские имена, которые все жители, кроме Ломиона, считали кличками. Ему бы простили их употребление, однако нарываться на неприятности не было смысла. В его жилах текла кровь двух народов, находящихся в не самых хороших отношениях, и он выбирал нолдор. Потому что они были свободными и не прятались в сырых тёмных местах, потому что сам таким не был. Ему всегда хватало тусклого света, чтобы читать и заниматься мелкой работой, ему было удобно в такой, почти полной, темноте, однако Маэглин назло себе спал по ночам, а читал днём, под ярким солнца, чей свет, казалось, выжигал в нём всё то, что ему досталось от отца, всё синдарское, и выплавлял из него нолдо.       — Спасибо, Ломион, — Глорфиндель потрепал его по волосам, кивнул Идриль. — Турукано в северной башне, пытается разобрать те ящики, которые у него лежат мёртвым грузом с времён Митрима.       Поднимаясь по винтовой лестнице следом за Итариллэ, он пытался понять, что же связано с Митримом. В памяти, как назло, вертелось только обрывочные сведения: когда-то огромный остров, затонувший во время образования нолдор пиратских команд, и было что-то ещё, невероятно важное, что вспомнить никак не удавалось. А потом его отвлёк дядя, открывший один из ящиков.       — Итариллэ, Ломион, вам нужно только найти письма от Феанарионов и сложить в отдельную стопку. Все остальные — сжечь.       Подростки закивали, делая вид, что внимательно слушали наставления. И, как только Турукано ушёл с чердака, они переглянулись с самым пакостливым видом. Конверты наверняка все были вскрытыми, а это значит, что им удастся беспалевно прочитать все письма. Или, по крайней мере, те, которые их заинтересуют. Как минимум — письма от Феанорингов, о которых в Гондолине говорили разное, но больше — нехорошее. Прикоснуться к тайне, к запретному плоду… слишком соблазнительно, чтобы отказаться от этого.       Ломион тяжело вздохнул, пододвинув к себе второй ящик и содрав с него крышку. Занятие на все летние каникулы им обеспечено.       Дни становились всё жарче и жарче, он уже ходил в одних шортах и искренне сочувствовал всем женщинам, вынужденным надевать какие-нибудь просторные лёгкие рубашки. Потому что было невыносимо. Удивительно, однако на почти их чердаке было относительно прохладно, и всё же сидеть с полудня до позднего вечера, перебирая бумаги и читая письма, в основном содержащие в себе доклады об обстановке и данные разведки, было сложно. Наверное, они бы забросили это дело, если бы из одного неприметного конверта не выпала морская карта с кривыми пометками на полях. Тенгвы были резкими, почерк — летящим и ужасно мелким, а ещё сама речь была немного другой. Более старой и возвышенной, как будто писал дедушка.       «Священных Камня три, не спасти Пламенный Дух. Сокровища укрыв, пеплом серым по ветру развеялся, на водной глади оседая. Теперь же с нами он, доколе бороздим моря мы. О, Сильмариллы! Финвэ рода проклятие!»       — Итариллэ, в том конверте…       — Есть письмо! Читай ты, я речь времён Валинора плохо воспринимаю.       Маэглин кивнул и раскрыл древний лист бумаги, пожелтевший от времени, но всё ещё находящийся в удивительно хорошем состоянии.       — Турукано Нолофинвион, пишу тебе я, как разумному самому из потомков Финвэ всех. Ещё до восхода светил небесных отец мой, Пламенный Дух, покинул землю бренную, скрыв три величайших творения своих от Врага и от нас всех. Клятвой ведомые, мы, сыны его, погубим всех, кто кровью связан с нами. Братья мои уже сходят с ума, а я — балансирую на грани. Спрячь себя и верных своих; не говори никому, куда уходишь. Сбереги нашу кровь! А карта к Камням подскажет путь! И подпись: Златокователь.       Сестрёнка сидела, поджав под себя ноги, и хмурилась. Письмо содержало мягко говоря нерадостные новости. От них столько лет скрывали очень важную информацию!       — Ломион, — мрачно начала Идриль, — мы должны найти эти Камни и узнать всю правду! Во чтобы то ни стало!       Во всякие опасные приключения их втягивала Идриль. И в этот раз приключение обещало стать самым опасным.       «Зато каникулы будут весёлыми», — печально подумал Ломион.