***
Александр никогда не опаздывал. Это было его привычкой, выработанной годами. Сегодняшний день не стал исключением. По правде говоря, он был готов еще два часа назад. Мужчина предвкушал встречу с момента их прощания в четверг. Он нервничал, как мальчишка. Никакие самовнушения не помогали — при одной только мысли о Кате, дышать становилось тяжело. Таким Воропаев себя еще не знал и это его пугало. Заметив, что Пушкарева сменила прическу, Александр легко улыбнулся. Она ему нравилась в новом образе, но что-то внутри напряглось — больше о той робкой и застенчивой секретарше, которую он встретил несколько месяцев назад, не напоминало, кажется, ничего. — Прекрасно выглядишь, — сказал Воропаев подходящей к нему девушке. Он было нагнулся к ней за поцелуем, но его губы уперлись в подставленную Пушкаревой щеку. «А, ну да. Родители. Вот же…», — додумался Александр. Он, как и всегда, галантно проводил Катю до пассажирского сидения, а затем сел сам. — Я хотела бы извиниться, что не ответила вчера на звонок. Дело в том, что я была с Андреем на вечеринке. Домой вернулась очень поздно. Звонить уже было как-то неприлично, — начала разговор Катя. Лицо Воропаева оставалось невозмутимым. Вполне можно было предположить, что эта информация его ничуть не интересовала, если бы не звук скрипнувшей кожи руля под его пальцами, услышав который, Пушкарева довольно улыбнулась сама себе. «С Андреем. С Андреем, блять! И куда же отчество подевалось?!», — взбесился Воропаев. — Работа есть работа. Не стоит оправдываться, — как можно спокойнее сказал он. — А я и не оправдываюсь, — отстраненно ответила девушка. — Так какие у нас планы на сегодня? — она решила сменить тему на более нейтральную, а тон — на более доброжелательный. — Сегодня нас ожидает Третьяковка. — Интересно. Обширная культурная программа, — промямлила Катя. Александр не мог не заметить, что Пушкарева сегодня не такая, как обычно. Озлобленная? Нервная? Что могло произойти? Он и сам начинал заводиться. Не понимать, что происходит он совершенно не любил. Привыкнув всегда и всюду контролировать ситуацию, ему становилось сложно сохранять самообладание. «Черт бы побрал это пари! Надо его отменить! Все становится слишком запутано. А что, если… А если она выберет Жданова? А может, уже выбрала? Ну вот пусть и катится к нему! А мне хотя бы компания достанется», — в отчаянии проносилось в голове. Поездка, к счастью обоих, продлилась недолго. Вскоре они оказались в галерее и погрузились в изучение шедевров живописи. И будто не было этого напряженного молчания в машине: они снова нашли общий язык, иногда начиная несерьезно спорить и отстаивать каждый свою точку зрения. Александр немного выдохнул и расслабился, Катя снова улыбалась, и это не могло его не радовать. Пушкаревой тоже стало спокойнее, она совершенно забыла об Инструкции, об Андрее: были лишь она и он. — «Царевна-Лебедь», — сказала Катя, когда они подошли к очередному полотну. — Врубель писал ее со своей жены. Интересно, что на своих сохранившихся портретах она выглядит иначе, чем он изображает ее. Он видел ее более прекрасной, более уникальной, чем все окружающие. Неужели это не удивительно? — спросил Александр. Только после того, как эти слова вырвались, он понял, что они могут иметь двойной смысл. — Красота в глазах смотрящего? — Вероятно, — ответил мужчина. — Здесь изображена не просто Царевна, а процесс перевоплощения девушки в лебедь, — договорив, Воропаев неосознанно задержал взгляд на Кате. Пушкарева сделала вид, что не заметила этого и решила сменить тему, перейдя к следующему полотну — «Демон сидящий». — Манят темные создания? — спросил Александр, заметив, как внимательно Пушкарева рассматривает картину. — Я не вижу в нем темного создания. Скорее, это глубоко несчастное существо, истерзанное собственными метаниями, пытающееся понять, кто он: «То не был ада дух ужасный, порочный мученик - о нет. Он был похож на вечер ясный: ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет..», — процитировала девушка. Воропаев замер, боясь взглянуть на Катерину. Умные люди всегда вызывали в нем интерес и уважение, но девушка стоящая рядом с ним, сейчас усиливала эти чувства многократно. Экскурсия получилась довольно насыщенной, сопровождаемой глубокими и не очень разговорами. Невольно ощущалось единение, которое тут же испарилось, стоило им покинуть стены галереи. — Спасибо, — начала Катя, — мне было очень интересно. — И мне. Думаю, я впервые оказался на выставке в подходящей компании, — ответил Воропаев сдержанно улыбнувшись. — А теперь по домам? — со странной надеждой в голосе спросила Пушкарева. Александр снова напрягся. — Я хотел предложить ужин, — он выжидающе смотрел на Катю, изо всех сил держа себя в руках, чтобы не начать криком выяснять причину такого ее поведения. — Хм, а я даже как-то не подумала об этом, — задумчиво произнесла девушка. — Ну хорошо, ужин, так ужин. На сегодняшний вечер Александр выбрал уютный ресторанчик, подающий блюда французской кухни. Катя сразу и наотрез отказалась от вина. Воропаев решил, что это полнейшая глупость: быть во французском ресторане и не выпить французского вина. Но спорить не стал. — Могу я, наконец, узнать, что происходит? — как же ему было тяжело говорить спокойно. После галереи Пушкареву будто подменили. Она безучастно отвечала на его вопросы, отводила глаза и язвила. Терпение мужчины было на исходе. — А что происходит? — удивленно спросила девушка. — Мы ужинаем, разве не так? — Что происходит с тобой, Катя? — уже злобно прошептал мужчина, наклонившись над столом. — Что с настроением? Это я так на тебя влияю? Хочешь прекратить… Все это? — спросил Воропаев, очертив ножом, лежавшим в его ладони, круг в воздухе. — Ну, если ты настаиваешь, — будничным тоном ответила девушка, сбросив на стол лежащую на ее коленях салфетку и резко сорвавшись с места. — Стоять! — Александр быстро поднявшись, схватил Катю за руку и грубо притянул к себе. Нагнулся ближе к ее лицу и, чтобы не радовать окружающих громкой сценой, прошипел сквозь зубы: — Я не сопливый мальчишка, чтобы бегать за тобой, понятно? — Так не бегай, — прошептала в ответ Катя и попыталась высвободить руку, но тщетно. Она ожидающе уставилась ему в глаза. — Сядь и спокойно объясни, что происходит, — в его глазах горела неподдельная злость. — Мне уже пора, — сказала Пушкарева и попыталась вырваться снова. — Отпусти меня. Немедленно… Или я… — Или ты что? — поднял бровь Александр. — Ну? Закричишь? Ударишь меня? Что? — его пальцы сильнее сжали запястье девушки. Пушкарева не ответила. Воропаев уже закипал от ярости. Он вдруг резко развернулся и пошел на выход из зала, таща за собой Катерину. Оказавшись в безлюдной приватной кабинке ресторана, он резко отпустил ее руку. — Я жду. Твоих. Объяснений, — отчеканил мужчина, с каждым словом подходя ближе к Пушкаревой, которая, в итоге, оказалась прижатой к стене. — Мне кажется, что вы слишком бурно реагируете, Александр Юрич, — ей удалось успокоить дрожащий голос. От такого обращения Воропаева передернуло, но он сумел сдержать лицо. — М-гу, Катерина Валерьевна, — начал он, облокачиваясь одной рукой на стену у ее лица, — я не привык упрашивать, а тем более умолять. Свое общество вам я более навязывать не собираюсь, — сверкая глазами ответил Воропаев. Катя взглянула в его глаза и ей вдруг стало страшно, что он говорит правду, что сейчас он оставит ее и больше уже никогда не окажется так близко. Не понимая до конца, что творит, она тут же схватила обеими руками ворот его рубашки и, потянув на себя, прижалась к нему губами. Казалось, что Александр только этого и ждал. Он тут же сократил между ними последние миллиметры и прижал девушку к стене, целуя ее в ответ. Злость, кипевшая в нем минуту назад, постепенно начала превращаться во всепоглощающую страсть. Он жадно целовал ее губы, крепко сжимая пальцы на ее шее, контролируя ее движения. Второй рукой он схватил ее талию так, как будто она все еще собирается от него сбежать. У Кати внутри все переворачивалось. Сердце бешено стучало. Она испытывала настоящее счастье и самую острую боль в одну и ту же секунду. Неужели его близость — это только плата за будущее кресло президента? Неужели вообще можно так притворяться? — Поехали отсюда, — загнанно дыша сказал Воропаев, через силу оторвав себя от губ девушки. В ответ та лишь быстро кивнула. Не рискуя временным перемирием, оба молчали. Воропаев искренне надеялся, что добраться им удастся без происшествий, которые могли бы заставить Катю передумать. Когда пелена спала с глаз, а в голове снова стал звучать голос разума, девушка вдруг испугалась. «Он совсем как Жданов. Господи, Пушкарева! Ну ты и дура наивная… Но я ведь сама так хочу остаться с ним! Что делать? Думай! Включай мозг!», — Катю буквально разрывали на части ее собственные противоречивые мысли. — Мы приехали, — тихо сказал Воропаев, отрывая Пушкареву от размышлений. — Куда? Я думала, ты везешь меня домой, — она и сама понимала, насколько по-идиотски звучат ее слова, но ее хаотично соображающий мозг ничего лучше выдать не смог. «Нахер это все!», — сказал себе Воропаев, молча завел машину и повез Катерину к ней домой. Всю дорогу девушка делала вид, что ее крайне интересует вид за окном. Повернуться к мужчине ей было страшно, на глаза предательски накатывали слезы, ком в горле не давал ей ни единого шанса хоть как-то объясниться. Подъехав к нужному подъезду, Воропаев приоткрыл окно и закурил, так ничего и не сказав. Пушкарева долго не могла решиться выйти из машины. Наконец, она схватилась за ручку двери. Воропаев тут же повернулся к ней, прожигая ее спину взглядом. Но в следующую секунду ее рука снова отпустила дверь. Она медленно повернула лицо к Александру, держась из последних сил, чтобы не разрыдаться окончательно. Со всей нежностью, на которую только был способен, он медленно наклонился к ней и прижался своими губами к ее. Катя несмело ответила, приглушенно всхлипнула и выбежала из машины.***
«Все. На этом все. Я точно увольняюсь из этой проклятой компании. Еще хоть одного такого же вечера я просто не переживу. Буду думать головой: эта работа — отличный шанс для продвижения моей карьеры, но так за нее расплачиваться я больше не в силах. Запись в трудовую о том, что я была финансовым директором, я уже получила. И это немало. Что-то достойное смогу себе найти, от голода точно не умру. Мстить я никому не собираюсь. С таким отношением к людям, этим двоим и так ничего хорошего в жизни не светит… А мне нужно бежать. Скорее увольняться и бежать. Пусть делают, что хотят. Я больше не могу! Не могу! Подготовлю всевозможные отчеты, представлю свой план развития компании в пятницу на совете и уйду! Но сегодняшний вечер надолго останется в моей памяти. И этот поцелуй... Смирись, Пушкарева: этот поцелуй был прощальным», — записала девушка дневник и обессилено опустила голову на уже совсем мокрую от слез подушку.