Сокровище дракона

       Бальтазар лениво играл со своим младшим братом, одним глазом посматривая в сторону внешнего мира, мира за пределами их маленького островка, где были только перворожденные близнецы.        Маленький Глип не знал, кто такой Бальтазар, у него не было совместных воспоминаний с ним, у него не было с ним абсолютно ничего, о, Богиня, да этот ребенок еще даже разговаривать не умел! Тем не менее он тянулся к своему близнецу, широко улыбаясь, когда перед ним появлялся высокий молодой стройный дракон, весьма похожий на человека, и громко смеялся, когда пред ним представал огромный для малыша дракон, весьма неказистый, больше напоминающий не дракона, а огромную и неповоротливую плюшевую игрушку какого-то существа. Принадлежи этот смех взрослой версии его брата, Бальтазар бы, вероятно, обиделся, но это был младенец, что не имел злых умыслов, да и, чего уж там, его драконье обличие действительно было смехотворно, возможно поэтому дети любили его больше, чем близнеца. Было спокойнее быть рядом с кем-то смешным, чем со строгим Глипом, который мог осадить любого одним взглядом. Но до этого пока далеко. Сейчас его близнец - малыш, с которым он с радостью играет и лелеет. Пожалуй, впервые за многие тысячелетия, Бальтазар счастлив. Раньше он не ценил то, что имел, а под конец и вовсе почти ежедневно ругался с братом, вплоть до последнего дня, когда видел его. Вот так вот и умер перворождённый Глип, напоследок забранив всех, включая врагов и собственного близнеца. Не зря о нём ходила слава самого сурового и страшного учителя во всём мире.        Момент идиллии был прерван резким гулом, поднявшимся в эмрубе, а после раздался голос, одновременно забытый, но в то же время такой родной и знакомый. Это был голос его матери, стёршийся из памяти под тяжестью перерождений, но так и не сумевший уйти окончательно. Следом раздались два знакомых, и не забытых, голоса. Килби и Нора.        — Бальтаза-ар, — протянул Килби, быстро маневрируя средь толп детей, зло смотревших то на него, то восхищённо на богиню и Нору. — Мы пришли дать тебе отпуск, братец. Собирай вещички, бери лучшие плавки и вперед на пляж под солнце, — смеялся Килби, пытаясь взглядом найти своего брата в толпе огромного количества детей.        — Килби, — спокойно позвала богиня, все еще окруженная детьми. — Не веди себя так, это некультурно, — отчитала великая мать, словно Килби был не перворожденным, старым как мир, едва младше ее по меркам вселенной, а пятилетним ребенком, и это заставило Бальтазара совсем потерять дар речи и осесть там, где он стоял.        Килби раздраженно закатил глаза, зло зыркнув на мать, за что тут же получил такой же раздраженный взгляд от Норы, что весьма ясно давала понять, что она не позволит и слова матери сказать без последствий. Поскольку перспектива вновь оказаться в белом измерении ужасала Килби куда больше, чем молчание - он заткнулся.        Бальтазар оглянулся на близнеца. План в его голове сформировался мгновенно. Отпуск так отпуск, главное, что подальше от весьма интересной семейки и толп детей, ставших за эти тысячелетия особенно раздражительными для старого дракона.        Дракон нежно и весьма аккуратно подхватил на руки своего брата, а после сделал шаг, резко покидая пределы Эмруба. В конце концов у него было более десяти тысяч лет на его изучение, а так же тысячелетия практики в магии за плечами, потому покидать его пределы, пусть даже без дофусов и куба, было невероятно легко.        Мгновение и он вновь далеко от своей надоедливой и сумасшедшей семейки, далеко от толпы детей, надоедливых и приставучих, пусть и потерявших столь же много, как и он сам. Тем не менее было весьма приятно действительно оказаться вдалеке от проблем, интриг и извечных семейных разборок, в ходе которых в последний раз его приложили мордой об землю и чуть не отправили в дофус. Приятного мало. Но теперь здесь были только он, Глип, остров и бескрайний океан, отражающий лучи закатного солнца.        Бальтазар медленно подошел к воде, покачивая Глипа на руках. Раньше его брату всегда нравилась вода и пляжи. Мало кто знал, но каждый свой отпуск, коих было невероятно мало в его жизни, Глип проводил на берегу моря или океана, наслаждаясь природой, в частности теплом, водой и песком, из которого он любил строить всевозможные постройки, и элиатропу было совершенно неважно, что ему уже за пять сотен перевалило, а потом и за пять тысяч, каждый раз он просто наслаждался и развлекался, а Бальтазар никогда не смел упрекнуть или даже подшутить, понимая насколько хрупок может быть этот миг и доверие сварливого близнеца. И вот, спустя столько тысячелетий и смерть, разлучившую их, они снова были здесь, снова вдвоем, снова сбежали от семейных ссор и разборок, и снова смотрели на берег.        Глип звонко рассмеялся, привлекая внимание близнеца. Да, определённо, Килби был прав, они не меняются, неважно какая жизнь, сколько тебе в ней лет, ты всегда будет тем, кем раньше, тем, кем стал в самой первой жизни. Вот и Глип сейчас звонко смеялся, совсем не пугаясь резкой смене обстановки и тишине, вместо привычного тихого гула. Бальтазар расплылся в счастливой улыбке, прижимая близнеца к себе. Однажды этот малыш снова вырастет, узнает о том, что сделал Бальтазар во всех подробностях, а потом хорошенько влепит ему, оскорбляя всеми известными и неизвестными миру ругательствами, а Бальтазар, несмотря на то, как бы сильно он не хотел показаться взрослым и мудрым, начнет кричать в ответ, и так будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из них не перегнёт, или пока их не прервут. Но это будет потом, а пока, лет до двенадцати, Глип будет самым ласковым и милым мальчишкой, которого только видел свет. Любознательный, наивный, добрый, ранимый. В детстве он не ценил такое поведение своего брата, постоянно выискивая новые способы его обидеть или подшутить над ним, даже не понимая, насколько же на самом деле ранил брата. Впрочем, однажды он пришел к Килби, спрашивая о том, есть ли в том, что Глип вырос сварливым его вина. Килби, тогда еще его Килби, не безумец, погубивший свой народ, а любящий старший брат, немного затворник, но добродушный мужчина, улыбнулся и покачал головой, поведав, что в прошлой из жизни он так себя не вел с братом, напротив, был приторно нежен и аккуратен, но это не помешало Глипу вырасти в самую настоящую бестию. Точно так же было и в их первой жизни. Глип просто по своей натуре обязан в какой-то момент стать жёстким и сварливым, и по-началу это раздражало Бальтазара, а потом он посмотрел в зеркало и понял, что он точно такой же. Вот так и жили они, вечно ругаясь и примиряясь, вплоть до самого последнего дня, когда Глип назвал его самодовольным идиотом в самый последний раз, прямо перед тем, как пожертвовать собой, чтобы попытаться спасти детей.        Ребенок на его руках начал ерзать, что привлекло внимание дракона. Бальтазар рассмеялся. Воистину, есть вещи, которые никогда не меняются, например манера его старшего брата отвлекать его от тяжёлых мыслей.        Бальтазар аккуратно присел на землю, чуть разворачивая ткань, в которую был закутан его близнец, а после, удобно уложив ребенка к себе на ноги, придерживая его одной рукой, зачерпнул немного воды, нежно выливая ее на детские ножки, отчего малыш звонко рассмеялся, задрыгав ножками, заставляя рассмеяться уже Бальтазара.        Дракон посмотрел на закат, а затем расплылся в счастливой улыбке. У них и раньше с братом были слишком разные взгляды на жизнь, но что же будет в этот раз, когда между ними разница более чем в десять тысяч лет? Бальтазар предвкушал это. Будет весело. Он, вероятно, поседеет и в своем человеческом обличии. Глип об этом позаботится.